Я ел столовой ложкой красную икру, когда в квартире разлилась телефонная трель. Звонил Толик. Он мне не друг, так, сосед с нижнего этажа. Иногда звонит, чтобы потрепаться ни о чём.
-- Привет! Чем занимаешься?
-- Привет! Ем икру, -- я сделал небольшую паузу и добавил, -- Столовой ложкой.
-- Ого! Ну, ты, блин, даёшь! Откуда икорка?
-- Директор через секретаршу всем сотрудникам предлагал по дешёвке. Вот я полкило и хапнул.
-- Вкусно живёшь. Не тошнит? – елейным голосом спросил Толик.
-- Тошнит.
-- Что так? – не меняя интонацию, продолжал допрашивать Толик.
-- Потому, что кроме этой долбанной икры, больше есть нечего.
-- Давай хлеба принесу,-- встрепенулся Толик.
-- Не надо, -- сказал я, как отрезал.
Мама ещё с детства внушила мне: «Никогда и ничего ни у кого не одалживай. А то войдёт в привычку, и будешь потом побираться всю жизнь. Если поздно вечером у тебя закончились спички, чтобы разжечь плиту, ложись спать голодным. Зато завтра ты точно не забудешь их купить». «А если ко мне придут что-нибудь одолжить?» -- спросил я тогда у мамы. «А ты никогда и никому не отказывай. Делись всем, что у тебя есть, но с умом».
Не знаю, правильно это или нет, но с тех пор живу под этим лозунгом.
Толик на моё «не надо» не обиделся, а стал рассказывать о своих проблемах. Пришлось слушать.
-- Понимаешь, эта дура засунула куда-то мои тапочки. Не могу найти.
Дура – девушка Толика, с которой он живёт три года. Когда они ссорятся, а ссорятся они часто, она собирает вещи, и уезжает к маме. Через некоторое время дура возвращается. Толик каждый раз принимает её обратно, потому что место дуры всегда свободно, из-за полного отсутствия претенденток на оное.
Толик взахлёб, повторяясь, и по нарастающей, продолжал рассказывать о своём горе, делая особый упор на исчезнувшие тапочки. И вообще его стали терзать смутные подозрения, что дура их украла.
Я видел тапочки Толика. Ничего особенного: старые, стоптанные, с дырочками на больших пальцах. Даже не кожаные.
-- Пойми, тапочки – это самое дорогое, что осталось у меня от мамы, -- уже с надрывом в голосе говорил он.
Было понятно, что дело вовсе не в тапочках, а что возвращение дуры затянулось. Я молча слушал Толика. Пусть парень выговорится.
У меня была своя история с тапочками. Тогда мне было лет пять или шесть. Проснувшись утром, я не обнаружил возле кровати тапочек. Они стояли в противоположном углу. Откуда во мне, родившемся в рабочей семье, были аристократические замашки, не знаю, только мне было «за падло» дойти босиком по чистому полу (мама была чистюлей и каждый день протирала полы) до тапочек. Я громко позвал:
-- Мама! Мама!
В проёме дверей появилась мама:
-- Что случилось?
-- Мама, принеси мне тапочки. Они стоят вон в том углу.
-- Ага! Сейчас! Слуга, подай лапти…, -- сказала мама и скрылась за дверью.
Тогда я ничего не понял, но сильно обиделся на неё. Пролежав в кровати довольно долго, я понял, что за тапочками придётся идти самому. Мне даже понравилось ступать босиком по чистому полу. С тех пор дома хожу только босиком. Тапочки не ношу и не покупаю.
Не знаю, правильно это или нет, но я уже никогда не позволял себе находиться в ситуации, чтобы кто-либо мог сказать мне: «Слуга, подай лапти»…
Толик продолжал страдать по телефону, а я продолжал якобы внимательно его слушать. У каждого в жизни свои «тапочки».
Мне в память на всю жизнь врезался рассказ про тапочки, который рассказал дядя Володя. Дядя несколько раз ходил в плаванье простым моряком на полгода, чтобы заработать на квартиру и машину.
-- Представляешь, пацан, каждый день в течение полугода только воды безбрежного океана, рыба и каюта, которую ты делишь с напарником. Сначала романтика, но потом всё приедается. Каждый день одно и то же, одно и то же, до бесконечности. На какой-то день начинают сдавать нервы. После работы заходишь в каюту и вдруг замечаешь, что твои тапочки стоят у кровати не под тем углом, под которым ты их оставил, уходя на работу. Это сильно начинает раздражать. Внутри с космической скоростью нарастает ненависть к напарнику. Начинаешь орать на него, какого хрена он сдвинул твои тапочки. Со злостью пыняешь ногой по этим тапочкам. Слово за слово. Чуть не до драки. Понимаешь, что дело не в тапочках, но ничего не можешь с собой поделать.
А Толик всё бубнил и бубнил про свои тапочки. Наконец, он перевёл дыхание и сменил тему:
-- В выходные еду на два дня за город. Руководство выделило сотрудникам служебный автобус. Есть свободные места. Хочешь, внесу тебя в список?
-- Вноси, -- сказал я и положил трубку.
Автобус заполнился, и мы выехали в южном направлении. Толик о чём-то бухтел. Я смотрел в окно, думал о своём и созерцал природу. На место приехали к обеду. Домик, в котором предполагался ночлег, представлял собой заброшенное, неухоженное строение, в которое несколько лет не ступала нога человека. Женщины сразу кинулись убирать спальные помещения, а мужики – «отметить» день приезда. Мы же с Толиком пошли в лес за грибами.
Когда вернулись, уже стемнело. На костре сварили грибной суп, поговорили о том о сём, и пошли устраиваться на ночлег. Электричества не было. В кромешной темноте улеглись в спальниках спать на скрипучие и влажные кровати.
Утром я проснулся первый. Толик храпел. Этот храп почему-то начал меня раздражать. А может не храп, а что-то другое. Я ещё сам не понял, что именно. Но внутри с космической скоростью нарастала ненависть к Толику, и ко всему, что было с ним связано. Что делать? Мне с ним вместе быть два дня и одну ночь. Вспомнил рассказ дяди Володи. Ничего, два дня выдержу, это не полгода.
Я сходил на речку. Поплескался. Взбодрился. Вернулся в домик. Толик продолжал храпеть. Стараясь не обращать внимания на храп, попытался побриться при помощи безопасной бритвы. Проснулся Толик, потянулся, не поднимаясь с кровати, и вместо приветствия сказал:
-- Хорошо-то как! Подкинь мои кроссовки, а то по грязному полу шлёпать не хочется.
Его кроссовки валялись в разных углах комнаты. Лучше бы он меня об этом не просил. Это была последняя капля. Сдерживая злость в голосе и всё нарастающую ненависть к нему, я процедил сквозь зубы:
-- Ага! Сейчас! Слуга, подай лапти…
Повернувшись к нему спиной, попытался продолжить бриться.
-- Я не понял. Ты, чё? Тебе тяжело подать кроссовки? – не унимался Толик.
И тут меня понесло. Я выплёскивал ему в лицо оскорбления, кричал, что о нём думаю. Толик всё больше и больше вжимался в спальник. Он никогда не видел меня в таком состоянии. Он даже не предполагал, что я так могу. Но мне было этого мало. Я подлетел к кроссовкам и со всей силы пнул по ним так, что они летели в сторону Толика, издавая неприятный звук.
-- У тебя что, проблемы? Чего ты вдруг так взбеленился? Объясни, в чём моя вина?
Я набрал в лёгкие воздуху и с ненавистью выдохнул:
-- Просто тапочки стояли не под тем углом!