Наконец-то приехал!

Гордеев Роберт Алексеевич
                http://www.proza.ru/2009/06/16/1220 

        Кажется, с начала 43-го года - давно уже! - в газетах стали появляться сообщения об учреждении новых орденов и медалей: сначала «За оборону Ленинграда», Сталинграда, Одессы и Севастополя; потом появился орден  «Отечественной войны». Были введены новые колодки и ленты ко всем старым орденам. Нам, мальчишкам, это было очень интересно. Потом высыпала сразу серия орденов: «Суворова», «Кутузова», «Нахимова» и других; их изображения были напечатаны во всех газетах.
        «Богдан Хмельницкий» и «Кутузов» мне не понравились: они были какие-то безликие. Орден Нахимова был интересен тем, что на острие каждого из лучей пятиконечной звезды находился маленький якорёк. Самым красивым и самым большим по размерам  был орден «Александра Невского».

        А весной этого, 44-го, года в Касимове появился  человек без ноги и с орденом «Александра Невского» на груди. Сначала инвалид носил офицерский китель без погон и временами сидел на одной из редко расставленных вдоль по Советской улице скамеек. Позже (уже в штатском пиджаке) его можно было иногда увидеть на скамейке в городском саду недалеко от здания театра; он всегда сидел один и, молча, пристально провожал глазами мальчишек, глазевших на его орден.

        И вдруг пришло письмо от папы, в котором он сообщал, что, возможно, скоро приедет на побывку к нам! С этого момента я стал – одно сплошное нетерпение. Был не то вызов на почту к телефону, не то пришло письмо, но стал известен день его приезда. Я с утра не находил себе места, из дому никуда не отлучался. Потом на что-то отвлёкся, случайно взглянул в окно, выходившее на двор – за окном по двору в пилотке и гимнастёрке шёл папа! Меня как будто что-то подбросило, подхватило, и я мигом оказался на крыльце! Он ещё только-только приближался к ступеням, когда с громким плачем и криком я свалился с крыльца прямо на него, и - как бы вторым планом - помню, в сознании  мелькнуло: плачу громко, как Дедусь тогда, в марте!...        Отец сильно-сильно прижал меня, колючая щека уколола лицо, и, когда он слегка отстранился, я увидел слёзы в его глазах. Как встретились мама с отцом, не помню.

        На на его гимнастёрке я увидел ордена «Отечественной войны» и «Красной звезды» и гвардейский значок. А где же орден «Александра Невского»? Ведь он писал, что ещё зимой его наградили этим орденом! Папа ответил, что да, наградили, но сказали, что в штаб дивизии награда ещё не пришла, и её отдадут потом.
        Я был сильно разочарован... Я был убеждён, что когда «наградили» - это значит, что сам Калинин сразу же должен её и вручить!
 
        Отец направлялся в командировку в Горький за какими-то запасными частями; скорее всего, он сам и устроил эту поездку: ведь не дело же командира отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона мотаться за какми-то запчастями! К нам он заехал на три дня по дороге туда и предполагал ещё раз заскочить на обратном пути. Пикапчик ГАЗ, на котором он приехал, был заведён к нам во двор, и я сразу же в него забрался. Водитель Миша просил не бибикать, но после того, как я пару раз всё-таки бибикнул, он отсоединил какие-то провода. В кузове пикапа по одной стенке были расположены одна над другой две узкие откидные койки, в нём  пахло бензином и ещё чем-то незнакомым.

        Папа привёз мне трофейный немецкий штык-нож, цейссовский бинокль, и компас с визиром и зеркальной откидывающейся крышкой. А у него самого была обшитая сукном фляжка, которую можно было повесить на поясной ремень, от неё резко пахло тем самым  «чем-то». Мне очень понравилась фляжка, я хотел её вешать на пояс, но её отец мне не отдал, пояснил, что фляжка всегда должна быть с ним, и они вместе с мамой весело засмеялись.  Бабуся с Дедусём сразу на эти три дня перебрались к Клименкам.
 
        Давно я не видел маму такой весёлой и молодой, она снова запела, как до войны! Я хотел немедленно потащить папу показывать огород, и тут он спросил, есть ли у нас редиска. Редиски не было, но мама сказала, что во дворе Поликлиники водников есть огород и в нём редиски полным-полно.
     - Робча, – сказал отец,  – сбегай, принеси редиски, я с начала войны не ел её...
     Однако, я заупрямился: мне очень не хотелось хоть на миг расставаться с ним. И тут у него вдруг изменился голос, взгляд заострился, и я пулей вылетел из дома и понёсся за редиской. Мне её насовали столько, что пришлось прямо на месте оборвать всю ботву - чтобы унести.

      Утром мы втроём вышли из дома. Папа был в своей форме с майорскими полевыми погонами, в галифе, на груди справа - ордена и гвардейский значок, на голове пилотка. Мне казалось, что весь город смотрит только на нас, редко встречавшиеся офицеры первыми отдавали отцу честь. Мы прошли по Советской до собора и спустились к старинным торговым рядам влево поперёк площади забора, окружавшего сквер, а не как обычно, по диагонали.
        И тут из-за поворота вышел майор с женщиной под руку и прыгающим рядом мальчишкой; погоны на майоре были повседневные, золотые, на голове фуражка, на ногах не галифе, а редко встречавшиеся во время войны синие брюки. Папа отдал ему честь, но тот не обратил на это внимания.

        Лицо отца изменилось, он резким голосом сказал:
        - Товарищ майор, я вас поприветствовал! Потрудитесь ответить! - майор вспыхнул, спутница повисла на его руке - чуть поразмыслив, встречный майор всё-таки отдал честь.
        Отец был  возбуждён и сказал  маме несколько слов про отъевшихся и разболтанных тыловиков, однако, быстро успокоился.

        Мы зашли в мамину больницу, улыбающиеся  врачи и сёстры поздравляли маму со счастьем приезда мужа.  Потом по длинному спуску мы прошли к Оке и по наплавному мосту на тот берег. Показали отцу наше картофельное поле, а на незапаханной окраине слева возле леса поели душистой полевой клубники.
        Много позже в семидесятые годы я очень хотел добыть «усы», саженцы полевой клубники, но до сих пор мне сделать это так и не удалось…

        На обратном пути пошли по диагонали через сквер к собору, и на последней скамейке вдруг увидели того инвалида с орденом «Александра Невского». Отец подсел к нему и они какое-то время - один в штатском, другой в военном, - поговорили на какие-то свои фронтовые темы. Как я жалел, что у отца не сиял его орден «Александра Невского»! Вот бы было здорово, если бы тут, в Касимове – два ордена «Александра Невского» рядом!
        С тех пор я всегда здоровался с этим человеком, а он улыбался мне.  Недавно я прочитал, что офицеров, награждённых этим орденом было совсем немного - всего несколько тысяч.

      Во второй половине дня отец сделал несколько моих снимков своим любимым аппаратом  «цейсс-икон» с размером кадра 6х9. Потом пришла Лена Цинцинатор, и отец всё заставлял нас позировать то с поросёнком, чунем, то в огороде возле грядок. Несколько раз приходила тётя Лара и просила сфотографировать и её детей. Отец обещал, но мне показалось, что как-то неуверенно: «да-да, обязательно», а сам всё переставлял нас с Леной с места на место.

        На следующий день мы с отцом на пикапе – мама осталась дома – поехали в какую-то деревню недалеко от города и купили четыре мешка прошлогодней картошки - два нам, два Клименкам: до нового урожая было ещё далеко.  Хозяева  угостили нас ледяным молоком из колодца. Отец был очень доволен и шутил с хозяйкой, обменивался замечаниями - водитель Миша много смеялся.

        Вечером опять приходила тётя Лара, говорила про фотографирование, и опять отец отвечал «да-да, обязательно». На третий день он с самого утра пошёл со мной на половину Клименок фотографировать племянников. Но… в аппарате оказался неотснятым только один кадр, и тётя Лара была очень расстроена: на какую-то чужую девчонку и поросёнка истратил столько плёнки, а на родных племянников… Но всё же на одном снимке остались стоять в клименковском дворе семилетний Колька и четырёхлетняя Анка…

                http://www.proza.ru/2009/06/16/1208