Это – черновая версия. Чистовую можно найти на страницах "Самиздата" под этим же моим псевдонимом, а также в Либрусек и Флибуста. Там есть еще одна версия "Шоколадной войны" . Ее объяснение можно посмотреть тут:
http://rutube.ru/video/e79356460cd3dffc07c62de4b415385e/
Шоколадная война.
Роберт Кормер.
(перевод с английского)
1.
Его избивали.
Он собрался перехватить мяч, но его словно захлестнул поток, прорвавший плотину, который накрыл его с головой, и, ему показалось, что ручная граната разорвалась прямо у него в животе. Тошнота обожгла всё изнутри. Он лежал, уткнувшись лицом в траву. Рот был полон гравия. Он плевался изо всех сил, боясь того, что вместе с камнями повылетают и зубы. Поднимаясь с земли, через восходящие потоки раскалённого воздуха он наблюдал искажённое поле, но он выжидал, пока всё станет на свои места, словно наводил на резкость трубу, пытаясь через неё снова увидеть мир чётким и разборчивым.
На второй игре, принимая пасс, он споткнулся. Неудачно падая на руку, он повредил её - возможно, это была подножка того высокого парня, прозванного Губером [Goober – земляной орех (англ.)]. Внезапно, он оказался где-то позади. Он крутился с бешеной скоростью, словно игрушечная лодка в водовороте. Упав на колени, накрыв собой мяч, он заставил себя не воспринимать боль, что возникла в паху, осознав, как важно постараться не впасть в отчаяние, и помнить слова Губера: «Тренер испытывает тебя. Он роется в твоих кишках».
«Я позволяю ему рыться в моих кишках», - шептал Джерри, постепенно поднимаясь, опасаясь того, что переломаны кости или порваны сухожилья. В его ушах тарахтел телефон: «Алло, алло, я здесь». Когда он шевелил губами, он ощущал кислый вкус грязи, травы и гравия. Он узнавал игроков своей команды, собравшихся вокруг него, в шлемах и в нелепых костюмах, пришедших из иного мира. Ещё ни разу в жизни его не посещали заброшенность и беззащитность на столь долгий отрезок времени.
На третьей игре, он был разломан сразу на три части: одна из них была его коленями, другая - желудком, третья - его головой со шлемом, не защищающим ни от чего. Его тело стало для него микроскопом, через который он рассмотрел себя изнутри. Но все его части не рассыпались, не терялись по дороге, они продолжали быть им. В оглушённом состоянии он не осознавал того, что боль бывает совершенно разной: сильной и слабой, рвущей на части и скребущей, щекочущей. В нём всё соединилось при ударе о землю. Мяч укатился. Дыхание ускользнуло от него вслед за мячом. Страшная тишина пропитала его насквозь. И тогда - всплеск паники. Дыхание снова к нему вернулось. Из его губ брызнула слюна, и он был рад глотку сладкого, холодного воздуха, что наполнил его лёгкие. Но когда он попытался встать, тело ему не подчинилось. Он послал всё к дьяволу и начал засыпать именно здесь, за пятидесятиярдовой линией. Время для него остановилось. Всё крутилось у него в глазах. Он погружался в сон. Его больше ничего не тревожило...
«Рено!»
Звучало смешно. Кто-то проговаривал его фамилию.
«Рено!»
Голос тренера скрипел, словно наждачная бумага у него ухе. Он, моргая, открыл глаза. «Я в полном порядке», - сказал он никому, или, может быть, адресуя это своему отцу или тренеру. Он был не в силах преодолеть эту сладостную вялость, но, всё же, он встал. Он не хотел подниматься с земли, и был сильно удивлён тому, как он оказался на обеих разбитых вдребезги ногах. Его череп ломился от ушибов. Он был цел, но его шатало из стороны в сторону, как резиновую куклу, подвешенную на нитях в автомобильном окне.
«Ради бога!..», - продолжил тренер, в его сочном голосе проступало презрение, брызги слюны окропили щёку Джерри.
«Эй, тренер, ты плюёшься», - подумал Джерри с отвращением. – «Хватит плеваться, тренер». И он сказал вслух: «Я в полном порядке, тренер». Он струсил оттого, что снова, как и всегда в подобных ситуациях, он будет думать одно, а говорить другое, и снова его планы не совпадут с его действиями.
- Какого ты роста, Рено?
- Пять девять[5 футов и 9 дюймов - 176см.], - ворчал он, тихо выпуская воздух.
- Вес?
- Один двадцать пять[125 фунтов - 59 кг], - сказал он, следя за глазами тренера.
- Вместе с мочой и дерьмом, держу пари, - последовал кислый ответ. - Какого дьявола тебе нужно в футболе? Обрасти мясом на костях. И на кой хрен ты лезешь через защиту? Ты хорошо закончил сегодняшнюю игру. Наверное.
Тренер был похож на старого гангстера - с переломанным носом и шрамом на щеке, похожим на рваную штанину. Он давно не брился, оброс щетиной, словно инеем. Он беспощадно ругался. Его называли чёртовым тренером. Теперь тренер смотрел на него тёмными, сверлящими, о чём-то напряжённо думающими глазами. Джерри повис в пространстве, пытаясь не шататься и не упасть.
- Всё в порядке, - сказал с отвращением тренер. - Покажешь себя завтра. Ровно в три или даже раньше ты начинаешь.
Втянув через ноздри воздух, чем-то напомнивший ему вкус кисло-сладкого яблока, он побоялся широко раскрыть рот. Даже малейшее движение грудной клетки отзывалось болью. Он шёл куда-то за боковую линию. До его ушей долетали ругательства тренера в адрес других парней из его команды. И внезапно, он полюбил этот голос: «Покажешь себя завтра...»
Он тащился через поле в комнату, закрытую на время игры. Полуденное солнце било ему в глаза. Его колени были стёрты, а тело внезапно начало гореть от притёкшего воздуха.
«Что я должен знать?» - иногда спрашивал он себя во время игры.
«Что?»
«Я тяну время».
«Мечтатель…»
«Это не мечта, это - правда».
Очередной глоток воздуха, и боль появилась снова - издалека, не сильно, словно сигнал радара утомления. Приступ: «Я здесь. Я – боль». По спине заскребли какие-то дикие кукурузные стебли. Что-то странное произошло с ним. Он понимал, что был растерзан обступившими его игроками, обманут и унижен до земли. Но он уцелел - пусть с разодранной спиной. «Ты хорошо закончил...», - подумал ли тренер, что он постарался выйти из игры? Иначе - он тянул время. Приступ перерастал в ощутимую боль, локализуемую теперь под ребром на правом боку. Он подумал о матери. Её лечили. Затем она никого не узнавала: ни Джерри, ни его отца. Приятное возбуждение момента небытия прошло, и он застонал от боли. Это ему ничем не могло помочь. Разве что он мог нарваться на стыд и позор. Это напомнило ему ослабшую память экстаза, мгновенно тающую после отрезвления, пришествия в себя.
Тошнота закипала в его желудке, обжигая и стремясь наружу.
«Эй...», - позвал он слабо. Никто его не услышал.
Он сумел добраться до помещения школы и войти внутрь. На лабораторном этаже в туалете он стоял на четвереньках. Его голова была чуть ли не в пасти унитаза, и дезинфицирующий аромат щипал его веки и ноздри. Тошнота прошла, и приступ боли спал. Сладостное облегчение расползлось по всему телу маленькими сырыми жучками.
И тогда, безо всякого предупреждения, его вырвало.
2.
Оби был слишком нудным, и даже более чем. Он был отвратителен и утомителен. Усталость занимала его всегда. Он хотел спать и постоянно зевал. Больше всего он уставал от Арчи - от ублюдка, в отвержении которого Оби ненавидел его всеми своими кишками, например, в данную минуту лишь за то, что он был частью его скуки и усталости. С тетрадью и с заточенным карандашом в руке Оби посмотрел на Арчи с раздирающим гневом. Он застал его сидящим на трибуне. Ветер трепал его светлые волосы. Они сверкали на солнце, украшая его лицо и почти в полный голос выдавая его мысли о том, что Оби регулярно опаздывает. Арчи специально убивал время, задерживался, чтобы снова упрекнуть Оби в опоздании.
- Ты - породистый ублюдок, - наконец с пеной на губах выплеснулось из Оби, словно «Кока-Кола» из бутылки после встряхивания. - Тебе никто этого не говорил?
Арчи обернулся к нему с улыбкой божественного ребёнка.
- Иисус, - сказал Оби раздражённо.
- Не ругайся, Оби, - съехидничал Арчи. - Ты скажешь это при всех.
- Посмотрим – кто, что и при ком скажет. Не знаю, как твои нервы могут воспринимать всю обедню этого утра.
- Обедня этого утра не расходует нервы. А вот когда слетишь с катушек, почувствуешь это всем своим телом, парень. А я лишь буду жевать вафли, продаваемые фунт за доллар в Ворчестере.
Оби с отвращением отвернулся.
- И когда ты говоришь «Иисус», ты имеешь в виду того, кто руководит тобой. А я вижу перед собой парня, шедшего по земле тридцать три года так же, как и кто-либо другой, но по схеме воображаемой каким-нибудь PR-котом. PR-человеческая общность, обстоятельства, которых не знаешь, Оби.
Оби не выбирал ответ. Он и не собирался спорить с Арчи, столь скорым на слова. Особенно, когда в его голосе начинала прослушиваться ниточка одного из его настроений - колючего, как куст шиповника. Он называл людей котами, словно хладнокровный убийца или упакованный качёк, презирающий всех и всяк, на ком меньше мяса, чем на нём, словно он самый главный в маленькой паршивой средней школе, такой, как «Тринити».
- Исчезни, Арчи, а то будет поздно, - сказал Оби, стараясь вести себя с ним более-менее естественно. - Я сжигаю дотла один из этих дней.
- Не ной, Оби. Конечно же, ты ненавидишь свою работу, на которую ты спешишь. Но ты не прислушиваешься к собственному подсознательному страху. Вероятно, тебе есть, куда слинять. Может туда, где покупатели будут плевать тебе в рожу, или же вместо этого ты будешь пахать в субботу до ночи - вот к чему ты идёшь - ты будешь отмывать объедки от тарелок в вонючей столовке.
Арчи был непредсказуем. Как он мог догадываться о неприязни Оби к тупой работе? Откуда он мог знать, что особенно субботними вечерами Оби ненавидел рыскать по проходам супермаркета и убирать посуду за теми, кто поужинал в столь поздний час?
- Смотри. Я иду тебе на встречу. Ведь достаточно одного опоздания на пол дня и слов босса: «С тобой всё ясно, мальчик Оби. Не сидится?..» А затем он выкинет тебя на улицу и будет прав.
- И тогда, откуда же у меня возьмутся денежки? - спросил Оби.
Арчи махнул рукой, давая знать, что он устал от этого разговора. Он мог видеть его психическое состояние, ведь он сидел всего лишь в футе или двух от Оби на белой скамейке. Удары по мячу слабым эхом отдавались в воздухе над футбольным полем. Пухлые губы Арчи собрались. Что означало, что он сконцентрировался, о чём-то думая. Оби предвкушал грядущее изложение его мыслей, не скрывая свою ненависть ко всему, о чём он думал, и наслаждаясь ею. Арчи мог поступать с людьми так, как ему бог на душу положит, и в то же время быть ослепительнее бриллиантового блеска, гордясь назначением, что он получил в «Виджилсе» [vigils – бдительные (англ.)]. Это сделало его легендой «Тринити». Но он же мог кого угодно довести до ручки своей жестокостью, какой-то небывалой, странной и эксцентричной, никому не причиняющей боли и не требующей применения насилия, но обескураживающей и кого угодно ставящей в тупик. Оби при нём не мог ни о чём думать. Он отгонял всякие мысли прочь, ожидая разговора с Арчи, и когда он назовёт чьё-нибудь имя.
- Стентон, - наконец сказал Арчи, шёпотом, ласково и с какой-то нежностью.- Кажется, его имя - Норманн.
- Правильно, - сказал Оби, небрежно карябая в тетрадке это имя. Только два с лишним на часах. В четыре Арчи может назвать десяток имён, восемь уже записаны у Оби в тетради.
- Задание? - ткнул Оби.
- Тротуар.
Оби позеленел, записывая это слово: «Тротуар» - такое невинное слово. Но что мог сделать Арчи с такой простой вещью как тротуар или с парнем, таким как Норманн Стентон, которого Оби охарактеризовал, как нахально-хвастливый характер с рыжими волосами и с мутными глазами в желтых белках.
- Эй, Оби.
- Что ещё? - спросил защищаясь Оби.
- Ты действительно собираешься опаздывать на работу? Я полагаю - ты на самом деле хочешь её потерять? - Голос Арчи был мягким и заботливым, а его глаза - вежливыми и лицемерными, что убивало каждого, кто имел с ним дело. Перемены в его настроении были непредсказуемы. Он мог быть мерзким ублюдком в течение одной минуты и замечательным парнем всё оставшееся время.
- Не думаю, что мне действительно стоит кого-либо бояться. Тот парень, который является хозяином этого заведения - друг моей семьи. Но, кажется, дело не в опоздании, и я не спешу в это вникнуть, похоже, у него есть что-то против меня, но это пока я не добрался до мяча.
Арчи перешёл к делу:
- Всё правильно, с этим покончим. Ты будешь забрасывать мяч. Может, нужно кого-либо отправить в запас и устроить твоему боссу интересную жизнь.
- Господи же, нет, - бросил Оби. Он содрогнулся от ужаса, осознавая, как это мерзко, когда всё находится в руках такого ублюдка, как Арчи. Не смотря на все его хорошие стороны. Но ещё были его «Херши», которые всё время должны были удовлетворять его страсть к шоколаду. Но, слава богу, Арчи не делал глупостей - Оби мог выдать интересную идею, что-либо обнародовать вслух, снабдить его ценной информацией. Оби был официальным секретарём «Виджилса» и знал, что действительно было нужно для Арчи. Картер, президент «Виджилса» - такой же ублюдок, как и Арчи, как-то сказал: «Сделай его счастливым, Оби. Когда Арчи счастлив - счастливы и мы.»
«Два имени», - подумал Арчи. Его лицо побагровело и вытянулось. Он был высокого роста и не слишком тяжёлым. Когда он шёл, то можно было поймать еле заметную вялость в его атлетической походке. Не смотря на то, что он ненавидел спорт вообще, и сам никогда ничем не занимался, к атлетам он относился с презрением. Также он презирал футбол и бокс, оба вида спорта, доминирующие в «Тринити». Атлеты раздражали Арчи своей тупостью, своей неспособностью понять какие-либо тонкости правил любой игры, если им в ней по неволе приходилось участвовать. Арчи избегал насилия - большинство его указаний были упражнениями для психики. Поэтому он от многого держался подальше. Братья в «Тринити» хотели мира любой ценой. Им была нужна тишина в кампусе и целые челюсти. Иначе говоря, под небом места было недостаточно, что, как правило, ставило Арчи в тупик.
- Этот парень, которого называют Губером, - снова сказал Арчи.
«Роланд Гоуберт», - записал Оби в тетрадке.
- Комната Брата Юджина.
Оби зло улыбнулся. Ему нравилось, когда Арчи впутывал Братьев в свои игры, что иногда было очень смело. И в один прекрасный день Арчи мог зайти так далеко, что сбивался с толку. Тем временем Брат Юджин был у дела и неплохо справлялся со своими учительскими обязанностями, на его уроках никогда не было скучно. К тому же, он был миролюбив, мягок и тактичен.
Солнце исчезло за налетевшими облаками. Арчи что-то вынашивал, снова изолируясь от окружающего мира. Ветер пинал клубы пыли на футбольном поле. Его давно не засевали. Трибуны нуждались в покраске. Белая краска на скамейках вспучилась и начала облезать, что напоминало язвы прокажённого. Тени футбольных ворот с гротеском растягивались по полю, словно кладбищенские кресты. Оби вздрогнул.
- Что за чертовщину обо мне думают? - спросил Арчи.
Оби ответил молчанием. Вопрос не требовал ответа, словно Арчи говорил сам с собой.
- Это чёртово задание, - сказал Арчи. - Они думают, что это так легко, - в его голосе просочилась тоска. - И чёрный ящик…
Оби зевал. Он устал и чувствовал себя неважно, что с ним было всегда в подобных ситуациях. Он не знал, как себя вести, слыша страдание в голосе Арчи. Или же Арчи разыгрывал его? Он был непредсказуем. Оби испытал облегчение, когда Арчи, наконец, встряхнулся, словно пробудившись от кошмара.
- Ты не слишком помогаешь, Оби.
- Никогда не думал, что ты так сильно нуждаешься в помощи.
- А ты не думаешь, что я тоже человек?
- Всё правильно. Надо закончить с этим проклятым заданием. Ещё одно имя.
Карандаш Оби заплясал где-то в тетрадке.
- Что это за парень, что несколько минут тому назад покинул поле? Его удалили?
- Его зовут Джерри Рено. Новенький, - сказал Оби, листая свою тетрадь. Он искал «Р», чтобы найти фамилию Рено. Его тетрадь была настолько плотно исписана, что из неё, наверное, можно было узнать больше, чем из любого школьного журнала. В ней содержалась аккуратно закодированная информация о каждом, кто учился в «Тринити», и ещё многое из того, что не всегда найдёшь в официальных записях.
- Здесь он. Рено, Джером Ай. Сын Джеймса Оур, аптекаря в Блексе. Новичок, дата рождения - нужно посмотреть, ему только стукнуло… четырнадцать… ой, у него мать умерла прошлой весной. Рак.
Информация была исчерпывающей, как ни в каком школьном журнале или протоколе внешкольных мероприятий. Но Оби закрыл тетрадь, словно опустил крышку гроба.
- Бедненький, - сказал Арчи. - Мать умерла.
Снова та же озабоченность в его голосе.
Оби кивнул. Одно из имён. Кто ещё?
- Должно быть, ему нелегко.
- Правильно, - значительно согласился Оби.
- Знаешь, что ему нужно? - его голос был мягким, убаюкивающим, заботливым.
- Что?
- Обработка.
Это неприятное слово разбило в дребезги всю нежность в голосе Арчи.
- Обработка?
- Правильно, оставь его.
- Если без эмоций, Арчи. Ты видел его где-либо ещё? Он всего лишь хилый паренёк, новичок в команде. Тренер хавал его, как гамбургер. И вряд ли тут дело в умершей матери. На кой хрен ты сегодня заносишь его в список?
- Оставь его дурака, Оби. Он один из крепких. Ты не видел его поваленного и ставшего на ноги? Стойкий и упрямый. Он бы так и остался лежать на траве, Оби. Но это не просто так, это тактика. Должно быть, у него на уме что-то другое, не касающееся его несчастной умершей матери.
- Ублюдок – ты, Арчи. Я сказал это раньше и говорю снова.
- Выкинь его, - ледяной холод в голосе, словно арктический ветер.
Оби записывал это имя, что ещё не было похоронами, черт побери.
- Задание?
- Я подумаю о чём-нибудь.
- И только исчезни до четырёх, - напомнил Оби.
- Это задание может поставить на место этого парня. Что хорошо, Оби.
Оби ждал минуту или две, он с трудом удерживался от вопроса: «Ты уходишь от дела, Арчи?» Что у Арчи Костелло всегда лучше, чем у кого-либо, получается, так выходить из воды сухим - всегда. Сложно было что-либо придумать.
- Только из-за артистизма, Оби. Это - искусство, ты знаешь. Возьми парня такого, как этот Рено. Особые обстоятельства, - он вслушался в тишину. - Выкинь его в «Шоколадки».
Оби записал: «Рено – «Шоколадки». На этот раз Арчи может и не выйти сухим из воды. «Шоколадки», например, были хороши для дюжины заданий.
Оби взглянул на поле, где парни сцепились в схватке в тени ворот. Тоска навалилась на него. «Я должен уйти из футбола», - подумал он. Он собирался - он чуть ли не начал проводить службы с Попом Вернером в церкви Святого Джоя, но вместо этого он стал секретарём в «Виджилсе». Неожиданно. Но, чёрт возьми, он не смог рассказать об этом даже своим родителям.
- Знаешь что, Арчи?
- Что?
- Жизнь иногда навивает тоску.
Это была не самая худшая мысль для Арчи. Её можно было высказать вслух.
- Жизнь - дерьмо, - отрезал Арчи.
Тени от ворот определённо походили на пересекающиеся кресты, на невидимые распятия. «Верный символ этого дня», - сказал себе Оби. Если он спешил, то успевал на работу автобусом, отходящим в четыре по полудню.
3.
Девушка была безумно красивой и желанной до слабости в желудке. Водопад её светлых волос расплескался на обнажённых, усыпанных рыжими веснушками плечах. Её серые глаза были слегка прищурены, неся в себе ещё большую загадку. Ресницы на верхних веках... Джерри досконально изучил фотографию и тут же закрыл журнал, отложив его в сторону - туда, где он и лежал, на вершину стопки. Он огляделся вокруг, чтобы убедиться в том, что его не видно со стороны кассового столика, что у входа в магазин, хозяин которого категорически запрещал чтение журналов и важно говорил: «Не покупаешь - не читай». Но в данный момент он был чем-то занят на другом конце помещения.
Что-то похожее он чувствовал, когда листал «Плейбой» или какое-нибудь другое издание. Его сверстники покупали такие журналы и приносили их в школу, разрезали и оборачивали их страницами свои тетради, и даже не один раз перепродавали прочитанные номера. Иногда он случайно мог заметить наклейки с изображениями девушек на столике для кофе или на зеркале дома у кого-нибудь из друзей. И однажды он купил женский журнал, отдав за него дрожащими руками один доллар двадцать и пять центов - почти все свои карманные деньги, а потом не знал, что делать с этой проклятой покупкой, единственной его собственностью. Он вышел из автобуса около дома, нажал на кнопку звонка и с ужасом ждал, когда откроется дверь. Наконец, устав от быстрого и внимательного изучения его содержимого - тайком, закрывшись в туалете, он со страхом подумал, что будет, если вдруг мать обнаружит у него этот журнал. Джерри тихонько унёс его подальше от дома и спрятал в личном шкафчике в раздевалке гимнастического зала. Он листал его страницы, погружаясь в тоску. Приходящая издалека страсть самца начинала наполнять его тело. Смогла бы эта девушка полюбить его? Печаль разочарования глубоко оседала в нём, когда он отдалённо начинал представлять себе, как умер бы только лишь от одного дыхания этой девушки в его объятьях.
Рядом с автобусной остановкой Джерри прислонился к телефонной будке, усталость в теле отдавалась эхом футбольных атак. За последние дни его тело привыкло к побоям. Но он спокойно разглядывал график движения автобусов и ещё праздно наблюдал за людьми на площади Коммон через проезжую часть. Он видел их каждый день. Они теперь были частью декорации, словно пушка времён Гражданской войны или монумент в честь павших на Второй Мировой, или же мачты с флагами. Хиппи. Дети Цветов. Уличная толпа. Попрошайки. Зеваки. У каждого было своё имя. Они наводняли улицы весной и были тут до октября, повсеместно болтаясь, галдя, приставая к случайным прохожим, но большей частью они вели себя тихо, вяло и миролюбиво. Их мир пленял его. Иногда он завидовал их старым неряшливым одеждам, которые не в чем было упрекнуть. «Тринити» была одной из немногих школ, где ещё сохранилась униформа - рубашки и галстуки. Он видел облака дыма, клубящиеся вокруг девушки в смятой шляпе. Она пускала дым колечками. Он не знал, как это у неё получается. Многое он ещё не знал.
Он был поглощён своими мыслями и не заметил, как кто-то, пересекая улицу и ловко уворачиваясь от машин, окликнул его:
- Эй, мужик.
Очнувшись, Джерри понял, что обращаются к нему:
- Я?
Парень стоял на проезжей части. Он был отрезан от Джерри зелёным «Фольксвагеном». Внимание Джерри замерло на крыше этой машины:
- Да, ты, - ему было около девятнадцати. Длинные чёрные волосы, падающие на плечи, вьющиеся усы, изгибаясь чёрной змеей, нависали над его верхней губой, а их концы оттягивались аж к подбородку.
- Ты уставился на нас, мужик. Каждый день стоишь здесь и пялишься.
«Меня действительно назвали «мужиком», - подумал Джерри. Его так называли не иначе, как в шутку. Но этот парень не шутил.
- Эй, мужик, ты думаешь - мы в зоопарке? Что уставился?
- Нет. Смотри... я не уставился, - ему действительно ни до кого не было никакого дела.
- Да ты, мужик, ты стоишь здесь и смотришь на нас. Со своими книгами и бело-голубыми зубами.
Джерри тревожно огляделся. Вокруг не было никого из школьных знакомых.
- Мы не суб-люди, мужик.
- Я не разговариваю с вами здесь.
- Но ты пялишься.
- Смотри, - сказал Джерри. - Я жду свой автобус, - что выглядело нелепо, потому что автобус ещё не появился в поле зрения.
- Ты знаешь, кто такие суб-люди, мужик? Это ты и такие, как ты. Ты каждый день идёшь в школу, возвращаешься домой на автобусе и делаешь домашнее задание, - в его голосе было презрение. - Квадратный мальчик. Тебе где-то четырнадцать, пятнадцать. Утопаешь в рутине. Ой!..
Шипение распахивающихся дверей и дизельный перегар подошедшего к остановке автобуса. Джерри отшатнулся от этого парня.
- Это твой автобус, квадратный мальчик, - крикнул он. - Сейчас уйдёт. Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус.
Джерри подошёл к автобусу как лунатик. Он ненавидел такого рода встречи. Его сердце сильно молотило. Он поднялся на подножку и похоронил этот разговор. Автобус тронулся, и он, не удержавшись на ногах, плюхнулся в сиденье.
Глубоко выдохнув, он закрыл глаза.
«Это твой автобус, квадратный мальчик».
Он открыл глаза и закрыл их снова. Солнце через окно слепило прямо ему в лицо.
«Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус».
Розыгрыш. Особенность такого рода людей. Их жизнь состоит лишь из глупостей и пустяков. В ней ничего не происходит.
«И ещё...»
«Что ещё?»
Он не знал. Он думал о своей жизни, о дороге в школу и обратно домой. При этих мыслях его усталость напомнила о себе, съёжившись складками на его рубашке, зевота крепко схватила его за челюсти. Он увидел табличку над окном, ожидая мыслей о произошедшем:
«Почему?» - кто-то накарябал в космосе сквозь табличку.
«А почему бы нет?» - ещё кто-то рубанул в ответ.
Джерри закрыл глаза. Внезапно измождение отпрессовалось в его сознании.
4.
- И сколько же коробок?
- Двадцать тысяч! - Арчи аж присвистнул от удивления. Обычно он ко всему относился с лёгкой прохладцей, когда общался с кем-либо вроде Брата Лайна. Но на этот раз картина с изображением двадцати тысяч коробок шоколада, доставленных в «Тринити» выглядела нелепо и смешно. Перед ним двигались вверх-вниз усы Брата Лайна, хлопали водянистые глаза, и ёжились морщины на его лбу. Что-то щёлкнуло в голове у Арчи: «Он выглядит неспокойно - и это Брат Лайн, который на протяжении урока без труда может удержать целый класс охапкой в своих руках». Он елозил взад-вперёд. Стул под ним скрипел и трещал. Арчи старался сохранить абсолютное спокойствие, опасаясь того, что сердце начнёт колотиться, когда внезапно оправдаются все подозрения не только против Лайна, но и против всех, кто работал в «Тринити». Среди них много уже немолодых, а то и вовсе пожилых людей - уязвимых, ранимых и иногда впадающих в панику.
- Я знаю, что это много шоколада, - признался Лайн, пытаясь внести в свой голос некоторую небрежность, которая так нравилась Арчи. Но в этом голосе прощупывалось упрямство. Он вспотел, как сумасшедший в истерике, хотя его голос звучал ровно и спокойно. - Но это традиционная общественно-полезная работа. Распродажа шоколада - ежегодное мероприятие. Мальчики готовы приступить к ней. Если они в какой-то год смогли продать десять тысяч коробок, почему бы на этот раз, в этом году не попробовать двадцать тысяч? Ведь это особенный шоколад, Арчи. Высшего сорта. Особая сделка.
- Как это - особая? - спросил Арчи, нажимая на своё преимущество, но не повышая голос и не теряя достоинства. Он бывал здесь в кабинете у Лайна по особым случаям. Лайну приходилось иметь дело с настоящим Арчи, а не с теми, кто сидит в его математическом классе.
- Важно, что это шоколад для Дня Матери. Он всегда с успехом продавался, и я настоял на большей сдельной цене. Прекрасные коробки - подарочные комплекты и в хорошем состоянии. Последней весной они были очень хорошо упакованы. Каждую коробку мы обернём ленточкой, на которой будет написано: «День Матери», и тогда можно будет продать каждую за два доллара.
- Но двадцать тысяч коробок. - Арчи быстро стал считать в голове, хотя он был и не слишком силён в математике. - У нас в школе учится где-то около четырёхсот парней. Это значит, каждый должен продать пятьдесят коробок. Обычно, от каждого требовалось продать двадцать пять коробок по цене доллар каждая, - продолжал он. - А теперь, всё увеличивается вдвое - и цена, и количество. Для нашей школы это слишком, Брат Лайн, как и для любой другой.
- Я знаю это, Арчи. Но «Тринити» - особенная школа, не так ли? Если бы я не был так уверен в парнях из «Тринити», то, думаешь, стал бы я рисковать? И не способны ли мы на что-либо большее?
«Чушь», - прыгнуло в голове у Арчи.
- Я знаю, что ты думаешь, Арчи - зачем я обременяю тебя этой проблемой?
Арчи действительно сидел и гадал, зачем Брат Лайн выкладывает перед ним все свои планы. У него никогда не было никакой дружбы с Лайном или с кем-нибудь другим из учителей «Тринити». Но Лайн был особой породы. Внешне, он был одним из тех серых, невзрачных, вороватых людишек, которые всю жизнь проходят на цыпочках маленькими, быстрыми шажками. Он выглядел подкоблучным мужем, слабаком, приспособленцем. Он был заместителем директора школы, и изо всех сил прислуживался, словно преданный лакей или мальчик на побегушках. Но всё это было обманчиво. В классе Лайн был совсем другим человеком - не таким, как все: самодовольным, саркастичным. Своим тонким, ядовито-высоким голосом он мог захватить чьё угодно внимание, словно кобра. Учительская указка заменяла ему змеиное жало. Он наблюдал за классом словно ястреб - подозревая каждого, высматривая «сочков» или тех, кто отвлёкся и о чём-нибудь замечтался. Он нащупывал в каждом сидящем в классе его слабые места и провоцировал каждого воспользоваться шпаргалкой, а затем ловил его на этом. И за пределами класса со многими людьми он вёл себя также. Это, правда, ни разу не коснулось Арчи.
- Надо представить себе картину, - сказал Лайн, ощупывая пальцами свой лоб. - Все частные школы, католические или другие, в эти дни борются за свой престиж. У каждого припрятаны деньги, цены поднимаются, а у нас только то и есть, что небольшой запас денег. И как ты знаешь, Арчи, наша школа не для избранных. У нас нет богатого дяди, бывшего в прошлом нашим выпускником. У нас дневная школа, предназначенная для того, чтобы учеников старших классов подготовить к учёбе в колледже. Они не из богатых семей. Взять, например, тебя: твой отец управляет страховым агентством. Он получает хорошее жалование, но слишком ли он богат? А возьми Томи Десжердинса. Его отец дантист - очень хороший, у них две машины, летний домик - и это предел возможностей для родителей учеников «Тринити», - он махнул рукой. - Я не пытаюсь класть на родителей. - Арчи содрогнулся. Его раздражало, когда взрослые прибегали к сленгу школьников, пользуясь такими словами, как «класть». - Что я говорю, Арчи, о том, что при своём скромном бюджете, родители не особенно могут помочь нам деньгами. Мы ищем возможность заработать, где только можно. Футбол с трудом окупает себя - за три года мы почти нигде и никого не победили. Интерес к боксу также упал. С телеэкрана всё время говорят, что у бокса нет будущего...
Арчи подавился зевком. «Ну что ещё?» - подумал он.
- Я кладу перед тобой, Арчи, распечатку всей нашей финансовой ситуации, и хочу, чтобы ты увидел, насколько жизненно важна для нас вся эта распродажа шоколада...
Стало тихо. Гробовая тишина заполнила помещение школы. Арчи с удивлением подумал о звуконепроницаемости кабинета, в котором они с Лайном находились. Классы наполнялись учениками днём. А в это время могло начаться всё, что угодно и также акция «Виджилса».
- С другой стороны, - вернулся к разговору Лайн. - Мы быстро хватились, но директор болен и, может быть, серьезно. Завтра ложится в больницу. Обследование и анализы. Он выглядит нехорошо...
Арчи ждал, к чему же приведёт Лайн. Болезнь директора - нелепый повод для успешной распродажи шоколада? Словно всё это было из одного тошнотворного ночного «киношедевра» под названием «Однажды выиграть у Гиппера»
- Возможно, его не будет неделю.
- Наверное... и что?
- И это значит, что школа ложится на мои плечи, и я буду за всё отвечать всё это время.
Снова стало тихо. На этот раз тишина уже не была столь внезапной для Арчи. Он почувствовал, что Лайн вот-вот поставит точку над «и».
- Мне нужна твоя помощь, Арчи.
- Моя помощь? - спросил Арчи, притворившись удивлённым и пытаясь уловить издёвку в его голосе. Теперь он знал, зачем он здесь. Лайн имел в виду помощь не Арчи, а «Виджилса». Без малейшего намёка на это слово. Никто даже и не смел произнести его вслух. Официально, с «Виджилсом» не было никакой связи. Но могла ли школа пренебречь такой сильной организаций? Школа могла функционировать, игнорируя вообще всё вокруг и ни на что не претендуя. «И так оно и было - всё правильно», - с горечью подумал Арчи. В этом был свой резон. Это должно было служить каким-то целям, вопрос - каким? «Виджилс» держал всё происходящее под контролем. Без «Виджилса» «Тринити» была бы самой обычной дерьмовенькой школой, мероприятия которой ограничивались бы только демонстрациями или акциями протеста. Арчи был удивлён смелостью Лайна, знающего о его связях с «Виджилсом», и его намерениями ими воспользоваться.
- Но чем я могу помочь? - спросил Арчи, повернув всё так, чтобы сделать акцент на своих возможностях, а не на могуществе «Виджилса».
- Своей настойчивостью на продаже. Как ты говоришь, Арчи - двадцать тысяч коробок, это слишком много шоколада.
- Цена также удвоена, - самодовольно напомнил ему Арчи. - Два доллара за коробку вместо одного.
- Но мы отчаянно нуждаемся в этих деньгах.
- А как подарки? Школа всегда делала своим ученикам подарки.
- Как обычно, Арчи. Свободный от учёбы день, когда весь шоколад будет продан.
- А не бесплатное путешествие в конце учебного года? Год назад мы ездили в Бостон на сценическое представление. - Арчи не заботился о каком-либо путешествии, но его устраивал такой разворот событий - он задавал вопросы, а Лайн уворачивался от ответа, делая разрыв между его поведением в классе и здесь, в кабинете, ещё более разительным.
- Я что-нибудь придумаю, как заместитель директора, - сказал Лайн.
Арчи старался растянуть молчаливую паузу.
- Могу ли я рассчитывать на тебя, Арчи? - лоб Лайна снова сморщился.
Арчи решил углубиться в происходящее. Его интересовало, как далеко всё это может зайти:
- Но что я могу сделать? Я всего лишь один человек.
- Ты имеешь влияние, Арчи.
- Влияние? - голос Арчи потуск. Он охладел. По команде. Пусть Лайн потеет. - Я не классный руководитель и не член совета учащихся… - «Христос, если бы эти парни были здесь и видели его», - подумал Арчи. - В списке чести и почёта «Тринити» даже нет моего имени…
Внезапно, Лайн перестал потеть. Бусинки пота всё ещё танцевали на его лбу, но он становился всё твёрже и холоднее, и Арчи это почувствовал. Ледяная ненависть расстелилась между ними по поверхности стола, словно блеклый свет, исходящий от далёкой мёртвой планеты. «Интересно, куда всё это может зайти?» - гадал он. - «Я пришёл к этому хренову преподавателю алгебры, к этому слабому субъекту…»
- Знаешь, что я думаю? - голос Лайна был похож на скрип двери.
Их глаза встретились, сцепились в молчаливой схватке. Проба сил? В данный момент? Было бы грубо что-либо сейчас предпринимать? Арчи всегда уверено шёл на грубость. Но не сейчас, не сразу, платить лучше потом. Он был управляющим, и сам сильно зависел от «Виджилса». Чёрт возьми, «Виджилс» был этой школой. А он - Арчи Костелло - был «Виджилсом». Вот зачем Лайн позвал его сюда и, практически, умолял его о помощи. И внезапно Арчи взмолился на «Херши» [американская фирма, одна из ведущих в Америке по производству шоколада].
- Я знаю, что вы думаете, - сказал Арчи, откладывая пробу сил на другой раз. Лайн был словно деньгами в банке, для дальнейшего их использования.
- Чем поможешь?
- Я проконтролирую это, - сказал Арчи, давая ему добро рукой в воздухе.
И это был приговор. Лайн этого не понял. Также и Арчи. Они долго смотрели друг на друга.
- «Виджилс» поможет, - сказал Арчи, уже не в состоянии сдержаться в ожидании. Он совсем не собирался воспользоваться этим словом. «Виджилс», сказанное учителю - само противоречие отрицанию существования такой организации, её могущества и недоступности, отрицанию того, что её помощь была бы настоящим благом. На бледном и потном лице Лайна было нескрываемое удивление.
Арчи со скрипом оттолкнул свой стул и вышел из офиса, не ожидая на то чьего-либо разрешения.
5.
- Твоя фамилия - Гоуберт?
- Да.
- Тебя называют Губером?
- Да.
- Что, да?
Арчи испытал отвращение, когда этот нелепо сложенный подросток очередной раз вяло промямлил: «Да». Арчи вспомнил сцену из какого-то старого фильма времён Второй Мировой. Но Гоуберт заикаясь выкрикнул: «Да, Сир!» - словно рекрут-новобранец.
- Знаешь, почему мы здесь, Губер?
Губер заколебался. Несмотря на его рост, запросто шесть с
лишним футов, Арчи нашёл в нем ребёнка, снятого с вечернего сеанса, предназначенного «только для взрослых». Он был очень худым, с тонкими длинными руками, растущими из узких плеч и с маленькой головой на тонкой шее, окутанной рельефом вен, маленьких мышц и сухожилий. Он выглядел растерянно - он был просто наживкой для «Виджилса».
- Да, Сир! - снова выпалил Губер.
Такие спектакли всегда забавляли Арчи. Игры с новичками доставляли ему непомерное удовольствие, когда он руководил ими и унижал, пусть даже в шутку. Он был управляющим, чему способствовало его быстрое мышление, острый ум, плодовитое воображение и способность видеть развитие событий на два шага вперёд, словно жизнь была управляемым гигантом или игрой в шахматы. Но особенно его ценили за способность быстро найти нужное слово, у него это получалось как ни у кого. Арчи понимал, что он всегда делал это осознано, хотя в мыслях он избегал этого слова. Как-то ночью, он смотрел один старый добрый фильм с братьями Маркс на позднем киносеансе, его захватила сцена, в которой братья искали пропавшую картину: Граучо сказал: «Мы обыщем каждую комнату в этом доме». Затем Чико спросил: «Но что если её здесь нет?» Граучо ответил: «Тогда будем искать тайник». «А что если в этом доме нет тайника?» И Граучо: «Тогда мы построим дом с тайником». И они тут же начали закладывать фундамент будущего дома. То, что Арчи и делал - строил дом, который вообще мог никому и не понадобиться, даже ему самому.
- Ты, наверное, знаешь, зачем ты нам здесь нужен, Губер? - вежливо спросил Арчи. Он всегда всех ублажал своими интонациями, словно бережно укутывал каждого своим голосом.
Кто-то захихикал, Арчи с жёстким укором посмотрел на Картера, словно приказал ему взять всех сидящих в этой комнате в ежовые рукавицы. Картер щёлкнул пальцами, что в этом изолированном от мира помещении прозвучало ударом молотка. «Виджилс» как обычно собрался здесь вокруг Арчи, и парень по прозвищу Губер принимал задание. Небольшая комната в конце здания школы была без окон и лишь с одной дверью, ведущей внутрь гимназии: отведённое место для «Виджилских» собраний - отрезанное от окружающего мира. Единственный, легко охраняемый вход, и тусклое освещение маленькой лампочкой, свисающей с потолка. Сорок ватт на весь объём этой комнаты и на всех, кто здесь собрался. Оглушающая тишина воцарила после щелчка пальцами Картера. Никто больше не дурачился и не смеялся. Картер был президентом «Виджилса», потому что им мог быть только футболист с мощной рельефной мускулатурой - с тем, чего так не доставало Арчи. Но все знали, что главой «Виджилса» всё-таки был управляющий - Арчи Костелло. Он всегда был на шаг впереди их всех.
Губер выглядел несмело. Он был из тех, кто должен был всегда всем нравиться. Например, он не мог просто так начать знакомство с какой-нибудь девочкой. Он должен был явиться к ней неизвестным странником из далёкой сказочной страны на заходе солнца.
- Скажи мне, - сказал Арчи. - Почему ты здесь? - в его голосе пробилась важная нотка.
- Для… задания.
- Как ты себе это представляешь: задание, никому лично не адресуется?
Губер кивнул.
- Это традиция в «Тринити»?
- Да.
- И тогда ты должен хранить молчание?
- Да, - сказал Губер, поперхнувшись. Его «Адамово яблоко» заелозило в длинной и тонкой шее.
Тишина и молчание.
Арчи всегда собирал всех в этой комнате. Он чувствовал, что здесь его слушают с большим вниманием и интересом. Он знал, что всех каждый раз волновало, зачем они снова здесь собрались. Иногда Арчи должен был высказать свои негодования по какому-либо поводу, поставить кого-либо на место, или же объявить что-либо новое в программе «Виджилса». Члены этой организации могли ничего и не делать, но иногда их принуждали правила. Картер был мышечным сгустком, Оби - мальчиком на побегушках, а Арчи сам постоянно был под давлением указаний сверху, работая над их исполнением, словно машина. Нажатие на кнопку - и исполняется очередное указание. Что они могли знать о каждом и обо всех вместе? Ночами он мог не спать, размышляя над тем, как успешней всего провести то или иное мероприятие. Временами он чувствовал, что всё впустую. И ещё он не отрицал, что торжествовал в такие моменты, когда все замирали в ожидании, околдованные мёртвой тишиной, смотрели ему в рот, и каждый слышал биение собственного сердца. В данный момент все глаза были на Арчи и на бледном от страха Губере.
- Губер.
- Да... да, сир... - опять запнулся Губер.
- Знаешь что такое отвёртка?
- Да.
- Хотя бы раз ты держал её в руках?
- Да... Да, сир... У моего отца... был ящик... с инструментами.
- Прекрасно. Знаешь, для чего используют отвёртку, Губер?
- Да.
- Для чего?
- Заворачивать винты... Я полагаю, заворачивать винты... куда-нибудь.
По комнате прокатился смешок, и Арчи должен был подождать до возврата напряжения тишины.
- И также, Губер. - продолжил Арчи. - Отверткой можно ещё и выворачивать винты. Правильно?
- Да, сир.
- А потерянная отвёртка - это всё равно, что иголка в стогу сена, правильно?
- Правильно, - ответил Губер, кивая головой и концентрируя внимание на мысли об отвёртке, словно он был под гипнозом, и Арчи старался повернуть всё так, чтобы Губер почувствовал себя героем, возносимым на волнах силы и славы, ведущих его вперёд, к месту свершений - постепенно, чтобы он осознал самую паршивую работу с лучшей стороны, даже с самой лучшей, ценою собственного пота.
- Теперь, ты знаешь, где находится комната Брата Юджина?
В этот момент повисшее в воздухе ожидание стало почти осязаемым, способным воспламениться от собственной наэлектризованности.
- Да... это комната под номером девятнадцать... второй этаж.
- Правильно, - сказал Арчи, словно подготавливая Губера к своей декламации. - Следующий четверг в полдень, ты получаешь освобождение. На день, на вечер, на всю ночь - это важно.
Губер стоял, будто вот-вот написает в штаны.
- Школа будет пуста. Братья, большинство из них, точно - неизвестно кто, уедут на совещание по итогам учебной четверти в Мен. Вахтёра на входе тоже не будет. В школе не будет никого кроме тебя, Губер, и твоей отвертки.
И, теперь, самое главное:
- И вот, что ты делаешь, Губер, - пауза. - Ты ослабляешь.
- Ослабляю?
Арчи дождался паузы. Словно по чёткой команде наступила почти нестерпимая тишина. И он сказал:
- Всё, что есть в комнате Брата Юджина, собрано на винтах. Стулья, столы, стенные доски. И ты со своей маленькой отвёрткой - может, будет лучше, если ты возьмёшь с собой не одну, а несколько отвёрток разных размеров или одну, но с разными насадками... начинаешь расслаблять винты. Ты это делаешь так, чтобы это не было заметно - винты не должны выступать наружу, но вывернуть их надо почти до конца, чтобы они почти вываливались, чтобы всё держалось «на соплях»...
Восторженный вой наполнил комнату. Все просто начали давиться от смеха, представляя себе результат работы Губера. Не смеялся только Оби. Очевидно, он представил себе тот несуществующий дом, построенный у Арчи в голове. Арчи смягчился, стал добрее - то, чего каждый раз от него все так ждали, хотя было ясно, что он разозлится снова.
- Боже, - воскликнул Губер. - Это же столько работы. Там много столов и стульев.
- У тебя есть ночь. Мы надеемся, ты не подведёшь.
- Боже... - «Адамово яблоко» задёргалось в конвульсии.
- Четверг, - произнёс Арчи командным тоном, окончательно и бесповоротно.
Губер кивнул, принимая задание, как осуждение на казнь, как и каждый, кто мог бы оказаться на его месте, понимая, что исполнять указания Арчи придётся в срок, не откладывая в долгий ящик. Жизнь «Виджилса» заканчивалась, и в «Тринити» все это знали.
Кто-то воскликнул: «Уау!»
Картер снова щёлкнул пальцами, и напряжение тишины снова быстро наполнило эту комнату. Но это было уже совсем другое напряжение - с зубом на Арчи. Он крепился.
Вытянув ноги из-под старого учительского стола, Арчи сидел позади главы президиума. Картер подтянул к себе небольшой чёрный ящик, легонько встряхнул его, что отозвалось тяжёлым рокотом перекатывающихся шаров. Оби с ключом в руках вышел вперёд. Была ли на его лице улыбка, в этом Арчи не был уверен. Он мог только догадываться, насколько Оби его ненавидел. Это было не так важно. Пока Арчи всё держал в своих руках, он мог оспорить всё что угодно, даже содержимое чёрного ящика.
Картер забрал ключ у Оби.
- Готов? - спросил он у Арчи.
- Готов, - ответил Арчи, сохраняя безразличие на лице. Этого как всегда требовала инструкция, несмотря на то, что в этот момент он почувствовал, как капли пота из подмышек сползали по его бокам, оставляя за собой холодные дорожки. Чёрный ящик был возмездием. В нём находилось шесть биллиардных шаров: пять белых и один чёрный. Что до поры до времени было остроумной идеей, для каждого в достаточной мере умного человека было понятно, что управляющий может уйти в отставку, если не будет никакого контроля. Ящик обеспечивал контроль. После объявления каждого задания, его преподносили Арчи. Если бы Арчи вытащил белый шар, то задание исполнялось как обычно, а если черный, то это бы официально обязывало самого Арчи исполнить это задание, предназначенное для кого-либо другого.
Он встряхивал маленький чёрный ящик уже три года. В конце концов, сколько это могло продолжаться? Или удача могла ускользнуть из его рук? И была ли жизнь благосклонна к нему?
Он запустил дрожащую руку в ящик. Шары разбегались по днищу, выскальзывая из-под потных пальцев. Наконец он схватил один из шаров и сжал его в кулаке. Он вытащил руку и долго не хотел её разжимать. Волнение и дрожь растаяли. Он открыл ладонь. Шар был белый.
Уголки губ Арчи задёргались в расслаблении. Он снова встряхнул ящик. Удивление отказывалось покинуть его лицо: «Я - Арчи. Я не могу проиграть».
Картер снова щёлкнул пальцами, и это значило, что собрание подошло к концу. Внезапно, Арчи ощутил пустоту, истощение и заброшенность. Он посмотрел на Губера, стоявшего в замешательстве. Тот выглядел так, словно он вот-вот заплачет. Арчи почти пожалел его. Почти. Лишь чуть-чуть.
6.
Брат Лайн готовился к показу очередного шоу. Джерри знал симптомы, также как и все его одноклассники. Многие из них были новичками в этой школе, и были знакомы с уроками Лайна где-то месяц, но уже все имели полное представление обо всём, что могло происходить у него на уроке. Во-первых, Лайн всегда держал их в напряжении, успевая проверить каждого в течение урока. Он всё время перемещался по классу из конца в конец, указка прыгала в его руке, он пользовался ею словно дирижер своей палочкой или мушкетёр шпагой. Её кончиком он мог ткнуть в чью-нибудь книгу или подцепить чей-нибудь галстук, аккуратно водить по чьей-либо спине, накалывать на него всякие мелочи, словно он сборщик мусора где-нибудь на площади. Как-то раз указка на момент остановилась на ухе Джерри, и затем прошлась по его волосам. Джерри непроизвольно вздрогнул, словно непредвиденный поворот судьбы застал его врасплох.
Теперь, зная Лайна, крадущегося по классу, Джерри старался быть глазами в учебнике или в тетради, хотя при этом он не испытывал желания прочитать что-либо ещё раз. Он смотрел вперёд, как на футбольной тренировке. После нескольких дней интенсивной разминки тренер сказал, что, очевидно, в этот день они приступят к занятиям с мячом.
- Хватит этого дерьма.
Это был Брат Лайн. Он всегда старался нанести удар ниже пояса, например, используя такие слова, как «дерьмо» или «хрен», иногда кого-нибудь проклиная или посылая к черту. И он наносил его. Может быть, эти слова были так страшны, потому что исходили из уст маленького, бледного и безобидного человечка. Позже становилось ясно, что безобидного лишь на первый взгляд. В данный момент глаза каждого сидящего в классе были уставлены на Лайна, и каждое его дурно пахнущее словцо эхом отражалось от стен помещения этой классной комнаты. Десять минут полёта в облаках было вполне достаточно, чтобы Лайн начал очередную свою игру. Класс уставился на него в ожидании какой-нибудь следующей подлости.
Пристальный взгляд Лайна медленно пропитывал каждого по очереди, словно ученики в классе были камешками янтаря, поднятыми с песчаного берега, в каждом нужно было высмотреть какой-нибудь изъян. Страх непредсказуемости повис над Джерри.
- Бейли, - произнёс Лайн.
- Да, Брат Лайн, - Лайн собрался вызвать его к доске: очень старательного ученика, но слабого физически, стеснительного, замкнутого и с глазами, спрятанными за толстыми стёклами очков.
- Выйди к доске, - сказал Лайн, маня пальцем.
Бейли тихо вышел вперёд. Джерри мог рассмотреть узор вен на его виске.
- Как вы знаете, джентльмены, - начал Брат Лайн, обращаясь прямо к классу и полностью игнорируя Бейли, хотя тот был всего лишь в двух футах от него, - ...как вы знаете, в школе обязательно должна быть дисциплина. Невидимая нить должна вести от учителя к ученику. Мы учим и, конечно же, учимся сами любить каждого из вас. Но остаётся линия, разделяющая нас - линия всяких пережитков. Она незаметна, - его влажные глаза светились. - После всего, вы не можете усмотреть в этом какой-нибудь вздор. Представьте себе картину: гнущиеся деревья, вихрь листьев...
Он говорил и жестикулировал, его рука была в воздухе, а указка в ней следовала в направлении воображаемого ветра. И внезапно, без предупреждения, угодила в щёку Бейли. Парень схватился за место, где возникла боль. Он ничего не понял.
- Извини, Бейли, - сказал Лайн. В его голосе было что-то похожее на оправдание. Было ли это нечаянно, или Лайн умышленно причинил боль, никто толком не знал.
Теперь все глаза были на раненом Бейли. Брат Лайн стал рассматривать его, словно он был препаратом под микроскопом со смертоносными микробами. Чего было не отнять у Лайна, так это его актёрского таланта. Он любил читать всякие короткие истории вслух, целиком, доводя до совершенства всё звуковое оформление. Никто никогда не зевал и не засыпал у него на уроке. Иногда весь класс был всполошён, например, как и теперь. Все смотрели на смущённого Бейли и предугадывали следующие действия Лайна. Под его твёрдым и пристальным взглядом Бейли перестал держаться за щеку, даже не смотря на то, что розовый след указки проступил горящим пятном на его лице. Теперь это стало выглядеть так, словно Бейли был не прав. Он ошибся: он стал на неправильном месте и в неправильное время, и фортуна сама так распорядилась. Джерри елозил по стулу. Не сказав ни слова, Лайн сменил атмосферу и позволил ему расслабиться.
- Бейли, - продолжил Лайн, не глядя на него, а класс продолжал слушать, словно ничего и не произошло, и Бейли как будто ничего не заметил. Словно некий секретный сговор связывал Лайна с классом.
- Да, Брат Лайн? - спросил Бейли, его глаза за очками стали больше.
Пауза.
- Бейли. Почему ты находишь необходимым быть плутом?
Говорят, что водородная бомба взрывается бесшумно - одна лишь ослепительная белая вспышка, умертвляющая целые города. Грохот начинается только потом, после выдержанной паузы мёртвой тишины, следующей за вспышкой. Но этот грохот, наверное, уже никто и не может услышать. Примерно такого же рода тишина наступила в классе.
Бейли стоял онемевший, его рот был широко раскрыт.
- Молчание признания вины, Бейли? - спросил Лайн, наконец, повернувшись к парню.
Бейли встряхнул головой в безмолвии. Джерри почувствовал, что и его голова тоже встряхнулась, объединившись с головой Бейли в молчаливом отрицании.
- О, Бейли, что мы можем с этим поделать? - сказал Лайн, снова повернувшись к классу, его голос дрожал в печали. Класс молча поддержал Лайна в его борьбе с плутовством, с жульничеством и ещё, бог знает, с чем.
- Я не плут, Брат Лайн, - сказал Бейли скрипящим голосом.
- Но посмотри фактам в глаза, Бейли. Твои отметки - каждая не ниже, чем «А». Каждый тест, каждый письменный ответ, каждое домашнее задание. Только гений способен на такое представление. Ты претендуешь на то, чтобы быть гением, Бейли?
Играясь с ним:
- Я могу допустить, что только ты можешь им выглядеть - эти очки, подбородок, отмеченный ямочкой, взъерошенные волосы…
Лайн ходил перёд классом, метая свой подбородок то влево, то вправо, ожидая того, что класс одобрит его позицию, как всегда отреагировав смехом. И по классу прокатился смешок. «Эй, что здесь происходит?» - гадал Джерри, когда он смеялся вместе со всеми. Потому что Бейли где-то так и выглядел: этакой карикатурой на гениального учёного в каком-нибудь старом фильме.
- Бейли, - сказал Брат Лайн, окончательно повернувшись к нему, когда смех полностью прекратился.
- Да, - жалко ответил Бейли.
- У тебя нет ответа на мой вопрос, - он не спеша подошёл к окну и внезапно поглотился тем, что происходило на улице: жёлтые сентябрьские листья большим хороводом шуршали по земле.
Бейли одиноко стоял перед классом, словно в ожидании стартовой команды на футбольном поле. Джерри ощутил горячий прилив крови к щекам. Глубокое волнение откликнулось частыми ударами сердца.
- Ну, Бейли? - последовало от Лайна, стоящего у окна, погружённого во внешний мир.
- Я не плут, Брат Лайн, - сказал Бейли, с броском тока в голосе, словно тот был в стойке перед низким стартом.
- Тогда, как ты подсчитываешь все свои «А»?
- Я не знаю.
Брат Лайн резко оглянулся:
- Ты в порядке, Бейли? Все те «А» - что означают твоё совершенство. Это ответ, Бейли?
На первое время, Бейли смотрел на класс, как в пустоту, в безмолвном воззвании, в полном удивлении, потерянно и заброшенно.
- Только Господь Бог совершенен, Бейли.
Шея Джерри начала болеть. И его лёгкие рвались. Ему стало сильно не хватать воздуха, словно после удара под дыхало. Он хватал его, осторожно, не шевеля мышцами. Ему хотелось быть невидимым. Ему хотелось быть не здесь, не в этом классе. Ему хотелось быть снаружи, на футбольном поле, уводить мяч в сторону в поиске приёма.
- Ты сравниваешь себя с Господом, Бейли?
«Заткнись, Брат, заткнись, кусок дерьма!» - молча кричал Джерри.
- Господь Бог совершенен, и ты совершенен, Бейли, разве это не предполагает что-либо в тебе?
Бейли не ответил, в его глазах было полное недоверие. В классе воцарила чрезвычайная тишина. Джерри расслышал гудение трансформатора в электрических часах, висящих за спиной у класса - он никогда раньше не думал, что электрические часы могут как-то звучать.
- Другая альтернатива, Бейли, когда ты не совершенен. Конечно же, ты далёк от совершенства, - голос Лайна стал мягче. - Я уверен, что ты не будешь искать в моих словах святотатство.
- Это правильно, Брат Лайн. - сказал Бейли, с облегчением выдохнув воздух.
- Желаешь уйти в сторону только лишь с одним своим подтверждением, - в голосе Лайна рисовался блеск и триумф, словно это было важное открытие. - Ты плут!
В этот момент Джерри возненавидел Брата Лайна. Он мог попробовать ненависть из собственного желудка. На вкус она была кислой, грязной и горелой.
- Ты плут, Бейли, и лжец, - слова звучали ударами бича.
«Ты - крыса», - подумал Джерри. - «Ублюдок».
- Эй, что он себе позволяет, - чей-то затерянный голос с задних столов разбил тишину.
Лайн огляделся:
- Кто это сказал? - его мокрые глаза снова заблестели.
Зазвенел звонок, урок закончился. Ноги зашаркали, когда все из-под себя повыталкивали стулья, готовясь покинуть это жуткое место.
- Подождите минуту, - сказал Брат Лайн мягко, хотя для многих его слова были неподъёмной ношей. - Никто ни с места.
Все снова расселись по своим местам.
Брат Лайн посмотрел на всех с какой-то жалостью к ним, качая головой и с суровой мрачной улыбкой на губах.
- Вы, несчастные дураки. Идиоты. Ну, и кто же из вас здесь сегодня был лучшим? Самым храбрым? - он положил руку на плечо Бейли. - Джордж Бейли, вот кто. Он, отрицая своё плутовство, сумел противостоять моему обвинению. Он стоял на своей земле обеими ногами! А вы, джентльмены, вы сидели здесь и самодовольствовались. Вы позволили этому случиться. Вы дали мне продолжить. Вы на какой-то момент превратили этот класс в Нацистскую Германию. Да, да, кто-то, наконец, выступил в защиту: «Эй, что он себе позволяет?» - а дальше, понизив голос. - Слабенький протест, такой ничтожный, и такой запоздалый.
В коридоре шаркали ноги, ученики следующего класса ждали, когда им дадут зайти внутрь. Лайн игнорировал этот шум за дверью. Он повернулся к Бейли, коснулся его макушки указкой, словно награждал его рыцарским титулом.
- Ты был молодцом, Бейли. Я горжусь тобой. Ты прошёл неплохую проверку - ты был по-своему прав, - подбородок Бейли поднялся выше. - Конечно же, ты не плут, Бейли. - в его голосе проступила отеческая нежность. Он повернулся к классу. Этот поворот означил большее, чем всё, что успело произойти сегодня в этой классной комнате. - Твои одноклассники остались в стороне. Они сегодня жульничали и плутовали. Они усомнились в тебе, а я нет.
Лайн направился к своему столу.
- Свободны, - сказал он с презрением в голосе, ко всем.