Небо из люрекса 3.
Мечты и блеф
Часть 1. На каждой грядке свои порядки
Мусины подруги никак не могли определиться – как относиться к ее предстоящему замужеству. Вроде и будущий супруг в некотором отдалении на принца смахивает, и пора уже остепениться этой одуревшей от собственной свободы девице, ан нет, не радовала эта идея и сердце не грела.
Алиса задумчиво вынула изо рта тонкую черную сигарету.
- Знаешь, Натахель, - произнесла она, - что-то здесь не то.
Швыдченко пожала плечами.
- Мне кажется, она его не любит, - продолжила тему Алиса.
- Ну, - фыркнула Натахель, - любит-не любит, а детей-то с кем-то делать надо.
- Да… А ты его хоть видела?
- Встретила их как-то в магазине.
- Ну и?
- Взрослый такой дядька. Важный, солидный, при деньгах. На морду, в общем-то не страшный. Хотя, на мой взгляд, малость нудноват. Он даже разговаривает очень правильно. Не в моем вкусе товарищ.
- А тебе не кажется подозрительным, что она нам его не показывает?
- Ну, это, в общем, ее дело. Не хочет – и не показывает. Я вообще-то спрашивала, говорит – успеете насмотреться.
- Что-то как-то у меня на сердце неспокойно, - вздохнула Алиса и мельком глянула на свои длинные ухоженные ногти, - неправильно это все.
Натахель недоуменно приподняла левую бровь, задумалась.
- Знаешь, - сказала она, - у меня тут отпуск намечается. Морф с ребенком посидит, а я возьму на себя эту почетную миссию – выгулять Муську перед свадьбой. Заодно и яхточку мою проверим. Как она в дороге. А то я дальше Луны-то на ней и не была.
Муся и в самом деле не была в восторге от намечающегося брачного союза, однако твердо решила довести эту затею до логичного завершения. Надоел ей сакраментальный вопрос: а ты что, в этом возрасте ни разу замужем не была? И детей нет? А почему? Устала и ответы на него придумывать: от «потому что» до наиболее часто используемого «не сошлись желания с возможностями». Мол, желание есть – возможности нет, и наоборот.
Опять-таки и мама зудеть перестанет на тему внуков. Да и мужчина, сделавший предложение руки, сердца и прочих запчастей противным не был. Конечно, он старше ее и солиднее во всех отношениях. И детство в… разных местах у него не играет совсем (а играло ли когда-нибудь?). Но, может, это и хорошо? Муся считала себя человеком приспосабливающимся, думала, что и к нему она привыкнет, и используемый ее женихом менторский тон со временем перестанет раздражать, и, может, даже станет вызывать умиление. Пока не получалось.
Она проснулась и не сразу поняла, что сон окончен, и сразу обрадовалась, что это был лишь сон. Муся уже не помнила, о чем он был. Что-то связанное со свадьбой, и при этом ужасное до тошноты. Рябинкина встала с постели, кофе себе налила, привычно задумалась о сигарете, а потом вспомнила, что бросает курить. На душе стало еще противнее.
Недавний роман, как большинство ее увлечений, неудачный, стал причиной того, что Муся задумалась о замужестве. Виалит, поклонник, ненавязчиво маячивший в стороне, каким-то местом почувствовал изменившееся Мусино настроение и всплыл на горизонте, как подводная лодка, со своим банальным предложением. Она и согласилась. К счастью, с интимными желаниями он пока не приставал, что само по себе, хоть и было удивительным, Рябинкину устраивало. К мысли о том, что когда-то придется с ним спать, она старалась приучать себя постепенно. Сейчас ее уже почти не тошнило.
Он все решил за нее. Сразу после свадьбы – скромной и почти домашней, она переезжает в его квартиру. Можно не работать, а можно и найти себе что-нибудь менее обременительное, чем ее суматошная правовая аналитика – цветочками в магазине торговать, к примеру. В своем магазине, само собой. Примерно через год необходимо было сляпать первого ребенка, пусть лучше это будет мальчик. Еще через два – второго. Не стоит затягивать с этим делом, ведь Муся уже немолода, а здоровье у нас, северян, и так не очень. Муся согласно кивала, с тоской представляя себе унылое женское счастье с чрезмерно солидным Виалитом. Но она так решила, а слово свое нужно держать.
Виалит избавил ее от хлопот по приготовлению к супружеству, но она все равно взяла отпуск и слонялась теперь по квартире без дела. Если, конечно, не считать делом постепенное удаление из головы всяких шальных мыслей. Благо, за время ее сумбурного девичества мыслей этих, как и воспоминаний всяких накопилось видимо-невидимо.
В общем, Натахель со своим предложением прошвырнуться, куда глаза глядят перед тем, как увязнуть в трясине семейной жизни, появилась вовремя. Виалит, как ни странно, также возражать не стал, снабдил свою будущую супругу кредитной картой с неплохой суммой средств на ней (это не считая налички) и нежно помахал ей лапкой на прощание. Почти сияющая в предвкушении от поездки Муся соблаговолила отправить ему воздушный поцелуй.
Направлялись они с Натахелью практически куда глаза глядят. Сперва хотели только на планетку одну заглянуть неподалеку – на вулканы полюбоваться, а потом еще куда-нибудь слетать. В общем, полная свобода попугаям.
- Э! – задумчиво разглядывая приборную панель, произнесла Натахель, - нам надо заправиться.
Рябинкина вяло пожала плечами.
- А на Земле ты что, показатели топлива не проверила, что ли?
- Ну не проверила! – фыркнула Натахель, - в чем проблема, здесь заправка недалеко.
На станции им вежливо сообщили о поломке терминала и о том, что кредитные карты в связи с этим к оплате не принимаются. А потому беспосадочная заправка по безналу отменяется, нужно спуститься вниз, на станцию, оплатить в кассу и получить чек. Шлюпку за ними, естественно, пришлют. А яхта пока и на орбите поболтается, ничего с ней не случится.
- Двадцать первый век какой-то! – ворчала Натахель, собирая наличность по всем карманам.
Муся спокойно протянула ей бумажник.
- На, возьми, мне Виалит подкинул перед отъездом. На всякий пожарный. Как чувствовал.
- Уроды, - продолжала бубнить Натахель, - мне теперь спускаться придется. Они это специально делают.
- Я с тобой схожу, - великодушно предложила Муся, - кофе в баре попью, пока ты расплатишься. Не проблема.
Она тяжело вздохнула. Но фоне продолжающейся депрессии каждое движение ее утомляло. И даже необходимость говорить казалась обременительной.
Муся сидела в баре и думала о смысле жизни, вернее, о пути его нахождения. Путь как таковой отсутствовал, смысл, вероятно, тоже. Ее не волновал сакраментальный вопрос – зачем люди приходят в этот мир. Больше ее интересовало, зачем она здесь понадобилась. Эта произвольная мутация по имени Маруся Витольдовна Рябинкина чувствовала себя безусловно лишней во Вселенной. И едва ли предстоящее замужество могло что-нибудь изменить. Разве что в худшую сторону.
Она обрадовалась предложению Натахели прошвырнуться ровно настолько, насколько она в данный момент была способна радоваться. Предстоящую поездку она расценивала лишь как краткую передышку, как некое предисловие к отупляющей и пустой супружеской жизни, которая даже страха уже не вызывала. Одно равнодушие.
Ей было скучно даже сейчас, и как-то на все, включая собственное существование, наплевать. Поэтому, когда один из работников станции несколько взволнованно попросил пройти ее вместе с ним в помещение администрации, она молча последовала за ним, даже не поинтересовавшись, кому и зачем она там понадобилась.
Натахель обегала заправочную станцию уже в третий раз. Никто ничего не знал. Да, видели высокую грустную шатенку. Да, кофе пила в баре. А потом делась куда-то. Куда – неизвестно. Нет, никто в настоящее время пределы станции не покидал. Разве что… Да нет, на что она им?
Натахель изобразила стойку, которой любой сеттер бы позавидовал, и замерла. Кажется, нащупывался след.
- Ну, крейсер ковырианский стартовал минут двадцать назад, - пояснил ей щуплый голубокожий мальчишка, - но им-то бабы точно ни к чему?
Натахель торопливо засунула в карман комбинезона своего информатора десятикредитковую банкноту. Она-то как раз знала, зачем ковырианцам женщины нужны. Для размножения исключительно. Она помнила ту ужасную ситуацию, в которой оказалась в прошлый раз и понимала, то подруге так может и не повезти.
Торопливая попытка вызвонить Морфея ни к чему не привела. Опять все следовало делать самой.
- Куда направлялся корабль? – спросила она.
Мальчик пожал плечами.
- Вроде домой, они сказали, что возвращаются из экспедиции. Они там старые все были. Домой, наверное, на Ковырялку.
Натахель торопливо рванула к яхте.
Ковырялка, а вернее планета Ковыряйн, а еще точнее Планетарная демократическая республика Ковыряйн находилась примерно в трех сутках полета от станции. Тягаться с крейсером смысла не было – Тойота, хоть и развивала приличную скорость, все же на долгие странствования рассчитана не была. Единственное, на что могла надеяться Натахель, - это добраться со временем до планеты, связаться там с посольством Земли и потребовать возвращения на историческую родину гражданки Земной конфедерации планет и государств Рябинкиной Муси Витольдовны.
Проблема заключалась в том, что Ковыряйн как раз находился в стадии установления дипотношений с Землей. Посольство там отсутствовало, и Швыдченко об этом почему-то не была осведомлена.
Натахель послала запрос на посадку. Ее слегка колотило. Она курила сигарету за сигаретой, не в силах справиться с растущим напряжением.
- Посадка разрешена, модуль 19, – сообщил ей на лингве сухой мужской голос. Это было странно – традиционно электронные диспетчеры озвучивались женщиной. Впрочем, сейчас
Натахель, в отличие от предыдущего опыта общения с ковырианцами, знала, с кем ей предстоит дело иметь. Ну, или, по крайней мере, она полагала, что знает это.
Ровно в десять тридцать по местному времени Натахель Швыдченко припарковала свою Тойоту Кабриллу на указанной диспетчером стоянке. В зоне прилета ее уже ожидали.
Ковыряйн все же пытался установить отношения с Землей, и потому просто ликвидировать столь нежелательную в республике персону, как Швыдченко, было уже как-то неудобно. Мало ли что? А вдруг Земля узнает, обидится, торговать с Ковыряйном перестанет? А потому после зрелого размышления полусотни умудренных опытом пожилых мужчин, входящих в директорат местного космопорта, после нескольких совещаний, проведенных на самом высоком уровне с участием целых двух министров – путей сообщения и иностранных дел, было решено отправить Швыдченко в резервацию, а там может ситуация и сама разрешится. Как-нибудь.
Все время обсуждения ее дальнейшей судьбы, а также последовавший за ним карантин, Натахель проспала, находясь под действием наркотиков, и потому не могла сама поучаствовать в увлекательном процессе изменения собственной жизни.
Резервация среди своих именовалась питомником.
Серж как раз посиживал у себя в каптерке, занимаясь нужным (правда, лишь ему) делом – вел дневник наблюдений за объектами. После того, как его с позором изгнали из флота и первой же попуткой отправили домой, родное правительство смогло найти для бедного страдальца лишь одно рабочее место, эти самые страдания неимоверно усугубляющее. Его отправили смотрителем в питомник. Из флота его изгнали, сами понимаете, после того, как усилиями его доброго коллеги вскрылась неприглядная правда взаимоотношений Сержа с блудной дочерью Евы – Натахелью. С тех пор Серж, лишенный престижной работы, уважения и любви, влачил свою жизнь при существах женского пола, развлекаясь лишь наблюдениями над этими хм, объектами.
Сейчас вот он данные систематизировал для эссе, носящего условное название «Женщина как социальный феномен». В своем исследовании Серж собирался доказать, что среди женщин имеется тенденция к образованию устойчивых группировок с четким распределением ролей в структуре. На этом основании Серж собирался прийти к двум выводам: 1) женщины обладают врожденными социальными навыками; 2) группировки эти необходимо выявлять и тут же расформировывать во избежание возникновения конфликтов между особями.
Впрочем, он понимал, что исследования его нафиг никому не нужны, а если и понадобятся вдруг, то для того лишь, чтобы ему, Сержу, дополнительную часть неприятностей отвесить. Потому что где это видано, чтобы у женщин социальные навыки были!
Надо сказать в отступление, что ковырианцы (мужского пола, естественно) были известны в Галактике, как неутомимые исследователи глубокого космоса и отчаянные (а также верные своим нанимателям) солдаты. Во время своих странствий рядовой ковырианец, безусловно, мог прийти к выводу о том, что то ли женщины на других планетах к иному виду относятся, то ли (о, ужас!) некоторые элементы государственной политики республики в чем-то не совсем верны. Иными словами, и среди ковырианских мадамов могут встречаться отдельные особи, способные овладеть некоторыми полезными навыками. Навыками, требующими наличие неких интеллектуальных способностей.
Но для таких путешественников у Республики была разработана своя программа. На исследования их отправляли на о-о-очень долгое время. Возвращались они на родину, как правило, уже в преклонном возрасте, и доживали свой срок на родной планете в довольстве и почете, но в закрытых для посещения домах престарелых, где общались исключительно с такими же, как они подпорченными чужим влиянием личностями.
Серж был ярким исключением из этого правила. Он вернулся домой молодым. Однако, покрытый несмываемым пятном позора и лишенный практически всех прав и привилегий, за исключением свободы, он стал парией, чьи слова едва ли могли быть восприняты кем-то всерьез. В общем, Серж был признан безобидным для существующего государственного строя и господствующей философии, а потому продолжал жить и работать почти без надзора за его поведением со стороны представителей государственных учреждений.
Серж знал, что в его питомнике поселили какую-то странную инопланетную живность, но не спешил проявлять любопытство – ранее в его окружении это считалось неприличным, а наш женоисследователь растерял еще не все свои старые привычки. А потому он решил выждать некоторое время, а потом, при удобном случае, как-нибудь рассмотреть этот новенький экземпляр.
Натахель Швыдченко открыла глаза и тут же испытала легкий приступ паники. Она категорически не понимала, где находится. Сделав пару глубоких вздохов, она приподнялась, села и огляделась. То, что она обнаружила, добрых надежд бедной пленнице не внушило. Швыдченко находилась совершенно одна в длинном сером бараке. Именно так
Натахель представляла себе казарму – бетонное сооружение, двухъярусные койки, застеленные синими одинаковыми одеялами, холодный колючий пол. Окон в помещении не было – оно освещалось искусственными источниками, создававшими отвратительный синеватый свет, убивающий всякую привлекательность. Натахель не особо удивилась, обнаружив, что кто-то позаботился о том, чтобы лишить ее своей одежды. Взамен ей предлагали обрядиться в нечто грязно-серое, аккуратно сложенное на полочке, прибитой возле кровати. При ближайшем рассмотрении это серое оказалось широкими штанами с поясом-резинкой и чем-то вроде рубашки с длинными рукавами и воротником-стойкой. Под верхней одеждой Натахель высмотрела еще и серые плотные трусы длиной примерно по колено, но, подумав, она решила отказаться от такой прелести на собственном организме. Под кроватью стояли шлепанцы-вьетнамки. Розовенькие.
Облачившись, Швыдченко отправилась на разведку.
Ей пришлось пройти метров пятьсот по бетонным дорожкам, пока она не встретила первых живых существ. Это была группа женщин, целеустремленно ковырявшихся в красной пыльной земле.
Женщины были настолько одинаковы, что Натахель подумала, что у нее изображение в глазах размножилось. Одинаково одетые, одинаково подстриженные, примерно одной комплекции и роста. Отличались они друг от друга преимущественно цветом глаз и оттенком кожи, но и то едва-едва, если только внимательно присмотреться. Кстати, поскольку последние пару десятков лет на Ковыряйне в моде были блондины, и собранные здесь дамочки отличались преимущественно светлым окрасом. Рыжих не было вообще. Этот цвет считался в республике приносящим несчастье.
Пара-тройка из них окинули Натахель бессмысленными взглядами и вновь уставились в землю.
Швыдченко такая постановка вопроса не устроила.
- Девочки, - обратилась к ним она на своей вполне сносной лингве, - а тут кто главный есть?
Ноль реакции. Натахель обошла их по окружности. Однако попытка выявить в этой стае руководителя, чтобы вступить с ним в переговоры, успехом не увенчалась. Девушки продолжали трудиться, как ни в чем не бывало, как будто присутствие Натахели рядом с ними – это такое же заурядное явление, как прополка, к примеру. Это было прямо-таки оскорбительным, но не дергать же их из-за этого за волосы? А потому Натахель потопталась немного рядом и ушла дальше окрестности озирать.
Смотреть особо было не на что.
Вскоре Натахель с болью в душе осознала, что устроить революцию в этом загоне ей не удастся. Как известно, революция, это когда верхи не могут, а низы не хотят. Здесь верхи как раз все могли, что им было надобно, а низы были совершенно не в курсе, что в них природой заложено хотеть что-то еще. Любые попытки Натахели приобщить сокамерниц к сокровищам мировой культуры оказывались бесплодными. Они, в общем-то, разговаривали друг с другом. На лингве, правда, изрядно исковерканной. В итоге и Натахели пришлось отказаться от использования в своей речи причастных и деепричастных оборотов. Если она хотела быть понятой, изъясняться следовало таким образом: «Я хотеть есть. Куда ходить?».
Но дамам гораздо привычнее было общаться жестами. А потому на такой вопрос она получала вполне конкретный ответ в виде обращенного к востоку указательного пальца.
Письменность, кстати, отсутствовала как таковая, вероятно, потому, что была без надобности.
В питомнике было свой огородик, где обитательницы резервации выращивали овощи для собственных нужд. Все остальное доставлялось при помощи автоматических устройств.
Была общая столовая, в которой каждой выдавалась одинаковая порция какой-нибудь здоровой до отвращения пищи, был склад, на котором еженедельно следовало получать чистую одежду.
Основное свое время женщины отдавали благородному труду на благо общества – они выращивали некий аналог земного тутового шелкопряда. Толстые зеленые червяки питались листьями низеньких кустиков, посаженных на плантации ровными рядами. Черви были, в общем, неприхотливы – их следовало лишь иногда поливать удобрениями из специальной леечки, а также собирать особо обожравшихся особей (они становились розовыми и почти шарообразной формы) в корзинки и относить их в приемный пункт. Полежав там пару деньков при определенной температуре, червяки взрывались, оставляя после себя кучку мягких волокон. Далее нужно было волокна эти собрать и в отдельные коробочки поскладывать. Что там делалось с остатками насекомых в дальнейшем – Натахель так и не узнала. Наверное, производить из них нити уже считалось квалифицированным трудом, к которому женщины по определению не способны.
Надо признать, Швыдченко особо не горела желанием ни поливать червяков, ни собирать их, ни, тем более, складировать их бренные останки. Прополка на огороде капустных грядок также не входила в число ее любимых занятий. А потому она бессмысленно бродила по территории резервации, придумывая по пути всяческие способы своего освобождения из неволи.
Камеру наблюдения ей удалось обнаружить далеко не сразу. А как только таковая была ею выявлена, в рыжей голове Натахели сразу же созрел очередной коварный план. Если есть камера, - решила она, - значит, на той ее стороне должен быть и наблюдатель. Судя по порядкам, царящим на этой чудовищной планете, это должно быть лицо мужского пола. А уж как достать мужчину, Натахель имела представление. Более того, при желании она могла бы организовать курсы повышения квалификации по этому любопытному предмету. Жаль, что слушателей найти здесь было бы сложновато.
На следующее утро, слопав на завтрак порцию какой-то безвкусной голубой дряни и проводив трудолюбивых женщин на хозработы, Натахель отправилась к средству связи.
- Привет, - сказала она, - а я тут вот обитаю. А Вас как зовут?
Это было всего лишь вступлением. Она полтора часа рассказывала невидимому собеседнику новости последних дней. Она смеялась сама с собой, декламировала стихи из школьной программы, танцевала, в общем, всячески демонстрировала отличие своей развитой натуры от бродящих неподалеку аналогов.
После обеда, поспав с часок и разворошив по максимуму постельные принадлежности, чтобы принадлежащая ей койка хоть как-то отличалась от остальных, Натахель снова отправилась общаться.
Увидев Натахель на экране, Серж сначала окаменел, а потом принялся рассчитывать вероятность того, что именно Швыдченко могла оказаться в поднадзорном ему питомнике. Вероятность получалась чрезвычайно малой, но, умноженная на непоседливость Натахелиной натуры и некую нестандартность ее мышления, она уже достигала вполне объяснимых размеров. Сержа бросило в жар, потом он покрылся потом, отвратительно холодным. Всеми своими частями тела бедный надзиратель предчувствовал грядущие грандиозные неприятности, и, в общем-то, не ошибался.
Мысль о том, что следует поставить руководство в известность о происходящем, он оставил почти сразу. Во-первых, решение проблемы находилось в его собственной компетенции, во-вторых, Натахель предоставляла широкое поле для его никому, кроме него, не нужных исследований.
На следующий день Швыдченко продолжила свое одностороннее общение. Серж уже не мог оторваться от монитора. Сперва его подташнивало, но затем процесс наблюдения за Натахелью настолько его захватил, что он чуть было не проворонил легкую стычку на огороде. Мимоходом дав поливальной машине команду окатить волнующихся дам холодной водой, Серж вновь углубился в процесс наблюдения. Натахель тем временем как раз приступила к исполнению старинного романса А-капелла.
А еще через день Натахель обнаружила, что камеры на прежнем месте нет. Заинтригованная, она обшарила все окрестности и обнаружила-таки то, что искала неподалеку от огорода. С этой минуты ее зрителями стали не только бессловесный Серж, но и работницы сельскохозяйственного фронта.
Чтобы наблюдателю было нескучно, Натахель на ближайшей грядке оторвала веточку желтеньких цветочков от куста помидор, воткнула ее себе за ухо и хороша сразу стала неимоверно. Женщина, в чьем ведении эти цветочки находились, издала было ряд протестующих звуков и даже сделала некое движение, демонстрирующее ее желание накостылять по шее наглой похитительнице, но присмотрелась к Натахиным кудрям и замерла.
На следующий день весь планируемый урожай помидоров был загублен на корню, зато ухаживающие за ним работницы красовались с цветами, помещенными в самые разнообразные места. Серж смотрел и плакал. Его теория подтверждалась. Однако с Натахелью следовало что-нибудь сделать этакое, чтобы вредительством заниматься перестала. Самым простым решением было впрячь ее в работу, чтобы неповадно было женщин других своими повадками смущать, да и времени чтобы на всякую ерунду типа доставания наблюдателей не оставалось.
Поскольку всякие важные дела необходимо начинать непременно утром, иначе удачи не видать, уже на следующий день Натахели одной из красующихся с незрелым повянувшим томатиком в ухе дам было предложено проследовать на плантацию зеленых червей.
- Ага, - сказала Натахель, - щас. Вот только все брошу – мужа, детей, любовника, и пойду гадость всякую слизистую из леечки поливать.
Дама согласно закивала, мол, правда твоя, прямо сейчас это и следует сделать.
- Фиг! – пояснила свою позицию Натахель и закрылась одеялом с головой, - я хочу спать, идите лесом.
Дама озадачилась. Объект сопротивлялся. Но она ведь получила четкие инструкции – это огненноволосое, крупное, неизвестно откуда взявшееся существо должно идти работать. Как все. Существо подчиниться не желало, и тогда гордая обладательница сморщенного помидора попыталась стащить Натахель с кровати. Последняя упиралась. Ее весовая категория позволяла делать это, особо не напрягаясь. Но дама стояла на своем. Натахель тоже стояла там же. Наконец, после десяти минут препираний терпение Швыдченко истекло, она с боевым воплем соскочила с койки и радостно двинула в ухо мешающей ей спать мадемуазель.
Та не растерялась, поскольку именно этот способ разрешения конфликтов был ей наиболее привычен. К сожалению, поливальная установка в казарме предусмотрена не была, а потому беснующихся и норовящих пнуть друг друга женщин пришлось растаскивать двум представителям охраны, вызванным наблюдательным Сержем. Охранники, морщась от отвращения, развели дам в стороны. Натахель и пикнуть не успела, как оказалась в темной тесной каморке. Одна.
Серж терзался всякими сомнениями. Представившаяся ему возможность диалога с Натахелью была просто восхитительной. Грех не воспользоваться. С другой стороны, вступать в какие-либо контакты с водворенными в карцер объектами строго воспрещалось. Эти самые объекты должны были, по меньшей мере, двенадцать часов проводить в режиме ограничения передвижения, полностью лишенные возможности общения с себе подобными, а также другими, более развитыми индивидуумами. Чтобы впредь им неповадно было дисциплину нарушать. Но, любопытной Варваре на базаре нос оторвали, а Серж был уже испорчен тлетворным влиянием Швыдченко. А потому он дождался ночи и пришел-таки в карцер. Серж успокаивал себя тем, что это ему нужно для научной работы. Будущие поколения оценят его выдающийся труд. На самом деле, ему страшно хотелось поговорить. Пусть даже с бабой.
Натахель сидела на топчане с ногами и ворчала. Ворчала она вслух, не заботясь о том, слышит ее кто или нет. Она придумывала уже сотый план по своему собственному вызволению с негостеприимного Ковыряйна. Все предыдущие соображения на данный счет грешили, как правило, отсутствием под рукой неких необходимых предметов, вроде гранатомета, к примеру, нервнопаралитического газа и сотни шуршиков в придачу. А без этого никак.
Она почти совсем уже расстроилась, когда в дверях появилось нечто.
Это был Серж в полном боевом облачении. Именно в таком он в последнюю экспедицию принимал участие в изучении на воле неких динозавроподобных существ, чья слюна плавила титан, как огонь – пластиковые пакетики. В общем, Швыдченко могла плевать в него сколько угодно – мощный нагрудник, наколенники, странная конструкция, прикрывающая, хм, середину тела, а также шлем с опущенным непрозрачным для наблюдателя забралом выдержали бы практически все.
- Ты кто? – холодно осведомилась Натахель.
- А Вы меня не узнаете? – голос из-под шлема был каким-то робким.
- Трудновато, знаете ли, - с ехидством в голосе пояснила Натахель, - я знакомых по серийным номерам на броне не опознаю.
Трясущаяся от волнения рука пришельца щелкнула по выемке справа на шлеме, отчего забрало сразу потеряло свою непроницаемость. Натахель вгляделась.
- О-па, Сержик, - констатировала она.
- Да, это я, - тихо произнес Серж, в волнении совсем снял шлем, провел рукой по волосам, стащил перчатки, уронил их, с ноги на ногу переступил, в общем, растерялся парень.
- Какая прелесть! – невозмутимо заметила Натахель, - знакомые лица в этой богом забытой дыре.
- Это не дыра…
- Не суть важно. Что тебе здесь нужно? Воспитывать меня пришел?
Серж вздохнул. Ну как объяснить ей, что воспитывать можно только равного себе или способного стать таковым. Собак же не воспитывают, их дрессируют! Но от подобного высказывания парень воздержался. Сам даже не понял, почему.
Он коротко объяснил Натахели цель своего появления.
- Ну что ж, - вздохнула Швыдченко и уселась поудобнее, - потолкуем.
И вкратце изложила ему отличие матриархата от патриархата, затем перешла к эмансипации и равноправию полов. Идею патриархата Швыдченко, в целом, поддерживала, но при условии того, что каждый мужик должен знать свое место. Серж, правда, теорию эту не оценил.
Лекция длилась почти до утра, но у исследователя все равно осталась масса нерешенных вопросов, и потому он пообещал прийти еще, когда Натахель в следующий раз подвергнется одиночному заключению. Кстати, он сообщил Натахели, что никаких Мусь Рябинкиных на планете не наблюдается. Если б таковые были, он бы знал. Натахель погрустнела. Выходит, ее отчаянный порыв пропал зря. Опыт, приобретенный ею на Ковыряйне, был бесценен, но только удастся ли ей воспользоваться им в другой обстановке?