***
Коротко о себе: бывший.
Был один вечер, мне тогда исполнилось двадцать шесть. Я крепко выпил, лежал дома на кровати и не мог понять, от чего меня больше мутит.
Когда ушла вторая бутылка виски, я рассказал старшему брату о Свете. Костя слушал внимательно, но все время мне было ясно, что он борется с острым желанием набить мне морду. Я был зол на него за это. Но Костя был не трезвее меня, и в какой-то момент он вдруг заплакал.
Натурально, передо мной сидел мой старший брат хирург с глазами, полными слез. Потом он резко вытер лицо и сказал.
-У меня была девушка. Инна. Я ее обожал. Даже не верилось иногда, что это все происходит, что ОНА со мной. Это было как наркотик, мурашки бежали, когда она говорила «привет». По нескольку раз в неделю мне снилась, хотя я снов не вижу вообще... Какое-то время мы встречались. Я с ума сходил, ревновал ее безумно, ни на минуту не хотел отпускать от себя... Думал, что когда-нибудь женюсь…
- Что помешало?
- Она уехала в Швецию учиться. На прощание сказала, что не верит в любовь на расстоянии, поэтому мы оба свободны. И все.
- Почему ты не заставил ее остаться?
- Я не знаю, Лёня. Злился на ее слова, на нее. Факт в том, что я ее отпустил. А потом женился. – Он выдохнул и опустил голову. – Ты думаешь, я ее забыл?..
Мы помолчали немного. Пришла его жена, Костя хлопнул меня по плечу и уехал вместе с ней домой. А я остался сидеть там же.
Не помню, как очутился дома. Проснулся в своей постели, меня мутило. Ира спала рядом. Я пошел в ванную. Сел на полу, оперся локтем об унитаз и курил. Вернее, сидел с зажженной сигаретой в руке, но собственно курить был уже не в состоянии.
До того разговора с Костей все еще было спокойно. Ира пилила меня весь вечер - ее все раздражает в последнее время. Может, чувствует что. Есть же эта женская интуиция.
Я даже не помню, как так вышло, что мы стали жить вместе. Я ее не звал, так само получилось. И теперь в моей квартире постоянно ее запах.
Сейчас я думаю, что лучше б я ее совсем не знал. Ничего не осталось от того, что мне в ней нравилось. Я больше любил ее, когда мы были еще просто друзьями, могли напиться и нечаянно проснуться в одной постели. Мне это больше нравилось, чем сейчас: с ней было по-настоящему весело, и я любил ее по-своему, никогда не дал бы ее в обиду. Она легкая, с ней спокойно. Утром она опять оставит жирный след губной помады на кружке. Никогда не пойму, почему нельзя накрасить губы после.
Я вернулся в спальню, откинул одеяло и посмотрел на нее. Она лежала на боку, я смотрел на этот знакомый изгиб бедер, на ее талию. У нее большая грудь. Только вся в растяжках. Ее перло лет с двенадцати - слишком быстро, кожа просто не успевала нарастать. Ира этих растяжек теперь стесняется.
Сидоров любит читать мне нотации, что лучше Иры жены не найти. Она хорошая хозяйка, верная, милая. Она хочет замуж, хочет детей.
Ира умная, но не настолько, чтобы это раздражало. С ней правда хорошо. Можно быть последним обалдуем, но если у тебя правильная жена, ты в праве предъявить родителям и друзьям ее красный диплом и сказать, что она считает тебя отличным парнем.
Я ушел на кухню.
Во рту как будто кто-то умер. Я плеснул чаю в кружку, но пить не стал. Глотнул воды. Закурил. То есть, зажег сигарету и сел, ни одной затяжки так и не сделал. Сигарета тлела у меня в руке, а я сидел и смотрел…
Утром она разбудила меня на той же кухне, а я спросонок назвал ее Светой. Ира ушла злая, но к вечеру вернулась и сделала вид, что ничего не случилось.
Иногда ее хочется припереть к стене и вырвать из нее хоть слово, чтобы она кричала, чтобы возмущалась, боролась. Но так просто не бывает. Она терпит. Костя говорит, что она молодец. Похожа на его жену – такая сохранит отношения любой ценой. Может быть, так она понимает слово «любовь». Может быть, она права. А может, нет.
До нее у меня бывали только женщины, которые умеют сидеть в кафе и излучать достоинство. Красные губы и абсолютное отсутствие глаз. Они мне нравились: красивые, умные, они умели держать себя… Но в них мне постоянно чего-то не хватало.
Мать незадолго до смерти сказала Косте, что дала ему жизнь, которой он не живет. Она знала его эту историю. Наверное, я ее тоже разочаровал.
Зато я могу рассказать, что такое абсолютная свобода.
Это тюрьма, которая всегда с тобой.
***
Лёнин стол был возле окна, и чаще других на него смотрела Катя. Она сидела в противоположном углу кабинета. Благодаря этому она могла дефилировать к нему через весь кабинет, высоко держа голову и неся безупречную грудь, не сутулясь, как фотомодель. По несколько раз в день она закрывала окно, наливала себе кипяток из чайника на его столе, задавала ему вопросы по работе – подходя как можно ближе.
Лёня выглядел, как классический жиголо. Широкие плечи, расстегнутая пуговица на рубашке, крепкая шея, цепочка. Сам поджарый, чуть смуглый, коренастый. В каждом движении такая уверенность, четкость. Он всегда подтягивал рукава свитера вверх почти до локтя, демонстрируя сильные руки со вздутыми венами. Модная стрижка - волосы до скул. Черная кожаная куртка, расстегнутая на груди вне зависимости от погоды.
Катя впервые подумала, что Лёня должен быть ее, на корпоративном вечере под Новый год. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, будто не видел ее каждый день за столом напротив. Катя и подумать не могла, что на самом деле он наблюдал за Светой, которая ни на шаг не отходила от нее. Та, в свою очередь, чувствовала на себе Лёнин взгляд спинным мозгом. Просто потому, что ждала его очень. Взгляда этого. И не могла поверить, что впервые кто-то действительно смотрит на нее, а не на Катю.
После того вечера Света не забыла о Лёне вопреки тому даже, что они были не знакомы. Ей нравилось его придумывать на досуге. И она написала ему письмо, потому что не было смысла врать.
«Я буду всеми женщинами, которых ты хочешь. Только ты влюбись в меня разочек. Мне этого будет достаточно».
Подпись - Света.
Леня ничего не это не ответил. Со дня на день Света ждала новостей, но, как всегда, ничего не происходило. Сердце опускалось и тяжело било в грудь изнутри каждый раз, когда в ее почтовый ящик на работе падало новое письмо. И каждый раз письма были не от него.
Как во сне прошли январь и февраль. В марте отделы, в которых работали Света и Катя с Лёней, объединили в один, и Света переехала в их кабинет. Стояла молча в уголочке, смущенная и красная, смотрела, как Лёня с серьезным лицом подвигает столы и освобождает для нее место.
Тогда никто в офисе не знал, что Катя и Света делят своих родителей пополам и считаются сводными сестрами.
***
К Светочка намертво припечаталось «деточка». Мир как сговорился. Надтресутый голос и вечно ищущий взгляд, вечно испуганное личико, на котором читается каждая мимолетная эмоция, вечно отсутствующий вид. Ее никогда по-настоящему не было в том месте, где она находилась. Светочка была мечтательницей.
Ей каждое утро мечталось, чтобы ночью, пока она спит, некий «он» надел ей на палец обручальное кольцо. Чтобы утром, как проснется, она решила, что это продолжение ее сладкого сна. На ее вопросы он бы ответил, что это действительно ее сладкий сон, и он постарается продлить его до конца.
В таком контексте ей понравилась бы фраза «Давай спать вместе». Определенно.
Или, может быть, если бы в их городе была кольцевая, как в московском метро. Она бы уснула на плече у прекрасного незнакомца в понедельник утром по дороге на работу, вдруг встрепенулась, а он со словами «давайте спать вместе» склонился бы к ее голове, лежащей на его широком плече, и опоздал бы на работу из-за нее на час-другой (с учетом совместно выпитого кофе). Так или иначе, эта фраза в ее грезах присутствовала каждый день и означала она «Навсегда».
Очень твердо означала. И Света не устала бы спорить с Катей, что так оно и есть – или как минимум, должно быть.
Жгучая брюнетка Катя была маминой дочкой от первого брака. Маленькие карие глаза в колючих ресницах, до странного идеальная фигура, острый язык и свободный нрав. Насколько помнила Света, такой Катя была всегда, даже когда обе девочки были совсем маленькими и вместе ходили в детский садик. Катя слыла красавицей на все группы детсада, потом сразу в нескольких параллелях школьных классов. И пока старшая бегала на свидания, младшая Светочка прилежно училась и придирчиво разглядывала себя в зеркале.
Поначалу ее несколько утешало, что Катя была старше на два года: была надежда, что скоро Света станет столь же популярной у юношей. Но год за годом ничего не менялось.
-Катька, как ты это делаешь? – однажды спросила Света у сестры, ставя ее огромный букет в вазу.
-А чтоб я знала. Да ты не волнуйся, мелкая, будет и на твоей улице праздник.
Иногда Свету посещали мысли о том, что, может быть, что-то с ней не так. Она подходила к шкафу и заглядывала в зеркало на дверце. Продолговатое, в нем все выглядели стройнее. Света поправляла русые волосы - свои волосы мышиного цвета, и думала, что ничего в ней нет особенного, во что же тут влюбиться.
Плакала Света редко. Ее привыкли видеть веселой, поэтому даже Катины подружки не отказывались брать ее с собой на прогулки и дискотеки.
Было же такое: пять часов утра, ночной клуб, невротичные мальчики, которые сидят в углах, курят и нравятся. Заставляют впечатлительную пьяненькую Светочку перебирать ножками от нетерпения и тарабанить сестре в ухо:
-Катька, Катька, скажи вон тому мальчику, что я его уже почти люблю. Или держи меня, а то сейчас подойду и поцелую, честное слово!
Катины подруги смеялись и отвечали ей что-то вроде: «Светик, это не та фраза, с которой стоит начинать знакомство с будущим мужем». Катя отвечала им вместо Светы словами «Не учите девочку врать».
От глупостей на деле Свету берегла ее врожденная неисправимая застенчивость – которая от Катиного напора только усугублялась.
Когда Кате исполнилось двадцать три года, она переехала к своему взрослому мужчине Алексею. И ни один из родителей не сумел ей этого запретить.
После спонтанной чашки кофе с коньяком с кем-то едва знакомым Катя ехала домой или на встречу к Свете. Рассказывала, как на нее смотрел тот «охламон» и от души смеялась над мужской слабостью. На круглые Светочкины глаза по поводу того, что как можно пить с кем-то кофе, когда дома тебя ждет целый Алексей, Катя только шумно выдыхала и закатывала глазки, не понимая, что в этом такого. Она же ничего не сделала! Смеясь, Катя покачивала идеальной налитой грудью. А Света смотрела на нее внимательно, смеялась будто бы, потом вздыхала и ехала домой к родителям.
Обе девочки, теперь формально взрослые, уже пол года работали в одной конторе, но сидели в разных отделах и корпусах. Это и хорошо. Никакой лишней конкуренции - или никаких порывов со стороны Светы сравнить свое положение с Катиным.
***
Она прислала мне письмо в понедельник на рабочий ящик. «Влюбись в меня разочек…». Не понимаю, как ей пришло это в голову. И до сих пор не знаю, что я мог на это ответить.
Сначала, честно сказать, посмеялся. Совсем глупышка. Назавтра перечитал раз пять или шесть.
Мне понравилось. Я так и не ответил ей, потом и вовсе забыл. Но когда ее переселили в наш кабинет, все изменилось.
У всех бывают такие периоды. Когда хочется забить чем-то все свободное время. Проще всего работой: там всегда есть чем заняться. А дома свихнуться можно одному, притом, что видеть кого-то вообще не тянет. Если такое время затягивается, то, может, пора что-то менять. Но на работе тоже случается иногда… Что лучше б я дома сидел.
Сам не знаю, что такого было в Свете или в ее читаемом лице. У нее все эмоции на виду, и эта порывистость, хотя она будто бы знает, что это мило, иногда откровенно дурит.
Прошло очень мало времени, Ира оставалась у меня все чаще, в шкафу всегда были ее вещи: мы дружили уже много лет, тут они стали незаметно множиться. Она перебралась как-то незаметно – впрочем, я не был против. Я в любом случае тем временем пытался заткнуть все дырки в своей голове хоть чем-нибудь, только чтобы не думать о Свете. Не знаю, что мне так влекло и пугало. Просто не знаю.
Хотя бы Катя. Было бы понятно, если бы я не мог работать из-за нее. Откровенные наряды, идеальное тело. Она всем в конторе мешает работать, на нее невозможно смотреть, не видя ее в своей постели. Она смотрит спокойно, почти как убийца – и все, конечно, знает. Только вместо того чтобы бежать, самому хочется тащить ее в подворотню.
Катя может выдать что-то типа:
-Хочешь конфетку?
-Нет, спасибо, - отвечаешь. Она:
-А я хочу… Эх…
Круче Карнеги. Наглость, а ты сидишь и думаешь, где бы достать ей конфет.
Хотя основное – она целый день мозолила глаза. Ее стол напротив моего в офисе. Никогда бы не подумал, что поднятый воротник блузки может быть настолько сексуальным. Сид все время повторяет «будь у меня такая грудь, я б не работал!». С ним трудно спорить.
Катя любит вильнуть бедром мимо моего стола – тоже хоть со стула падай. И я, как все, пел ей про ресницы, сердце, солнце. Она красотка, с ней как-то и не вяжется другая манера…
И это многое упрощает, на самом деле. Она привыкла к вниманию, умеет его принимать. Света же дикая, стоит ей что сказать – сразу этот испуганный взгляд… Когда я начал думать о ней слишком часто, я долго себя уговаривал, что это просто смешно. Увлечение, пройдет. Я подумал, что стало скучно. Ира ничем не могла помочь. Я хватался за любую возможность устроить бурю в стакане. Устраивал.
Не проходило.
И все бы ладно, только Свету не достать, потому что в ее присутствии ты какого-то черта деревенеешь. Она особенная – и ты смотришь на нее, глотаешь язык, не знаешь, что говорить, и тебе ее очень надо, потому что достать ее ты не в состоянии. Ты абсолютно не в курсе, что с ней делать, куда деть руки, когда она рядом, можно до нее дотронуться или она обидится. Ты не знаешь, о чем спросить и что сказать - сразу после «привет» ты тупее школьника и даже смущаешься. В итоге вместо того чтобы оставить ее в покое ты зачем-то к ней лезешь, а как дорвешься и поймешь, что она вроде как не против, вдруг вспоминаешь, что все плохо, потому что… Потому что.
Мы праздновали Новый год, она танцевала. Кружилась, подняла руки над головой, из-под юбки видны коленки. Отличные коленки.
Она казалась совершенно свободной, будто была одна. Постоянно смеялась, неуклюже кинулась на шею подруге, когда та ей что-то подарила. Радовалась, как ребенок. Может быть, это первое, что меня зацепило.
Я пригласил ее танцевать. Сразу этой беспечности как не бывало. Я даже не уверен, что она дышала все это время. Смотрел на нее. Лет двадцати, наверное, девочка совсем. Мне даже не нужно было с ней говорить – было просто приятно вот так. Рядом.
Я прижал ее к груди, она приняла как должное, ничего не сказала. Думаю, это не было для нее в порядке вещей – скорее, ей просто неловко было что-то мне сказать на этот счет. И тут я побоялся, что она обидится и чуть отстранился. Глядя в эти большие глаза, понимаешь, что ты не отважишься ее обидеть. Рука не поднимется – до такой степени она не подозревает о том, что не все в этом мире добрые, и не боится ничего.
Танцевала она неплохо. Смеялась даже над глупыми шутками, сама говорила мало и все время улыбалась.
Потом я получил то письмо и решил о ней не помнить, потому что не знал, что я должен делать. Забыть о ней не получалось, но я старался не думать о ней. Она редко заходила в наш кабинет к Кате – и пока мы виделись редко, все было в порядке. Но вот когда Света переехала...
Она снилась мне уже несколько раз, хотя обычно снов я не вижу. Или не запоминаю. Все, как Костя говорил. Однажды вечером я обнаружил еще одну записку в кармане своего пиджака. Она написала:
«Ты всю свою жизнь бежишь куда-то, от кого-то, ты капитулируешь, избегаешь проблем, бежишь, бежишь! Сколько можно кричать тебе в след: остановись! Да пес с ней, с борьбой – ты возьми меня с собой…».
Я опешил. Что она себе придумала?
И все же - я бы взял ее «с собой», честно. Понятия не имею, с чего она взяла, что у нас что-то может получиться, и с чего я решил, в свою очередь, что мне к ней нельзя. Но не мог я дать ей ничего из того, что она себе намечтала. Я уже не мог.
***
-Лёня ваш… Как же меня раздражает его манера общения! Он иногда смотрит на меня, как ошалевший егерь, как будто девушек не видел, а иногда – ну вообще никак, как будто нет меня совсем. Каждое утро он кладет на мою клавиатуру конфетку – вот зачем? Он пишет мне иногда, но так редко, что я не могу понять, все-таки да или нет? - жаловалась Света.
-Мелкая, не хочу тебе ломать весь кайф, но он всем девушкам у нас в кабинете кладет на стол конфетку и пишет от нечего делать.
-Ну и что. Я же чувствую.
-А, ну тогда извини, - хохотнула Катя и покивала головой, чтобы Света могла продолжать.
-Я каждое утро опаздываю из-за него, потому что долго крашу губы дома и еще дольше пытаюсь определить в вырезе на блузке меру. Где-то в промежутке от степени, до которой мне хочется раздеться, и до уровня, докуда это можно сделать, оставаясь в рамках дресс-кода… А что, он бабник, да? – С надеждой на отрицательный ответ спросила Света.
-Мелкая, Лёнечка не бабник. Он хуже.
Катя любила Свету за ее готовность априори считать всех людей хорошими. Понятно – девочка пороху еще не нюхала, и потому так. Но тем не менее. Многократно видев Светочкины слезы, Катя была твердо убеждена: если люди и ранят Светку за ее доверчивость, она все равно будет продолжать платить им свою слезную дань, лишь бы продолжать жить в мире, где все хотя бы до поры – хорошие.
Зря только Света на Лёню позарилась. В таких не стоит влюбляться.
Самое доступное развлечение для всего офисного планктона: обмениваться самым беззастенчивым флиртом через мониторы. Это напоминает быструю езду на спортивном авто или на катере. Железный каркас – и тебе кажется, что ты в полной безопасности. Хотя практика показывает, что все не так.
Так или иначе, в icq у всех сотрудников была целая параллельная жизнь, тайная даже для них самих – тех, которые реально существуют.
Katrin (10:52:47 10/03/2008)
а что это Вы, Леон, посмотрели на меня так выразительно во время моего разговора с начальством? Вы считаете меня легкомысленной?
lenja (10:56:06 10/03/2008)
ну что Вы, Катрин! я просто восхищаюсь Вами и не могу на Вас не смотреть
Katrin (10:57:01 10/03/2008)
ах, Леон, извольте, не отказывайте себе в удовольствии - это вредно
lenja (11:00:46 10/03/2008)
боюсь влюбиться. а нельзя
Katrin (11:04:59 10/03/2008)
Оо? расскажешь мне, почему до сих пор как будто не женат, и куда будто бы смотрят девушки нашего города-героя?
lenja (11:20:04 10/03/2008)
ну, кольцо на правой уже скоро появится... а был бы свободен - с первого дня тебя в покое не оставлял бы.
Katrin (11:24:59 10/03/2008)
кто бы мог подумать? все так серьезно? давно ли?
lenja (11:30:04 10/03/2008)
все как у больших. общая крыша, друзья и бюджет
Katrin (11:35:19 10/03/2008)
не передумаешь?
lenja (11:30:04 10/03/2008)
поздно уже
Написав это, Лёня и сам согласился с собственными словами. Он знал Иру уже шесть лет, знал ее семью, ездил на ее машине и привык к тому, что она живет с ним вместе.
Впрочем, он был еще не женат.
Вот уж кого Катя ненавидела, так это женатых или помолвленных мужчин, которые пытались за ней волочиться даже чаще, чем свободные.
Они в предобморочном состоянии дотрагиваются до ее руки и признаются, что влюблены фатально, что ранены ею смертельно, при этом женаты донельзя. Перекладывают ответственность за гормональный адюльтер на нее, поставленную теперь на пьедестал с надписью красной краской на нем «любовница». А потом эти честные женихи или мужи едут домой непременно в метро, будучи не в силах управлять даже авто – так о какой жизни может идти речь?! И сидя перед девушкой, которая стоит, они расправляют плечи, думая о поступке и считая, что правда – это хорошо.
Света входила каждое утро в кабинет, вся овеянная порханием бабочек, и в помещении что-то происходило. Лёня был до противного мил. «Боже, Боже, как девочки умеют придумывать любовь. Из-за этого другим потом приходится так каяться», - думала Катя и не говорила Свете, что Лёня помолвлен. Ее это не касалось. «Свете тут вообще ловить нечего: в офисах нет травы для белых лошадей, поэтому принцы в офисы не заезжают».
***
На конец мая была назначена Лёнина свадьба с Ирой. Оставался месяц. И чем меньше дней, тем сложнее было Лёне спокойно спать по ночам.
Они столкнулись в метро случайно. Нос к носу в вагоне, напичканном людьми до отказа. Не пошевелиться. Со смехом «привет», и оба покраснели.
Света и Лёня ехали вместе. Он склонял голову на бок и с улыбкой заглядывал ей в глаза, пока она говорила. Пальцами касался ее плеча, потому что она не доставала до поручня, и он должен был ее поддерживать. Он крался по ее руке немного вниз, немного вверх. Будто бы невзначай. Пухлая женщина, сидевшая до неприличия близко от них, наблюдала с укором, как у Лёни расширяются зрачки. У Светы едва заметно повышалась температура тела. От этого усиливались их запахи, пары духов сгущались, становились тяжелее. Что будет, будет ли? Он шутил; она прятала глаза, тихо смеялась, опустив голову и обнажая острые зубки. Где-то в районе ее талии не то рука, не то тепло странное какое-то обнимает…
Потом они разошлись в переходе метро: Свете направо, а Лёне налево, как всегда.
По дороге домой, одна, Света закрывала глаза и чувствовала, как на губах бесится не сорванный поцелуй. Доходило до щекотки – ей приходилось кусать себя, чтобы хоть как-то успокоить этот зуд. Она думала про себя: «У меня устойчивая помада. От поцелуев не останется следов. На коже». И улыбалась почти как Катя.
Каждый день Катя точно знала, зачем Лёня по пять раз подряд прочищает горло прежде чем спросить у нее «кофе хочешь?» или «конфетку будешь?». Катя даже подумывала иногда о том, чтобы сказать ему сразу «хочу». Но боялась, что он или другие мужчины в кабинете так с разбегу ее не поймут и ее улыбку воспримут еще за… У мужчин ведь проблемы с невербальной информацией.
Маленькие ни к чему не обязывающие романчики, эдакие интрижки, похожи на легкую простуду. Это неправильно, ты ощущаешь легкий дискомфорт и понимаешь, что надо бы что-то с собой сделать, пока не осложнилось. Но лечиться страшно лень: в самом деле, это ведь ничего серьезного.
Лёня думал про Свету очк, ечк, ушк, ичк, еньк, оньк…
А Света слушала музыку в одном наушнике, и когда начальства не было в кабинете, дирижировала ручкой в такт. Замечала, что от этого Лёнина хитрющая моська стреляет глазами еще активней. Еще пара месяцев в таком режиме – и Светочка отучилась бы краснеть или вступила бы в ряды краснокожих – чтоб не менять окрас так часто.
Дома Ира готовила его любимый ужин. Она бывала утренняя. Теплая ото сна, с кулачком под щекой или у глаз. Ира бывала полуденная – деятельная, с косынкой на голове и в домашнем платье, полная планов, с красными руками (и вот это Лёню раздражало). Бывала дневная Ира – с вечной улыбкой на лице, постоянно довольная, до дурости услужливая, вся такая в его распоряжении. Ира бывала вечерняя – сладковатая, милая со всеми его друзьями, привычная, своя, немного уставшая и оттого незаметная совсем. Ира бывала ночной. Тогда она походила на лимон с солью. С текилой или без – это смотря по обстоятельствам и Лёниному настроению. Но неизменно пахнущая своими лимонными духами с бергамотом, она считала, что она совсем не такая, как все девушки, которых Лёня знал когда-то. Этим она была такая же, как все они вместе взятые. И такая же, как все те, с которыми Лёне никогда не доведется познакомиться. Но это ничего. Только лучше б он не разрешал ей любить его – сейчас бы не раздражался бы из-за ее запаха в его квартире и не стирал бы жирную помаду с себя и с бортиков своих чашек. А впрочем, к этому он тоже привык. Важнее – что она все стерпит. Что она его никогда не бросит, что бы он ни учудил. Разве он может остаться навсегда с кем-то еще?
***
Очередной рабочий день закончился. Толпы сотрудников спускались со своих стеклянных высот на землю. Катя спокойно сидела с зеркальцем и выводила помадой на губах «секс», потом спокойно собралась и вышла в коридор. Увидела, что один из лифтов еще на этаже, и вбежала в него перед самым закрытием дверей. Там был Лёня. Он улыбнулся.
Они шли в сторону остановки транспорта вдвоем. Катя была игрива донельзя: сегодня впервые заметила, что сквозь белую рубашку у Лёни просвечивает татуировка на плече.
-Больно было? – ни с того ни с сего, будто бы, промурлыкала Катя.
-Ты о чем?
-О татуировке.
-А, нет. Иногда даже щекотно.
-Как может быть щекотно, когда тебе под кожу запускают иглу???
-Не знаю. Правда было не больно. Я потом еще две себе сделал.
-Где?
-Потом покажу, - Они оба лукаво улыбнулись.
-Может, у тебя что-то не то с болевым порогом?
-Что?
-Ну, боль слабо ощущаешь… Интересно, а другие ощущения, - Катя жестикулировала, - Ладно, не буду задавать тебе неприличные вопросы.
-Не знаю, как с болевым порогом – с остальными, мне кажется, все в порядке.
Он остановился, потому что они пришли к его остановке. Посмотрел на Катю и запросто улыбнулся.
Катя даже не успела вспомнить, что собиралась делать, если кто-то так… Она вовсе не думала делать ничего такого – а тем более инициировать. Хотя что это она тут врет… Она знала только один способ победить – это совершить волевое усилие. Кто его совершил, тот и побеждает. Лёня… Его слюна чуть сладковатая на вкус, он дышит слишком часто, потому что волнуется. Губы слишком мягкие, Катя к таким не привыкла. Как будто с подружкой целовалась. Только, кажется, у нее от этого температура поднялась.
Ну нельзя же так. У Лёни очень сосредоточенное лицо. «Неужели он ее все-таки любит?! Аж брови нахмурил. Так, все». У Кати слишком сильно дрожали колени, а Лёня ничего не должен был понять.
-Извини, - Два выдоха подряд, и можно набрать воздух снова. А ветер весь пахнет теперь только им, и Катино лицо тоже. – Я тебя прошу, ни слова сейчас не говори, - Два вдоха, - Не спрашивай меня ни о чем и сам не отвечай, понял? – Пока он еще хочет слушать дальше, поцеловать его еще раз быстро и бежать. Слизнуть остаток его вкуса с губ, когда он уже за ее спиной.
Лёня, конечно, не станет ее догонять. Усмехнется, вытрет пальцами свои губы и зашагает к метро, упрятав испачканную помадой руку в карман.
«И все-таки я её ненавижу. Настолько, что, надеюсь, её все-таки не существует… По крайней мере, это не Света. Он любит жену, но не Свету», - думала Катя, торопливыми шагами удаляясь прочь и пряча слезы досады от прохожих.
***
Корпоративный вечер в ресторане на первом этаже бизнес центра, в котором они работали. Едва ли эта история могла развиться в более пошлых условиях.
Леня снова приглашал Свету танцевать. Было тепло, и Света демонстративно оголила локотки и отличные коленки. Леня чувствовал, как под ее легким платьем вздымается ее грудь, как в ней бьется сердечко.
Света выходила с ним на улицу курить, стояла и смотрела на него с улыбкой. На щеках ямочки. Леня не мог ничего сказать, потому что единственное, о чем он мог думать – что он сошел с ума. Окончательно и бесповоротно. И что единственное желание в его жизни – поцеловать Свету. А дальше хоть потоп.
Но он должен был держать себя в руках, потому что не имел права… Впрочем, раньше его ничто бы не останавливало. Но это была Света.
Пьяненькая Светочка и тронутый алкоголем (и просто по жизни) Лёня столкнулись нос к носу в кабинете. Посмеялись, что-то сказали, Лёня решил не справляться с ситуацией и остался стоять слишком близко. Еще чуть-чуть, и они случайно встретились бы губами.
В Светину грудь вдруг телепортировалось огромное слоновье сердце, которое жестоко бухало, чуть не разрывая платье по швам, и стучало на Светочку ей в уши. Ей казалось, что Лёня этот грохот ударов тоже слышит.
Света смутилась и по возможности быстро вышла из комнаты, опустив голову и претендуя на равнодушие. В коридоре она чуть не разрушила стены вибрациями от ударов сердца, но все же сумела спохватиться, что ей все еще нужно забрать из кабинета свою сумочку. Света вернулась обратно. Когда зашла, Лёня сидел на ее столе со своим бокалом в руках и разглядывал фото в рамочке – где Света была со своими подругами.
Света подошла ближе. Она вспомнила Катины приемчики и взяла вино у него из рук. Отпила немного, и когда он к ней потянулся, чтоб ее поцеловать, она влила алкоголь ему между губ. Катя бы ею гордилась. А Лёня начал кашлять. Свете стало ужасно стыдно. Какая из нее femme fatale! Включить бы перемотку. Светочка хлопала его по спине, речитативом извинялась, а он кашлял и смеялся.
-Извини, - когда Лёня, наконец, успокоился, сказала Света и попыталась убежать.
-Света! Света, - он ловил ее руку, рассмеялся и опять закашлялся. Но все же поймал. Обнял за шею и притянул к себе. Света абсолютно беспомощно повиновалась. Стояла и не двигалась.
В этот момент в кабинет зашла Катя. Света сразу отпрянула, Лёня улыбнулся.
-Я не помешала? – танцующей походочкой Катя прошла мимо них к своему рабочему месту. - Господа, вы так пропустите все веселье. Пойдемте вниз.
-Да, пошли, - тихо сказала Света, румяная донельзя.
От переизбытка чувств Светочка моментом опьянела. Оголенные руки и отличные коленки предательски нескрываемо дрожали, голова кружилась до тошноты. Света старательно разговаривала с коллегами, чокалась со всеми и потеряла счет глоткам. А желудок похотливо шептал ей с непривычки: «Мммм, ты свела меня с ума, но не останавливайся» за час до того как выставить Светочку полной дурой, ко всему прочему не умеющей пить.
Как же так, ведь сейчас всего только - спустя два бокала с вином, а уже так дурно. Светочке весенний ветер стал нипочем, она стояла одна на улице и дышала свежим воздухом. Весь этот праздник и все люди на нем стали чужие. Светочка думала, что если бы она умерла, но ее продолжило бы тошнить, едва ли кто повторили бы ей, протрезвев, что а-ба-жа-ет ее.
Поняв, что проветриваться уже поздно, Света исчезла в туалете надолго. Лёня ее искал, но не находил. Пил. Пьянел. Потом решил, что Светочка все равно вернется в кабинет за сумкой – там его и встретит.
Траекторию его пути проследила Катя. И, чуть помедлив, последовала за ним.
Когда она вошла в кабинет, свет в нем был выключен. Она распахнула дверь, и Лёня, сидевший на столе напротив, увидел ее идеально очерченный силуэт, изгибы которого казались тем резче, что были подсвечены со спины коридорными ультралюстрами.
Это было эффектно. И оба это поняли. Катя постояла так с пару мгновений, согнув одну ножку в колене. Затем шагнула в темноту от бедра. Если учесть, что ходьба есть прерываемый процесс падения, получится, что никто не падает круче тех, от раскачиваний бедер которых кружатся головы.
-Скучаешь? – излишне ночным голосом обратилась она к Лёне и не включила свет, захлопнула дверь.
-Отдыхаю скорее, - Лёня сел за стол и развалился в кресле.
-Вот как? А я думала, ты будешь рад меня видеть.
-Разве я расстроился?
-Уж не знаю, - Катя подходила ближе.
Тут Катин телефон издал первый звонок. Глянув на его экран, Катя спокойно нажала кнопку «Сбросить» и вновь обратила взгляд на Лёню.
Света звонила сестре не переставая, с интервалом максимум в пятнадцать секунд. Но не тут-то было. Есть моменты, которые нельзя упускать.
-Ты поговори, а я пойду вниз проветрюсь, - сказал Лёня торопливо и встал с кресла.
-Это будет не очень хорошо с твоей стороны, учитывая, что я пришла за тобой.
Лёня посмотрел вопросительно и сел обратно. Катя сбросила очередной звонок.
-И кто же это тебе названивает так настойчиво? – Лёня улыбался.
-Скажи мне, а ты не названивал бы своей симпатичной девушке, если б знал, что она может быть не верна?
-Названивал бы.
-Тогда что за вопросы? Может быть, ты считаешь меня некрасивой?
Он рассмеялся, касаясь рукой своего гладко выбритого подбородка:
-Не говори глупостей.
-Может быть, ты считаешь меня глупой?
-Я считаю тебя умной, - Лёня покивал с улыбкой, сделал для себя один интересный вывод. Похоже, когда дело не доходит до Светы, он вполне может быть собой. Особенно, когда пьян.
-Таак, а еще? - Катя отключила телефон, наклонилась над столом, уперевшись руками в столешницу, отчего груди в ее декольте плотно прижались друг к другу, утянув в узкую ложбинку блестящий кулон. Сложно было думать, глядя на нее, и она знала об этом.
-Давай с тобой сыграем в одну детскую игру.
-В какую? – осведомился Лёня.
-У нее нет названия. Я дам тебе право задать мне единственный вопрос и пообещаю, что о чем бы ты ни спросил, я отвечу честно и точно, не увиливая.
-А взамен?
-А ты ответишь мне тем же. Идет?
Он кивнул.
Катя развернулась и пошла закрывать дверь на замок. Из-за спины сказала ему игриво:
-Задавай, - и дверной замок щелкнул под напором ловких пальчиков.
-Лучше ты первая.
-Боишься продешевить? – усмехнулась она и села на стол прямо перед ним.
-Нет… Мой вопрос: у тебя есть муж и сорок пять детей, которые тебе надоели, поэтому ты так беззастенчиво разрываешь сердца всех мужчин на нашем заводе?
-Почти. Но дело не в нем, а в том, что ты силы своей не знаешь.
-Хм… Хорошо, теперь ты задавай свой вопрос.
Откинув распущенные волосы, она выдержала его взгляд в глаза, когда он поднялся на ноги и стал смотреть на нее сверху. Лёня коснулся мочки ее уха, делая вид, что разглядывает массивные серьги. В ответ на его прикосновение Катя тихо спросила:
-Если я сейчас позволю тебе оставить разговоры на потом, ты дашь мне слово не забыть о моем праве на один правдивый ответ?
Лёня ответил «Да».
Женщина-катастрофа. Судьба, смерть, жизнь, проклятье. Женщина-насмешка; стена, о которую ты разобьешься вдребезги. Женщина-судорога, которая не даст тебе вовремя отпустить педаль газа. Женщина-женщина, женщина в кубе твоего помешательства на ней, женщина-вытяжка из себя. На кончиках премилых завитков у нее за ушком – яд, самый страшный из возможных - ты можешь не любить ее совсем, а будешь загублен ее «все равно». Одним щелчком ее мраморных пальцев. Она прошьет тебя, как вражья пуля, единым швом от головы до пят.
Она режет, колет, рвет и мучает, душит, бьет, орет и стонет, ласкает, гладит, губит и тянет. Сладко и больно. Одновременно. Как будто нет никаких преград и рамок. Как будто нет ничего пьяней. Как будто ты никого до нее не знал и не видел.
Но наутро ты будешь трезвый.
Ты в курсе этого, но сейчас ночь, длиною в полчаса - и на большее тебя точно не хватит. А утро – оно будет потом…
Катя достала пачку сигарет и закурила, все так же сидя на столе.
-Не знал, что ты куришь.
-А я и не курю.
-?
-Я получаю удовольствие, - Катя улыбнулась, - Его ощущаешь, только когда не находишься во власти привычки. Это как любовь.
Запретные поцелуи терпки и крепки, как чайная заварка. Страх, что их кто-то увидит, бодрит лучше кофеина. Его шепот убаюкивает, как мелисса, и от ее жвачки привкус мяты на губах.
-Жаль, что я никогда не заинтересуюсь бижутерией, а ты футболом, - играя кулоном на ее груди, заметил Лёня. – А то подружились бы, - улыбнулся он. Достал из-за спины Катину блузку и выразил желание помочь ей одеться.
Лёня спустился в ресторан один - злой, как черт. Катя зашла в дамскую комнату поправить макияж. Такая же злая. И вдруг она услышала Свету.
-Светочка, это ты?
-Й…йа… - усталым голосом ответила Света из кабинки.
-Детка, впусти меня.
-Кать, - она вздохнула, - Не хочу… Вызови такси.
-Не надо тебе ехать так к родителям. Сейчас Алексея вызовем.
Катя позвонила Алексею, тот обещал приехать через пятнадцать минут. За это время Катя прокляла все на свете, протерла грудь, шею, плечи, руки влажными салфетками, и будто бы смыла с себя запах Лёни.
Алексей приехал точно тогда, когда обещал. Позвонил Кате. Та вытащила протрезвевшую усталую Светку. Поехали к Алексею домой. Там все после душа улеглись спать. Катя уснула под утро.
***
После пятничного корпоративного вечера выходные тянулись бесконечно долго. Глубоко внутри черной ночи Света будто бы видела, как Лёня курит в окошко и мерзнет от ветра. В ее мечтах он был светом в том окне, и она слышала, как он ходит по своей квартире туда-сюда, потом видела, как он упирается горячим лбом в свои холодные руки. В такие моменты Свете особенно сильно хотелось поцеловать его. Он ходил там, на том конце ночи, один, и не знал, как Света любит его шаги. Лёня пил что-то крепкое, и ощущал, как остро чего-то не хватает, искал в своем пьяном бреду каких-то ответов на свои извечные вопросы. Спросил бы у Светы – она б ему все рассказала. Какой он и где что потерял. Какой он вечно пьяный и всегда красивый.
В понедельник утром весь коллектив с нетерпением ждал фотографий. Света, Лёня и Катя их немного опасались, но тоже очень ждали.
Светочка думала: в том, что между ними с Лёней происходит, есть что-то блудное даже в переносном смысле слова. Потому что до мозолей: туда-сюда, навстречу-напопятную, вместе-врозь, то секунда до катастрофы, то они едва знакомы. Хотя иногда Свете казалось, что во всем происходящем было сплошное ее помешательство, а Лёня и вовсе ни при чем. Так только, внешний раздражитель. А как иначе объяснить тот факт, что рабочий день начался сорок минут назад, а он ей так ничего и не написал?
Катя выпила за утро три чашки чая. Потому что чайник по-прежнему стоял у Лёни на столе.
Лёня смотрел на нее и думал. У Кати как будто осанка беременной женщины: под огромной налитой грудью грудная клетка вогнута, а бедра выдаются вперед. Как будто ты можешь скоро заполучить ее тело, но до сердца не доберешься так просто. Лёня сидел за своим монитором хмурый и не выспавшийся. Явно был измотан после выходных. И даже не пытался скрыть того, что он ненавидит окружающих - всех поголовно.
После обеда Лёня все же отважился и написал Свете. Она приняла приглашение выпить вместе кофе, но это был секрет. Потому что служебный роман – это не очень плохо, но многих напрягает. У каждого третьего был такой роман хотя бы раз в жизни, и все равно Лёня голосовал бы за обычный. Чтобы без пошлостей, а вроде как серьезно.
Света тут же решила, что таинственность – это очень романтично.
Что там было между ними в кафе – вряд ли Лёня или Света смогли бы рассказать. Они оба плохо помнили. Разговаривали много, Света обнажала беленькие зубки, Лёня шутил, потом сидел молча и с улыбкой наблюдал, как Светочка корчится от смеха. Очк, ечк, ушк, ничк, еньк, оньк, чик. Лёня провел ее до дома, у подъезда она сказала ему «спасибо» и «пока», на прощанье махнула рукой.
В этом жесте, в том, как взлетела ее рука, было то самое – что в самую грудь, раздвигая ребра, рвется само, как ни сопротивляйся…
Ему позвонила Ира. С обиженным «Ты где?». Она приготовила ужин. Его любимый. И ждала его «д-о-м-а».
Дни шли. Лёня писал Свете каждое утро сам и прятал конфеты под ее монитор. Только под ее монитор. Света ревностно следила за этим.
Чтобы иметь возможность и право вернуться в чью-то душу спустя несколько условных единиц времени, нужно бросить в фонтаны или моря чужой души пару-тройку своих монет. Не боясь, что они там потеряются, заржавеют или окажутся выловленными кем-то третьим. Света щедро сыпала свое золото Лене прямо в душу, тратила себя напропалую, транжирила слова, взгляды, жесты. Его глаза чернющие, из них и захочешь – не вынырнешь. Вязкие, как вакса. Зрачки в них спрятаны, как ямы в ночи. Поди разгляди, что там в них творится. Но Света сигала в этот омут раз за разом, не зная броду, и даже не думала об опасности.
Катя, конечно, все поняла – очень скоро. Скорее, чем даже ей самой хотелось бы. Ее сильно тянуло подойти к Лёне и сказать: «Говори мне правду. Я сильная. Меня утешат». Но проблема была в том, что он ей даже ничего не врал.
Он здоровался, был вежлив – но не более. А у нее между идеально тонких ключиц ложбинка была всегда обнажена, и в нее Катя капала духами каждое утро – в надежде ощутить его вдох где-то в том районе ее тела. Чтоб поближе к груди, за которой сердце, и чтоб как будто все серьезно. Хотя она всегда знала, что их удельный вес в пространстве мировой энергетики ничтожно мал, и бороться там было не за что, Катя все же возненавидела мелодию его мобильного телефона. Потому что каждый раз ей казалось, что это звонит ОНА – его будущая.
***
История подходит к концу, что-то должно было случиться. Лёня никогда не думал, что станет всерьез хотеть с кем-то сходить в театр. Чтобы крошечная сумочка и юбочка, а на нем пиджак и галстук. Чтобы застенчивость, искусство и вроде как высокий жанр, до которого Лёня даже в соплячестве не опускался.
Ира собиралась в тот вечер к подруге, и Лёня пригласил Свету, даже не придумывая оправданий. Света с восторгом рассказала обо всем Кате. Катя подарила билеты на тот же спектакль Алексею.
В антракте они встретились.
-Господа, кажется, мы с вами где-то уже встречались, - танцующей походочкой Катрин подплыла к ним, встала между ними и обняла за талии. Чмокнула Свету в щеку, выдержала Лёнин взгляд, - Как вам спектакль?
Глядя в сторону, ей ответил Лёня.
-Увидим после антракта.
Алексей и Света переглянулись.
-Конечно, - Катя не замечала никого, и, глядя Лёне в глаза, - Лео, лапочка, ты помнишь, что за тобой должок? Ты обещал мне правду, помнишь?
-Помню, конечно, - с плохо скрытой злобой ответил Лёня.
-Тогда расскажи Свете, солнце мое ясное, то, что ей надо бы знать. – Катя подмигнула ему недобро, тут же отступила и, взяв Алексея под руку, весело попрощалась, как ни в чем не бывало.
Когда они отошли, последовала немая сцена. Светочка моментально поняла – ей показалось, что все поняла, да не тут-то было.
Лёня смотрел в сторону и собирался с мыслями. Света молчала и пыталась заставить брови не подниматься домиком.
Алексей внимательно посмотрел на победную улыбку Кати и спросил, в чем был подвох.
-Этот пройдоха скоро женится, вот в чем, - ответила Катя тоном заботливой старшей сестры.
-Вот как, - с недоверием окончил разговор ее взрослый спутник.
Лёня выложил сразу все карты на стол. И масти представились Свете во всем своем разнообразии – не хватало всего только одной.
-Я спал с Катей и скоро женюсь… Не на ней, - произнес Лёня в сторону и повернулся к Свете, чтобы видеть ее лицо.
Светино читаемое личико не отразило на этот раз ровным счетом ничего. Она перевела взгляд с Лёни на бархатную занавеску, возле которой он стоял, провела пальцем по пыльной складке шторы.
-А еще вчера я понял, что люблю тебя.
Света произнесла нечто похожее на «ммфхмк».
-Кошмар какой-то, - Светочка помотала головой.
-Ты права... Я даже не…
-Раз ты решил на ней жениться, так ты ее любишь, а не меня, - произнесла Света тихо, обращаясь будто бы к бархатной тяжелой шторе.
-Света, нет. Зачем тогда это все?
-Я все понимаю. Ты просто боишься, - все так же в бархатную пыль произнесла Света.
-Да чего?
-Своей любви к ней. Я не знаю, - грустно улыбнулась Света и отошла от шторы, направилась к выходу. Прозвенел третий звонок, все зрители устремились из холла на свои места, и Света шла против течения. Лёня за ней, по проторенной ею дорожке. Наконец он поймал ее за руку, как тогда, и утянул к другой бархатной шторе. Укрылся с ней там, взял ее личико в ладони и попытался внушить:
-Света, ты нужна мне. Я сошел с ума, не могу без тебя. Честно. Я не знаю, как …
Обессиленная Света с трудом высвободила лицо:
-Ты не меня здесь ищешь, а себя только. Здесь не найдешь, Лёня, у нее теперь поищи.
-А что тогда это? Здесь? – с долей отчаяния спросил Лёня.
-Слабость и страх. Папа зовет это молодостью, - голос у Светы дрогнул, на глаза навернулась слеза, - Папа говорил, что красивым все завидуют, а их пожалеть надо. Их искушают как никого другого. И это с каждой новой победой уничтожает в вас понимание себя и пропорцию хорошо/плохо. Как тут не потеряться? – Голос Светы вдруг стал уверенным и сильным, она подняла покрасневшее лицо и посмотрела на Леню своими огромными неспокойными глазами, - Вот и мыкаетесь, как слепые щенки, мордой тычетесь друг в друга, ища места потеплей и сосок получше, - Она стерла слезу со щеки ладошкой, - А нет его такого, достойного столь прекрасного рта. Так и ходите вечно голодными.
-Я просто слишком поздно тебя встретил, как ты не можешь понять? Я ошибся.
-Ты ей это все, глядя в глаза, скажи. Мне-то что толку теперь разоряться? – она развернулась и попыталась уйти, Лёня поймал ее за руку, - Если тебя раз увести, - обернулась к нему Света, - если тебя хоть раз увести, надо сразу готовиться, что ты всю жизнь будешь вот так шарахаться.
-Света…
-В мире есть правила, Лёня. Их не дураки придумали. Переступать через себя, зная, что это не правильно, я не хочу. Знаешь, мой папа очень умный человек, он мне сказал однажды, что это как есть горькие плоды. Ими не насытишься – только отравишься. Отпусти меня.
Она вырвалась и побежала. Просторный холл был пуст, и удары ее шагов сотрясали все здание так, что зрители, смотревшие спектакль в зале за стеной, наверняка не могли тогда расслышать ни слова со сцены.
Светочке так хотелось сказать ему что-то разумное и вечное. Чтоб Лёня раз навсегда запомнил, покаялся. Но что она могла сказать ему, когда земля уходила из-под ног, и вместо кем-то когда-то хваленой Светочки-умнички перед ним стояла напуганная припевочка с глазами на мокром месте и предательски подрагивающими поджатыми губками? Пытаясь не разметаться на брызги и всхлипы, она могла только швыряться в него многочленными фразами, выбирая слова из лексикона – пожестче. Надо было сразу молчать и ноги оттуда делать, но сил категорически не было ни идти, ни глаза отвести. Чтоб он не видел, как орать охота – в стихах, но матом. О поруганной любви.
***
Лёня был исключен из списка Светиных контактов.
Кате он не писал – а ей самой добавить было уже откровенно нечего.
Света и Катя не разговаривали.
Родители даже не были в курсе, так как у Кати и Алексея было все хорошо, а Света была задумчивой почти всегда. Как можно было отличить ее флегматичность от меланхолии, когда девочка постоянно так занята и совершенно закономерно - устает?
В день его свадьбы Света сидела в офисе и пыталась делать хоть что-нибудь, говорить хоть о чем-нибудь, чтобы никто ничего не понял. Никому не было дела, поэтому все оставалось, в общем, в тайне.
Она ответила на очередную трель офисного телефона дежурной фразой и неожиданно для себя услышала сначала тишину, а потом - такое «Света»! Такое! Что она тут же положила трубку и быстрым шагом вышла в туалет.
Там она заперлась в кабинке и сидела, закрыв рот руками, шаря глазами по стенам, будто ища дверь в другой мир, в иную реальность. Вдруг у нее внутри открылись сразу все шлюзы, из глаз хлынуло, Света беззвучно плакала, дрожа всем телом. Ей самой не верилось, что с ней это происходит …
Вдруг кто-то хлопнул дверью соседней кабинки. В глазах у Светы на миг потемнело, дыхание перехватило, и от этого слезы будто бы унялись. Света посидела в своем убежище еще с пару минут, пока не полегчало, потом умылась, глотнула воды и выскочила на улицу. С тем, что Лёня женится, она почти смирилась. Но проще было думать, что он тоже…
Света вернулась в кабинет и сидела там одна, когда все ушли на обед. Ей кусок в горло не лез – она только глотала воду постоянно. Когда шла к графину за очередной порцией, по дороге в животе все аж булькало. И сердце стучало опять на нее ей же в уши, пока она пила. За окном шумел дождь, город, мир. А Света пила воду, зажмуриваясь и выдыхая.
Потом она приехала домой и рухнула на диван. Мама прочла все в глазах с порога, и начались эти «очк, ечк».
-Мам, не говори со мной, пожалуйста. Я в порядке – буду завтра. Не сегодня просто. И закроем тему.
Видя, что Катиной маме неймется, Света вышла на улицу. Скоро пожалела об этом: ноги не слушались. Снова пошел дождь, и Светочка продиралась сквозь мокрые ветки деревьев, что росли у дорожки перед домом. Запутавшись в акации и почувствовав, что промокла насквозь, Света всплакнула. Заканчивалась одна песня в плеере, начиналась другая. Света шагала дальше. А зонта не было. Заканчивалась одна песня, начинала играть другая. Света шла дальше. Она верила, что все будет в порядке. Просто не сегодня.
***
Накануне вечером я психовал. Гонял родню по квартире. Все бесили. Разбил машину дважды. Один раз просто бампер поцарапал об соседа, когда с парковки выезжал, а потом уже серьезней въехал – в остов заброшенной тачки. Две двери, крыло. Двери в покраску, а крыло надо будет менять... Вернулся домой с желанием кого-нибудь прибить.
Всех друзей после мальчишника повыгонял и поехал в свою квартиру один на таджике. Хотел спать один и проснуться тоже. Утром парни приехали, но я сказал, чтоб Сидоров один поднялся. Остальные поехали все к Ирке ждать, когда мы приедем.
С порога вместо «привет» Сидоров сказал мне «ты зеленый». Я молча вытащил коньяк из бара. Если б я писал законы, я бы запретил людям разговаривать по утрам.
Мы выпили рюмки по три. Говорить было нечего, так что пили молча.
-Во. Теперь не зеленый.
-Угу, - Я вышел из кухни и зашел в комнату. Сидоров остался и курил за столом. На тумбе был телефон. На трубке след от Ириной помады. Хотя это не ее мобильный – это мой домашний телефон.
Была пятница. Значит, Света на работе…
Возле телефона стоит пошлый пузырь с Иркиным запахом. Чуть ли не целый штоф. Просто вонь, я столько раз просил ее сменить духи.
Я набрал Светин номер. Прямой, «в голову». Но рабочий. Потому что номера ее мобильного я до сих пор не знал.
Вот оно, то самое. Чувство, когда понимаешь, что ты сошел с ума. Никогда не слышал Светин голос по телефону.
-…Света?
Она схватила воздух, а потом, похоже, несколько раз подряд нажала на кнопку сброса. Слишком слабо, потому что гудки я услышал только после третьего или четвертого щелчка.
-Ну что, готов? – Сидоров вышел из ванной зализанный гелем. Ласковый, как мама.
-Ути, какой лапочка, - Я даже нашел в себе силы заржать и растрепать его сальный хаир на башке.
-Да пошел ты, - Сидоров вытолкал меня в прихожую.
Я глянул в зеркало. Сел на тумбу и достал свои туфли. Вдруг все стало таким очевидным, что…
-Сид, я дебил.
-Я рад, что ты хоть сейчас это понял, - сказал Сидоров серьезно, обуваясь.
-Я ж совсем конченный.
-Совершенно точно, - он бросил обувную ложечку на пол и протиснул ногу во второй ботинок просто так.
-Сид, я не женюсь.
-Ты обурел? Лёня, твои гвозди, на улице знаешь сколько народу?
-Пошли все в жопу.
-Лёнь, в жопе будет паяльник. В твоей причем жопе, - Сидоров наклонился надо мной, как батя над ребенком. - А перед этим Иркин папа тебе правое яйцо открутит. И позволь мне не уточнять, что он сделает с левым… Лёня, какого хрена? Я тебе сам морду набью. Кто, твои гвозди, звал ее замуж?
-Сид, я влюбился.
-Ты охренел. В Светку? Да? И че теперь?
-Сид, таких, как она, нет и больше не будет. Сид, я просто дерьмо. Но Ира никогда… Понимаешь, с ней не бывает такого. Света другая, понимаешь? Я не знаю… Если в ряд положить две пары белых трусов и одни синие, и белый флаг, лишними она назовет синие трусы. Я тебе сто процентов даю! И так во всем! У нее правила другие, сечешь? А когда она…
-Ты что несешь?
-Я ей звонил только что.
-Твои гвозди!
-Она трубку бросила.
-Брат. До Ирки тебе ни разу не приходило в голову жениться. Врубаешься? Короче…
Он метнулся на кухню и принес еще по одной. Мы молча выпили. Он налил еще. Я выпил.
– Все, пошел вон, - И Сидоров вытолкал меня из квартиры.
В машине он сказал мне: «Брат, у ее отца бабла – как у дурака фантиков. Я понимаю, что тебя это не вставляет, но если б я мог, я бы на кошке его женился. Не то, что на Ире. Ты дебил, брат, но не настолько же. Я сейчас не про деньги уже, а про Иру. Хороша ведь девка, ты не найдешь лучше. Чтоб тебя еще и терпела».
Дальше мы ржали, как кони, и Сид не громоздил больше отеческих нотаций.
Потом был выкуп. Сидорова накачали, и меня тоже к тому времени уже развезло порядочно. Но я все помню.
Ира была красивая. Как будто даже больше, чем она. Вышло облако целое на меня. От этого захотелось упиться в мусор. Честно.
Ира нервничала, но, кажется, больше из-за меня. Поднимаясь по лестнице в загсе, я крепко держался за перила и вспоминал все хорошее с ней. Как мы курили ночью голые, высунувшись в окно по пояс. Как она осторожно меняла мою квартиру, когда только переехала. Мы даже не обсуждали ничего – все само собой постепенно сложилось. Как она тащила меня к себе на дачу, и там мы не выходили из спальни сутками. Мы поехали в отпуск в поход по горам - с мужиками и с ней одной – и нормально. Прыгали за руку через костер. Потом мы с Сидоровым тушили его по-пионерски, а она смеялась и снимала это все на видео. Как она хохотала, пьянющая, и сказала мне: «А ты смог бы сейчас взять и жениться на мне? Хахаха! Только не пугайся, я шучу». Я ответил, что смог бы. Сам не ожидал. Сид чуть не упал. А Ира так внимательно мне в глаза посмотрела. Я тогда решил, что она не пустая. Сидоров ее любил. Раз нажрался вусмерть и рассказал про девочку свою, у которой волосы такие же, как у Иры. Когда я зимой сломал ногу на лыжах, она тащила меня пес знает сколько километров почти на себе. Мы обошли с ней вдвоем все нормальные бары в городе. С ней можно было сидеть на стакане неделю и рассказывать ей все, что накипело, и не ждать, что потом она перебьет или за что-то начнет пилить. А на утро она наливала нам обоим коньяк и пила не морщась. Когда мама умерла, Ира все время была рядом. Вообще все время, как жена. С ней я мог всегда быть уверен, что она только моя, что не предаст. Жаль было бы терять такую. Она даже маме нравилась. Я до нее никого с мамой не знакомил.
Дальше в загсе ожиревшая моль с заплывшими глазами читала нам про «ячейку общества». Парни у меня за спиной ржали, скоты, а я губы кусал, чтоб стоять спокойно и не покатиться со смеху. Вместо «да» ответил:
-Я сюда уже пришел, не заставляйте меня говорить еще.
Все смеялись.
Потом уже проще было. Мы с Сидоровым вышли из ресторана покурить на улице вечером. Когда вернулись, нас заставили штрафную выпить. Налили в бокал из-под вина – я думал, воду. Но когда Сидоров сделал первый глоток, я понял, что нет. Выпили залпом. После этого я Сидорова потерял. И жену тоже.
Так что к ночи я был никакой. Мы приехали в гостиницу, я у Иры в машине еще спросил:
-Я надеюсь, у тебя деньги и документы с собой?
-Нет. У меня ничего нет.
Я только и мог, что рассмеяться. Сидел, морду в руки уронил и ржал.
-Ну, а куда мы едем тогда?
Ира расстроилась. Но мы ехали дальше. Приехали в гостиницу, я сел в холле, зажег сигарету. Тут же понял, что если сейчас затянусь, меня стошнит. Я слышал, как Ира уговаривала тетку на рецепшене пустить нас в номер.
-Вы понимаете, у нас свадьба!
-Я понимаю, что у вас свадьба. Но завтра вы уедете, а денег никто не оставит.
Документы были у Сидорова. Так что я подумал, что паспортов у нас больше нет. Судя по тому, каким я его оставил в ресторане… Но я позвонил ему, и через час буквально он все привез. Ирин папа привез его вместе с документами и деньгами.
Я сидел на кровати, а Ира расстегивала крючки у себя на корсете, стоя ко мне спиной и глядя на нас обоих в зеркало.
-Лёнечка. Ты меня любишь?
-Ир, ты даже не представляешь, за кого вышла замуж, - Я посмотрел на нее. Она была красивая. В какой-то момент мне даже показалось, что если сейчас она прижмет меня к груди, я заплачу.
-Лёнечка мой, - Она села рядом со мной и обняла мою голову. – Я даже слишком хорошо все знаю. А все равно люблю.
Я был благодарен ей. И мы легли спать.
***
Свету ничто так не пугало никогда, как случайные дети. Случайные дети это очень страшно, это почти уродство. Случайные дети, спрашивающие, откуда они появились (-нечаянно), всегда были для нее почти кошмаром. Света не смогла бы родиться случайно и не чокнуться потом, узнав, что она не то что «просто так», без цели и якобы без смысла должна тут жить - ее здесь еще и не ждали.
Для Кати дети были чем-то, к ней всерьез не относящимся. Отрезвляющее обстоятельство, досадная оплошность, неприятность, побочный эффект.
Как-то странно, когда речь идет о людях, даже не о котятах. Хотя случайно появившихся людей тоже топят. Только не в воде.
-Алексей, у нас будет ребенок.
-Ты хочешь сказать, у тебя?
-Нет, у нас.
Алексей продолжал спокойно стоять перед зеркалом и завязывать галстук.
-Милая, свари мне кофейку.
-Как прикажешь понимать?
-У меня не может быть детей, милая. И ты давно знаешь об этом, милая моя.
-Лёша, терпеть не могу, когда ты обращаешься ко мне «милая».
-Каждый живет, как умеет.
-Ты сейчас серьезно?
-А ты ждала, что я тебя ударю?
-Слушай, что ты хочешь от меня? Да, я такая! Я тебе не яблочный пирог, не могу быть сладкой в каждом своем куске. И ты меня за это любишь, чтоб ты знал! Будь я овечкой, ты бы никогда не обратил внимания!
-Катенька, каждый живет, как умеет. Но это повод оправдывать других, а не себя, - Алексей закончил с галстуком, спокойно обошел Катю и встал на кухне у плиты, готовясь варить кофе.
-Что ты хочешь этим сказать?
-Что дело твое, я на тебе не женат, поступай как знаешь. Но учитывая, что мы вместе живем, ты могла бы как-то по-другому…
-Что ты мямлишь? Леша, я тебе честно призналась, что у меня будет ребенок от другого мужчины!
-А зачем ты мне это сказала? – с меланхоличным лицом насыпая кофе в турку, осведомился Алексей.
-Чтобы решить, что делать, Леша. Зачем еще?
-Катенька, - он повернулся к ней и все еще спокойным голосом продолжил, - Катюш, почему ты так поступаешь? Я тебя чем-то обидел?
-А нет. Иногда мне просто необходимо делать тебе больно. От этого мне начинает казаться, что я принадлежу себе больше, чем тебе, - темнея от злости низким голосом процедила Катя свою заготовленную фразу.
-Ты влюбилась? Хочешь его детей? Хочешь уйти к нему?
-Леша, о чем ты? Ты так ревнуешь?
-Может быть, - усмехнулся Алексей.
-О какой ревности может идти речь, если я в принципе люблю мужчин? И ты знаешь об этом! Всех, Леша: красивых и страшных, женоподобных и брутальных, умных и нелепых, добрых и злых… Плохих и хороших. Обожаю их всех как категорию! Особенно если они любят меня. Но каждый день я возвращаюсь к тебе.
-Зачем?
-Потому что больше, чем к мужчине. К человеку.
-Это замечательно, Катенька.
-???
Алексей медленно помешивал кофе в турке, стоя спиной к Кате.
-Что замечательно?
-Что ты умеешь всех любить… А как быть с ребеночком – это решай сама, пожалуйста. Я же там ни при чем. Хотя денежку могу дать, мне не жалко, - Он не дал кофе вскипеть, вовремя поднял его с плиты и перелил в фарфоровую чашку. Сел за стол и так же спокойно стал помешивать сахар ложечкой.
Катя пришла в бешенство.
-Послушай, у тебя никогда не будет детей, но это вовсе не значит, что и у меня тоже их быть не должно!
-Тогда рожай, моя милая, - Алексей отпил свой кофе, обжегся и поморщился.
-Неужели ты не понимаешь, я хочу, чтобы мы воспитывали его вместе!
-Катенька, семья - это партнерство. А партнеру нужно доверять, - сделав второй глоток, Алексей снова обжегся и отставил чашку в сторону, - Извини, пожалуйста, - Он вышел из-за стола. – Деньги я оставлю тебе на тумбочке, – крикнул Алексей из спальни, - И когда я вернусь, я хочу, чтобы тебя здесь не было.
Катя шарахнулась и села на стул, на котором только что сидел Леша. Алексей повозился в прихожей и удалился, тихо закрыв за собой дверь.
Катя собрала чемодан и приехала домой. Дверь ей открыла Света. Бросив чемодан, Катя села перед сестрой на кухне.
- Не смотри на меня так, пожалуйста, Света. И не суйся в мою спальню. Это моя жизнь, мой выбор и мои правила. Не тебе меня учить, поняла?
-Я тебе ничего не говорила и говорить не собираюсь…А впрочем, нет. Ты похожа на стихийное бедствие, - тихо сказала Света, и от этого у Кати по спине пробежали мурашки. – Иногда мне кажется, я слышу чьи-то крики, когда ты проходишь мимо. Почему тебя никогда не интересовали другие люди – особенно те, кто любит тебя?
-Потому что иногда ты не в силах решать за себя! Ты знаешь, чей это ребенок, Света?..
Света округлила глаза и покраснела.
-Лёнин! Лёнин, Света! А у Алексея никогда не будет детей! И за это он меня выгнал, чтоб ты знала! Как я, по-твоему должна рожать?! Ты такая правильная, такая умная у нас - что посоветуешь?!. Ты везде выиграла, детка – чего ты еще ты от меня хочешь? Лёня любит тебя, и на меня ему вообще плевать! И если хочешь знать, ты ему тоже нужна не особо, потому что он жену не бросил. Поняла?
-Прекрати!
-Нет, Света. Ты так винишь меня. И ты права, у меня они заливают кровати, чуть что – но я отнюдь не всегда знаю, что такого сделала, и чувствую себя довольной! Так же как ты. Когда у тебя они рыдать готовы – а ты даже не в курсе, чем цепляешь так глубоко – и ты довольна, ты как подарок получила! Осуждай меня, но тебе не кажется, что подарки нам с тобой достались разные?
Катя замолкла. Света удалилась и от некуда деваться легла в кровать. Она свернулась калачиком и рыдала в подушку – навзрыд, стараясь всхлипывать потише.
Катя сидела на кухне. Вернулась мама, они долго пили чай. Разговаривали о том, что случится завтра. Чего не должно произойти в крайне растяжимом промежутке времени, называемом «сейчас». Потому что Катя хотела на полную катушку, чтобы все – полное, как чаша, чтоб у ее ребенка было сразу все – и любовь, и отец, и деньги. А пока и думать об этом не надо.
-Ладненько, Катюш. Пойдем спать. Завтра всем рано вставать. Пойдем? – мама вздохнула. И хотя голос ее звучал ласково, с лица не сходило выражение озабоченности.
-Да, спокойной ночи, - Катя поцеловала маму в щеку, подтянула домашние штаны и поплелась в душ.
Пока Света буравила ночную темень над своей кроватью не спящими глазами и старалась не забыть, что надо иногда моргать, Лёня виделся ей в пятне желтого света и всегда не один. От этого Свете снова хотелось – в сопли! Интересно, не звенит ли у Лёни в ушах оттого что в нем сейчас три сердца сразу – Ирино, Светино, Катино, ребенка их и его собственное, никому никогда не доверенное. Про свое Света, может, и горячилась: он ведь никогда не предоставлял ей возможности пресытиться им и понять, она все-таки влюбилась или проблема в том, что (как всегда рассуждала в таких случаях Катя) он просто гордость ее ущипнул. Однако так Света еще никогда не горячилась. Мысли в голове слипались в комки или сливались в какие-то рифмованные струйки. Так всегда происходит. Когда сил нет молчать, девочки плачут о нем стихи, а мальчики орут ее имя краской на заборе. Люди подрастают, и уже девушки жмурят слезы в подушку, а юноши топят зазнобу в том, что лучше бы горело.
Выйдя из ванной, Катя на цыпочках зашла в спальню, которая когда-то была их со Светой общей комнатой. В углу, свернувшись калачиком, на своей кровати спала Светочка лицом к стене. Девочка. Катя, конечно, чувствовала свою вину. На самом деле, она вовсе не хотела делать сестренке больно. Но так получилось.
Катя сложила одежду на стуле у письменного стола. Света дышала ровно. Форточка была открыта, занавеска нервно дергалась от сквозняка. Стараясь двигаться как можно тише, Катя все позакрывала и зашторила окна. Легла в свою старую узкую постель напротив Светы, у другой стены.
О Лёне она думала с некоторым отвращением и злобой. Как о враге из фильма девичьих ужасов. Самое страшное в сложившейся ситуации было то, что ей было ясно: она проживала время своей жизни, в то время как Лёня с ней баловался свободой, как дышал перед смертью. Жадно – одновременно нехотя и обреченно.
-Прости меня, маленький мой. Прости, пожалуйста. Я не могу сейчас. Прости, малыш, прости меня, - тихо плакала Катя, гладя свой живот.
Услышав это, Света только сильней зажмурила глаза и вжалась головой в подушку.
***
Утром, едва открыв глаза, Света глубоко вздохнула. На груди как будто кто-то прыгал – тяжелый и злой. Света встала с постели, убедилась, что Катя со своей мамой уже уехали, подошла к окну. Посмотрев на темно-серый асфальт внизу, она распахнула окно и с видимым удовольствием вдохнула запах городской пыли, прибитой к земле крупными каплями ливня. Если б ее спросили тогда:
-Ты любишь дождь?
Она бы ответила:
-Нет. Когда-то я любила человека, который любил дождь.
Лёня любил дождь, часто говорил Свете об этом. Как-то эта деталь в памяти застряла и не хотела выходить. И Лёня не хотел становиться прошлым, несмотря на то что Света старалась его туда отправить.
Что теперь делать с Катей, как жить с ее мамой? Света скривила ротик, как ребенок, которого обидели, и всхлипнула. Катя не должна была так поступать, так нельзя, нельзя! Но больше всех виноват был Лёня. Это он был виноват, он обидел сестру. Это из-за него Катя решила... Вспомнив о том, где сейчас Катя, Света закрыла лицо руками и заплакала. Безыскусно, громко, безобразно - принцессы так не плачут. Так плачут, если по правде горестно и страшно. Так плачут, когда обрывается сказка .
Чуть придя в себя, Света вышла в кухню и там встретила папу. Он прятал глаза и выглядел беспокойным.
-Привет.
Папа будто ее не слышал. Потом начал разговор сам:
-Как спалось?
-Папа.
-… - он крутил в руках кофейную ложечку так сосредоточенно и бережно, будто та была хрустальной и стоила целое состояние, - Свет, пойдем со мной?
Они собрались и вышли на улицу. Небо хмурилось, и в молчании прохожих было что-то зловещее. Ветер расчесывал деревья против шерсти, а люди то и дело поднимали головы в ожидании первых капель дождя.
Света с папой укрылись от ливня в храме, и тут же за стенами грянул гром – как раскатились по небу гранитные шары, каждый весом в сотни тонн. Они сталкивались и катились вновь, опять встретившись, рассыпались в пыль или шарахались оземь с грохотом.
А Света стояла внутри, где был мягкий свет, было тепло и пахло мирром. Горели свечи, и чистые голоса пели о том, что все спасемся. Было уютно, спокойно, безопасно, как в лоне у матери.
Гроза стучалась в окна, и по куполу бил дождь, он рвался в окна с ветром, и шум воды напоминал волны, что бьются о борт бегущего корабля.
Света была внутри, защищена, обогрета и спрятана. И слушала о той жизни, которая еще впереди.
Но распахнулись двери, и что-то вторглось - чуждое, холодное. Будто треснули стекла окон, сквозняком вытянуло запах мирра. Будто ветер истрепал страницы и захлопнул требники, хор умолк. И разом погасли все свечи.