Позавчера поэт Пано из Вильяэромосы улетел в город архитектора Гауди, Барселону. Там на днях состоится презентация его первого сборника стихов, выпущенного в Испании, на родине его предков, покинувших эту самую родину в конце девятнадцатого столетия. Наверняка они не думали, что их правнук станет прославленным мексиканским поэтом.
В Мексике известные поэты живут не только в столице Мехико. Они есть даже в Вильяэромосе. Этот город помнит своего поэта Карлоса Пельисера. С его журчащими, как струи фонтанов, а их в Вильяэрмосе очень много, строчками, где ночь важно шествует, как ацтекская принцесса, навстречу дню и несет на своих ладонях маленькое солнце; она одна может забросить его на небо.
В латиномериканской поэзии своя строгая символика. Поэт Пано к ней равнодушен. В его стихах Латинская Америка и Европа не разделены океаном, а находятся совсем близко, будто соседствующие страны. Можно взойти на высокую гору и увидеть Европу с ее величественными дворцами, роскошными полями и лесами.
Враги Пано, а они у него есть во множественном числе, говорят с сарказмом, что в его стихах слишком много Лорки, Хименеса, Мачадо, Элюара, Аполлинера, Кокто... Этот список можно продолжить до бесконечности, а Пано их перебивает - не лично, он себе не позволяет никаких недружественных слов даже с завистниками, а стихами: "Все в моих строчках сошлось, как века с веками, а деревья с деревьями..."
Жена Пано, я не буду называть ее имени и фамилии, была сначала с ним счастлива, а потом стала ревновать его к поклонницам, но все в Вильяэрмосе знают, что он, будучи поклонником женского пола, МАЧО никогда не был и повода к ревности не давал. Просто ему нравилось все возрастающее количество читательниц (во всех странах читательних стихов больше, чем читателей), но он никогда не позволял себе с ними никаких вольностей. Так и мне он сказал, а я ему сразу поверил, ведь его глаза оставались спокойными, что означало: он говорит правду, как на исповеди. Исповедовался он всегда у отшельника Маурио, жившего в пещере в горах около Халапы, к нему часто ездил, а жена считала, что он завел там себе красотку и все время искала подтверждения своей версии в его любовных стихах, хоть он писал и пишет, посвящая свою любовную лирику Вечной Возлюбленной, не отборанной у него временем посеребрившем его волосы, и наградившим его лицо бесчисленными морщинами.
Все губернаторы штата Табаско обходили поэта Пано своими премиями и разными золотыми значками, потому что он не написал ни одной строчки о них, а ведь все в Вильяэромосе знают, что стихи Пано пишет быстро, даже слишком быстро, словно играется с рифмами, но власть имеющих он не прославлял, а ведь губернаторам ничего не стоило издавать его книги одну за другой, а так их у него чуть больше десятка. Правда, вот даже в Барселоне его книга выходит, но никто не знает, как сказала местный министр культуры, кого она там могла заинтересовать и по какой причине. Министр культуры толста и непонятно, как она, бывшая балерина, может руководить культурой процветающего штата Табаско, чьи недра напичканы нефтью, но она соседка по ранчо нынешнего губернатора, а он окружил себя СВОИМИ людьми, которые никогда, как он считает, его не предадут. Жаль, что губернатор не удосужился прочитать Монтеня или Паскаля.
- Мне никто не запрещает писать стихов, - слышу я голос поэта Пано, - поэтому я люблю наше демократическое государство. Больше его любить не за что. Впрочем, люди у нас прекрасные. Сволочей не так уж и много. Но они почему-то все при власти...
- Как вы можете разговаривать с этим холериком? - спросила меня донна Флореас Мерес.
- Я и сам из таких, - признался я.
В Вильяэрмосе выходят слабые альманахи. Местно-местные. Пано в них не приглашают. Редактора говорят ему, что не могли дозвониться. Потом, усмехаясь, говорят друг другу: "Пано расстроился!"
Неделю назад мы с Паном были на шумной презентации какого-то очередного глянцевого журнала, расчитанного исключительно на женскую аудитория. К нам подошла женщина с яркими и большими глазами.
- Пано, - сказала она, - я прочитала все ваши стихи. Какой вы молодец! Как вы тонко чувствуете. Я не люблю вас, как мужчину, но от ваших стихов я схожу с ума. Только не думайте, что я льщу вам, ведь я привыкла, чтобы льстили мне.
Пано сказал:
- Мне льстит, что вы такого мнения о моих стихах. Я лично вам напишу стихотворение, но только вы его никому не показывайте.
- Я не удержусь, - призналась женщина, - поэтому не дарите мне своих стихов. К тому же я одна из многих, чувствующих, дорогой Пано, вашу поэзию. Да-да, одна из многих...
Она отошла от нас, а Пано с улыбкой сказал мне:
- Я все равно посвящу ей стихотворение.
Наверняка уже посвятил.