Визит мадонны

Ивочка
В ее доме на самом видном месте стояли коробочки и пузырьки с лекарствами, которые она никогда не принимала. Она держала их здесь для создания образа слабой больной старухи. Как-то она прилепила лейкопластырем под ступню камушек и ходила весь день, хромая. Любимой ее проделкой было подвязывать челюсть платком, словно бы у нее болели зубы.
Но все равно ей никто не верил. Ни в ее мнимые болезни, ни в ее физическую хрупкость, потому что не знали на рынке бабы, выносливей и скандальней ее.
Она появлялась здесь ранней весной с пучками первой зелени и до самых холодов торговала продукцией своего огорода. На ее кухне все лето работал «завод» по переработке даров природы. При этом она еще умудрялась таскать из леса тяжелые рюкзаки и корзины, набитые грибами и ягодами. Как она все успевала – для соседей было неразрешимой загадкой, поэтому они прозвали ее Крутилихой за вечное коловращение на рынке, в огороде, в лесу. 

Крутилиха никогда не была замужем: все представители мужского племени ей виделись омерзительными лентяями и неряхами. Сватались к ней пару раз крепкие хозяйственные мужики, но не сошлись с невестой во взглядах на использование результатов такого каторжного труда. Крутилиха все доходы отправляла на длительное хранение в различные банки города и зорко следила за капавшими процентами, на этом ее заботы о судьбе заработанных денег заканчивались.
Все знали, что у Крутилихи не выпросить ни рубля, поэтому гости в ее хирургически чистом, даже в летний хлопотливый сезон, домике бывали редко. Но по воскресеньям она включала на полную громкость магнитофон и демонстрировала соседям радость бытия.

Однажды тихим июньским вечером стерильное одиночество Крутилихи было нарушено. В дом постучалась девушка с большим свертком в руках. В джинсах с по-модному рваными коленками, в кепке козырьком назад, из-под которой странной тоской светились усталые серые глаза. Ушлая Крутилиха так удивилась визиту незнакомки, что невольно посторонилась. И гостья уверенно прошла в дом.
Хозяйка, наконец, «отмерла» и уже открыла рот, чтобы включить привычную крутилихинскую "сирену", как из неуклюжего свертка раздался негромкий плач. Словно котенок замяукал. Девушка положила свою ношу на стол и осторожно развернула одеяльце, а потом и пеленки. На бело-розовой простынке оживленно замахал освобожденными ручками и ножками младенец мужского пола.
Крутилиха разразилась бранью, вспомнила и родную, трепетно заботливую милицию, от которой ей доставалось за спекуляцию в советские времена.
- Вот так и мать Христа ни в один дом не пускали, - проговорила девушка, метнув на хозяйку быстрый взгляд, и снова склонилась над ребенком.
Крутилиха смутилась. Она не была религиозна, но страшно боялась загробной участи, того самого сковородного ада.
- У Вас не найдется молока?
Но и молока у Крутилихи не было, только полезный для пищеварения кефир. Девушка по-телеграфному коротко рассказала о себе: приезжая, ищет квартиру, вещи на вокзале. 
Как и почему закаленная в базарных переделках бойкая старуха позволила оставить младенца на полчаса, пока его мать сбегает за молоком, осталось тайной и для самой Крутилихи.
Малыш серьезно смотрел в морщинистое лицо хозяйки, на котором обычно играла недоверчивая усмешка, а сейчас изображалось нечто непонятное.
Опомнилась она только тогда, когда мальчик стал плакать. Все громче и громче. Где же его мать-то?!
Крутилиха набросила на плечи платок и побежала к двери. Ребенок вдруг закричал совершенно оглушительно, плачь выдавливал из головы все то немногое, что там могло находиться, – и старуха сдалась. Подошла к нему и неловко взяла на руки. Он замолчал. Они внимательно смотрели друг другу в глаза. Детские ослепительно голубые и выцветшие карие.
Мысль, что в ее доме впервые появился маленький человек, и что она родилась в этот мир для сострадания, как-то неожиданно пришла к ней. А может, это была и не ее мысль?