– Ну-у-у.. что скажешь, мой друг? – из узких, острых глаз известного иламского купца, словно сквозь замочные скважины, пробивался маслянистый свет, тусклыми огоньками вспыхивающий и тут же угасающий. Мясистые губы жирно блестели от только что поглощенного в огромных количествах нежнейшего, жареного на живом огне, мяса, запитого терпким, ароматным вином. Маленькие ладони мирно покоились на внушительных размеров животе:
– Нравится?
Человек, сидящий напротив, не ответил. Казалось, он даже не смотрит на купца, целиком сосредоточенный созерцанием драгоценных камней, россыпью сверкавших на добром отрезе черного бархата, аккуратно развернутом на белом песке.
– Хорошо, а что ты скажешь в ответ на это? – небрежным движением купец протянул гостю ладонь и разжал пальцы. В пляшущем свете ламп заискрился крупный, редкий, очень сложной огранки, бриллиант. На мгновение воцарившаяся тишина подчеркнула мирное потрескивание поленьев в костре, разведенном в центре обрушенной и давно растасканной на строительные материалы башни, предположительно служившей маяком в древние времена. Купец приобрел ее в собственность около месяца назад для одному ему известных целей, не зная, что тем самым перешел дорогу ночной братии столицы южных земель. Медленно, будто нехотя, ночной собеседник потянулся к драгоценному камню. Осторожно подхватив его двумя пальцами с потной ладони, молчаливый тут же оценил чистоту произведения природного и ювелирного искусств. Прищурив правый глаз, левым безмолвный гость, казалось, просвечивает камень не хуже огня. Зелеными искрами переполнились радужки молодого мужчины, подтянутая, гибкая фигура которого, достойно облаченная в простого покроя темный кафтан из дорогой ткани, оставалась недвижимой. Богатый ихрам скрывал длинные темные волосы, подчеркивая матовость кожи, тонкий, бегущий по лбу игаль мерцал серебром.
– Осколок красной звезды…Так называют его уллены…Редкость не только в наших краях, Довлетмырат, – голос, нарочно приглушенный, звучал едва различимо, оттого его обладатель казался опаснее, чем когда молчал, – На золото, вырученное от продажи красного бриллианта, можно купить полцарства. И ты, хитрый торгаш, хочешь сказать, что безропотно отдашь его мне, пусть даже и за свой жирный живот? – усмешка всадника, чьи мягкие, бесшумные сапоги испачканы горной пылью, нехорошо отразилась в глазах напротив. Но краешки губ купца расползлись по лицу - до вытянутых тяжелыми серьгами мочек ушей:
– Мой драгоценный друг! Избавитель моих ночных кошмаров, ты - мой покровитель! Да разве бережливый Довлет не также умен, как его отец и как отцы отцов его? Разве не может он быть столь щедрым, сколь и умным? Разве не может он не понимать, что с ближним, подобным тебе, он должен быть предельно искренен и щедр? Ты словно брат мне, и я дарю тебе этот осколок звезды за дела твои! По заслугам выручишь ты за него баснословные деньги, или баснословные войны разжечь им сможешь, или баснословную невесту купить себе, о!
– Что ж…Благодарю тебя. И мой тебе совет… – слегка коснувшись губ, мягкая улыбка ночного гостя тут же испарилась с жесткого лица. Резко поднявшись, таинственный человек усмехнулся, – Не совершай непоправимого, Довлетмырат, будь благоразумен, каким был мудрый отец твой, и какими были отцы отцов его. Даст Господь, свидимся..
Наблюдая, как исчезает редчайший камень в складках укороченного кафтана, Довлет вдруг испытал привычное, но ни с чем не сравнимое отчаяние. Жадность овладела сердцем купца всецельно. Красная пелена, как обычно в такие моменты, за которые купец после казнил сам себя, заставила разум отступить. Кривой, острый кинжал откуда-то появился в ладонях, никогда не знавших грубой работы. И когда зеленоглазый, аккуратно поправив игаль, повернулся к выходу, вмиг обезумевший торговец резко выбросил кисть, думая, что уже всадил клинок в открытую удару спину. В эту секунду, вдруг замерев от дикой, неожиданной, резкой боли, он разжал ладонь. Звон упавшего оружия поглотил песок. Перед глазами плыла цветная, не очень четкая мозаика ускользающих образов: остатки башенных стен, какие-то люди, небо, звезды и… Темнота постепенно сковывала слипающиеся глаза. Последним, что увидел умирающий, было жестокое, но красивое лицо склонившегося над ним собеседника:
– «Благоразумен» значит «умён», Довлетмырат. Не опозорь отцов своих, когда переступишь порог небесных чертогов, как ты опозорил их сейчас.
– Он что, и правда думал, ты придешь один и просто так повернешься к нему спиной? Самоуверенный шакал, а?.. Лабиб, Назих, в горы это тело, к волкам! Все знали, что Довлет собирался туда завтра! Так пусть зловонным мясом его дешевого тела полакомятся лекари лесов! Все, уходим, свет, возможно, кто-то и видел, гаси, гаси! Да заворачивай ты его быстрее!
Слушая возню молчаливых спутников и выкрики своей «правой руки» – сурового человека с повязкой на месте глаза – Бахир бесшумно покинул развалины, ловко вскочив на гнедого скакуна.
Подошедший к коню одноглазый взял бьющего копытом под уздцы:
– Мы-то в горы, Бахир, а вот ты куда?
Усмешка утонула в смородиновых зрачках:
– Мне нужно решить один вопрос, Бран.
– Какой вопрос?
– Важный, Бран, важный…может, слышал, во дворце появился медноволосый страж? – малахитовые глаза разрезали горизонт на тонкие полосы.
– Да о нем весь Илам говорит! Все гудят, что он больше не будет драться, что царица, да восславят ее небеса, забрала себе в личные стражники этого малолетнего чужестранца! А ты его видел?
– Издалека, Бран. Красив, молод, силен. Но закрались, я тебе скажу, сомнения в мою голову. Надо бы разузнать, кто таков будет... И, заодно, опасен ли чем...
– О да…я думал об этом, Баха. А что за сомнения?
– Да так, Бран...Пока - сомнения, а там видно будет. Вот поэтому вы – в горы, а я к Шалал Хаш Амиру.
В ответ на ошарашенный взгляд Бахир рассмеялся:
– Должен он мне, Бран. Должен. И сегодня я к нему за платежом.
С этими словами, закрыв половину лица тканью ихрама, всадник пришпорил коня. Четверо спутников отделились от вожака на первом же повороте, направившись в сторону Высоких гор. На крупе одного из коней неуклюже подрагивал привязанный к седлу толстый рулон расписного ковра. И ни один из четверых не обратил внимания на маленькую тень, таившуюся в древних камнях все это время.