Анизотропия натянутых штанов, или Скверное настрое

 
Анизотропия натянутых штанов, или Скверное настроение

Наверное, у каждого из нас случаются такие минуты, когда жизнь не в радость. Настроение гибельное, отчего воображение один лишь убыток высчитывает. Ну, не может оно узреть розовый цвет в завтрашнем дне, когда питаешь отвращение ко всему, что внутри и вокруг тебя происходит. Читатель, вооруженный насмешкой, немедля слово «внутри» увяжет с пошлейшим процессом уложения еды в желудке или даже пойдет дальше – в смысле продвижения объекта. Мудрый, однако, текстоглотатель поймет о чем тут речь. И на него такие непростые периоды наваливались. И он себя чувствовал жалкой букашкой при определенных обстоятельствах. И у него руки опускались, когда казалось, что выхода нет.
Я плыл на маленьком морском трамвае – один. В том смысле, что сбежал от жены, событий, города, страны, наконец. Сбежал, чтобы, сделав круг, вернуться. В застенок. К жене, событиям, знакомой улице, осточертевшей действительности. Потому что, куда бы я ни направился, что бы я ни сделал, меня поджидала в итоге запрограммированная неудача. Не полоса лежала передо мной, а – безбрежное черное поле, которое, как подсказывало то же воображение, мне было не перейти.
Попытка найти лучший вариант жизни, то есть ее подремонтировать, улучшить, – где-то вдали и в одиночестве, когда и инструмент для такого дела – воспаленные мысли –  негоден, ничем обычно не заканчивается. Завидуешь сильным людям, которые небрежно говорят в самых сложных, бедственных ситуациях: «Я член положил на все». Завидуешь, потому что – полыхнул ли пожар, уничтожив нажитое добро, застрелилась ли из своего хвоста любимая собака или тайная подруга сердца сдуру открылась законной жене, – человек точно знает, что и как он будет делать на следующем этапе. Нет, я даже этого счастья лишен  – быть уверенным в надобности данной операции.
Я плыл и тоскливо смотрел на морскую поверхность, облизывающую бока этой старой лоханки. Определенных мыслей не было. В меня не плюнули, мне не нахамили, все, слава богу, близкие здоровы. И вроде бы при виде меня деревья сплетничать не принимались, корни под ноги не выбрасывали. Птицы-бомбардировщики на иные ориентиры держали курс. А вот внутри меня сидел проклятущий червь сомнения и грыз душу. Это, наверное, была все-таки зависть. И я себе не хотел признаваться, что дело обстоит именно так, все в какую-то неопределенную форму обиды упрятывал ее. Подводил к тому, что просто наступила эра неудач. Но, углубляясь в раздумья, себя накручивал: вот такая жизнь? К чему? Чего я добился, каких вершин достиг? Что из себя представляю? И душа, источенная пресловутым червем сомнения, жалко лепетала – о моей ненужности и никчемности. И в школе, и в институте учился я хорошо, но вот самый главный экзамен – на знание жизни – провалил.
Я путался, ник и вновь – раз за разом – брел по безрадостному кругу самобичевания.
Давеча какой-то молодой щегол, из тех, что шустры на язык и, как все проходимцы, обаятельны, вдруг остановил меня, незнакомого человека, на улице и со щенячьей хвастливостью заявил. Что он принят в Академию Наук, в Отделение общей физики.
– Да ну, – сказал я полушутя-полусерьезно, мысленно прикидывая, сколько же лет этому олуху. Выходило немного: из возраста больших мечтаний еще собеседник не вышел. – В качестве кого?
– Как в качестве кого, – кажется, обиделся малый. В левой руке у него была внушительных размеров сумка. Я стал кое о чем догадываться. Он вытащил одну книгу. «Анизотропия натянутых штанов».
Пока я ошарашено катал по зубам слюну, думая, что это – розыгрыш, какой-то обман зрения и слуха, новоиспеченный член Академии Наук быстро оставил автограф на внутренней стороне обложки. Все честно: Василий Романович Блазняков – кому? – вежливый вопрос – ага. Мне. Случайному прохожему. Заметано.
Ему что, больше некому было дарить свои опусы?
Выяснилось, он загадал. Если ему повстречается такой вот симпатичный мэн, на лице которого ясно прописана история всей страны, он его – остановит. И преподнесет подарок. В виде сказа о натянутых штанах.
Дома я, настроенный, скорее, не критически, а скептически, пролистал учебник современной жизни. Неужели нынче так просто попасть в Академию? Что для этого тогда требуется: талант, оригинальность, связи, подмоченная репутация, эпатаж? Революционных идей в книге было маловато, даже мне, не специалисту, это было ясно. Тем не менее, формулы, как им и полагалось, во множестве хороводились вкруг описаний лабораторных изысканий. Были примеры, подтверждающие правильность выводов молодого ученого. С физикой заигрывала литература, пытаясь оттяпать для себя место под научным солнцем. Вот: «Однажды на улице я встретил свою знакомую, Леночку, которую видел последний раз десять лет назад. За это время Леночка вытянулась, превратилась из, как говорится, гадкого утенка в прекрасную девушку. На мне был спортивный костюм, плотно облегавший тело. Я только что сошел с турника, потому чуть запыхался. «Здравствуй, Лена», – сказал я ей, чувствуя, как впереди вырастает конус, помимо моего желания. Ткань впереди натянулась так, что, казалось, еще мгновение, и она порвется, но сзади – потеряла упругость, обвисла мешком. Рассмотрим зависимость прочности нити от ее направленности…» И так далее. Живо, красочно, убедительно, понятно и доступно для подрастающих пытливых умов.
Уже тогда, дома, после пролистывания книги, я почувствовал, как у меня происходит ломка настроения.
 Что – я? Никчемная величина, личность не созидательная. Не порадовавшая человечество ни открытием, ни полезным советом. Даже не озаботившаяся тем, чтобы призадуматься о свойствах собственных штанов, в отличие от юного ученого Василия Романовича Блазнякова. Не соизволившая опустить свой взгляд. А ведь сколько лет впустую сжег!
Чужой успех – не повод для радости. Чужой успех – мерило собственной неудачливости и бесполезности.
И вот я плыл на морском трамвайчике, непонятно куда, не оплеванный, не обхамленный, но с изгрызенной от горечи за себя душой.
Даже незнакомая мне Леночка, демонстрационно-подопытная штучка, пускай сомнительным способом, чего-то уже в жизни добилась. Она кочевала из примера в пример, сопровождая Василия Романовича вплоть до его приема в Академию. Она повсюду подтверждала: натяжение вдоль ткани отличается от того, что «поперек». И потому меняются свойства самого материала. В различных условиях. Это была убедительнейшая анизотропия – с перечислением влияющих факторов.
Ну, вот, еще один пример.
«…Однажды, когда я в лаборатории проводил очередной эксперимент, в дверь постучали. На пороге стояла Леночка. «Какими судьбами?» – Спросил я ее,  обрадованный, чувствуя, как спереди непроизвольно набухает сфера. На мне были джинсы, вполне, как выяснилось позже, годные для опыта. Не отвечая, Леночка опустилась на колени. Рассмотрим влияние влажности, выделяемой средой, на свойства ткани…».