Перед тем, как прикоснуться к кнопочке звонка, она приложила ухо к двери, сдвинув на бок пестренький платок. Потом вздохнула, старательно убрала с рукава налетевшие откуда-то пушинки и снова робко потянулась к звонку.
Она уже была здесь вчера. Это слишком часто, на грани приличий, но в опустевшем доме ее охватывала такая тоска, что она предпочла показаться надоедливой старухой, чем сидеть одной, перебирая пожелтевшие фотографии и бесконечно плутая в лабиринтах своих воспоминаний.
- Мама? – удивленно спросила дочь, даже не пытаясь скрыть промелькнувшую на лице досаду. – У меня вообще-то сейчас уборка и много разных других дел, но проходи, раздевайся.
Старушка облегченно юркнула в темноватую прихожую, заставленную маленькими шкафчиками. Быстро сняла плащ и туфли, огляделась вокруг и заговорила все еще с боязливой поспешностью, словно опасаясь, что ее сейчас прервут, и она никогда уже не сможет сказать нечто важное, что крутилось в ее голове.
- А давай, дочка, мы это зеркало перевесим немного правее, тогда место бы освободилось для моей картины. Помнишь, которую я крестиком вышивала - «Красавица у озера нюхает георгин».
- Ма-ма, - раздельно и выразительно произнесла дочь. – Мне совершенно не нужна твоя жуткая картина. Оставь ее, пожалуйста, себе.
Старушка огорченно шмыгнула носом и быстро проскользнула в гостиную.
Они сели друг против друга в просторных креслах. Старушка – снова с оживленным блеском в глазах, дочь – обреченно подперев рукой подбородок.
- А у нас вчера в подъезде ремонт был. Рабочих нагнали. Они там и побелили, и покрасили, – похвалилась мать. - Только спешили очень: краской да известью все заляпали. Мне, сама знаешь, делать нечего, я и устроила себе субботник. Праздник труда. И двери, и лестницу отскоблила! Смотри, какие у меня мозоли!
Она с наивной гордостью показала дочери почерневшие от работы ладони с кровоточащими пузырьками.
- Мама! Ты с ума сошла! Танька и Люська, твои соседки, скоро от жира полопаются, а ты им двери скоблишь!
Мать ненадолго загрустила, но через несколько минут уже стрекотала своей обычной скороговоркой, поминутно облизывая сохнувшие губы:
- А Люська приносит мне газету: «Возьмите, почитайте, Мария Петровна, как там хорошо про моего мужа написано». Ну, я открываю, ищу - ничего не нашла. А она сердиться стала, говорит, да на первой странице посмотрите! Гляжу – нет ничего! Потом догадалась: она уже которого мужа меняет, я про прежнего искала, а у нового я и фамилию не знаю.
Старушка затряслась, заколыхалась мелким смехом, но дочь сидела, скорбно воздев глаза на люстру.
Мать вдруг вспомнила, что и у той, подобно соседке Люсе, перебывало немало мужей, и ужаснулась своей оплошности. Такая жизнь началась несуразная, что только глядишь по сторонам испуганной курицей и постоянно извиняешься.
- Мама, ты чай пить будешь? – дочь поднялась, ожидая ее ответа.
- Не надо, не беспокойся. Я уже сегодня и чай пила, и кофе, и молоко, и какао, и лимонад.
- Что, все одновременно?! Впрочем, как хочешь. Извини, мне позвонить нужно.
Она ушла в другую комнату, и мать, оставшись в одиночестве, от которого она сегодня мечтала убежать, как сиротливый гусенок, вытягивала морщинистую шею, прислушиваясь к разговору. Когда до нее доносилось резкое и категоричное «Нет, нет!», она вздрагивала, от души сочувствуя невидимому собеседнику своей дочери.
Старушка просидела в кресле еще довольно долго. Дочь занялась домашними делами: носилась по квартире с пылесосом, пластиковым тазиком, потом опять с пылесосом. Мать ловила ее неуловимый взгляд и пыталась понять, как из кругленькой малышки с бантиками получилась такая серьезная особа, которая умеет так грозно говорить по телефону.
Наконец, она встала и поплелась к выходу, дочь, разгоряченная борьбой с пылью на комоде, этого не заметила.
В прихожей старушка долго стояла, разглядывая свой плащ. «Надо пуговицы новые пришить, повеселей», - мелькнула нелепая мысль. «А можно и эти оставить, какая разница?»
Обувшись, она умышленно громко затопала ногами.
Дочь выглянула из гостиной: вспотевшее от трудовых усилий лицо, взлохмаченные волосы:
- Мам, ты уже домой? Даже чаю не попила. Слушай, а ты зачем приходила-то?