Ближе к Новому году посыпал легкий снежок. Он шел всего лишь час и только слегка прикрыл землю, но мир вокруг стал необыкновенно чистым и белым. Нагие деревья и уставшая от холода земля, слегка принарядившись, выглядели веселыми и отдохнувшими. Появилось ощущение праздника, люди вспомнили, что не за горами новый год и радовались приходу долгожданной зимы. Но снег неожиданно прекратился и в ночь грянул жгучий мороз.
Всего за пару дней речку сковало льдом, и потянулись на рыбалку мужики, кто не боялся замерзнуть в зимнюю стужу. Собрались за рыбой и Гришанков с Сычевым. Еще с вечера они проверили снасти, намыли в речке мотыля, купили в магазине банку консервированной кукурузы, сложили все в рюкзак и оставили в коридоре у Кольки, чтобы все было под рукой.
Кукурузу покупали исключительно «Бондюэль», несмотря на то, что стоила дорого. Казалось бы, не все ли равно рыбе, какую наживку жрать. Зимой-то выбор не богат! Ан нет! И чего только не придумывали мужики для приманки: парили зерно, варили домашнюю кукурузу, месили крутое тесто с подсолнечным маслом - только ко всем этим разносолам местная рыбка была равнодушна. А вот «Бондюэль» уважала! Многие рыбаки пытались разгадать, в чем тут секрет, сами же не раз и не два кушали эту загадочную культуру из банки. Вроде, на вкус самая обычная, ничем от домашней не отличалась, но рыбу не обманешь! Наверное, весь секрет в консервации, догадались мужики, иначе как объяснить, что на покупную кукурузу клевало, а на домашнюю нет.
Как только рассвело, Лешка бодро поднялся с постели и начал торопливо одеваться. Ночью печку не топили, уголь постепенно догорал, храня еще какое-то время тепло, но к утру в хате становилось прохладно, и вылезать из-под теплого одеяла было не совсем приятно. Парень натянул шерстяной свитер и ватные штаны, сверху свитера надел толстый жилет на ватине, а потом овечий тулуп, застегнув его на все пуговицы. Шапка-ушанка висела на гвозде возле двери. Лешка водрузил ее на голову и подошел к столу, чтобы забрать еду, приготовленную матерью. В целлофановом пакете лежало три домашних колбаски и большой кусок черного хлеба, а в термосе налит горячий чай. Это на случай, если захочется перекусить.
Ну, вот, теперь можно и обуваться. Лешка подошел к печке и потянулся за валенками, лежавшими на просушке у комля. Здесь было достаточно тепла, чтобы просушить промокшую за день обувь. Зимние ботинки на речку никто не решался надевать. Даже самые теплые ботинки, на хорошем натуральном меху, в мороз на льду грели плохо, а вот валенки – в самый раз. В валенках на речке хоть целый день стой - ногам тепло и удобно, как возле печки.
Мать в этот ранний час уже хлопотала по хозяйству. Даже зимой деревенские женщины встают рано, несмотря на сильный мороз или плохую погоду. Анна Захаровна накормила корову, выпустила из курятника кур и направилась было к сараю, чтобы набрать зерна из железной бочки, когда услышала, как сын загромыхал на крыльце, спускаясь по ступенькам.
-Уже собрался, позаранок? Ты уж дюже мелкую рыбу-то не лови, нехай живет! Ты ташши ту, что покрупней! – крикнула она сыну.
-Ладно, мам! Может, на жареху и поймаю.
-Ну, ступай, ступай! – махнула рукой мать и залюбовалась сыном.
«Хороший какой, добрый, ласковый. Скорей бы женился, внуков понянчить хочется. Одноклассники-то уж переженились все, один мой да Колька Гришанок в холостых ходят. Присосалась же к нему эта Каролина, будь она неладна, продыху парню не дает. Так, можа, ишо бы хто пондравился, мало ли в хуторе девок», - подумала женщина, насыпая курам зерно в кормушку. Вспомнив Лешкину зазнобу, мать проворчала вслух:
-Вот уж имечко досталось, не приведи Господь! Взять бы родителям бошки поотрывать, чтоб знали, как родного дитя называть. Им-то хорошо, а ей теперь всю жизню мучайся.
Мать Каролину недолюбливала. Вроде бы и не делала девушка ничего плохого, работала пекарем в колхозной пекарне, и дома одна с хозяйством управлялась, а материнское сердце отказывалось ее принимать. Чужая она была в хуторе, приехала несколько лет назад, и никто не знал, с каких краев и какого рода-племени. И уж больно здорова была девка! На пекарне работала без помощников, сама ворочала тяжелые мешки с мукой, месила тесто и пекла хлеб. Лешка был роста немалого, и Каролина ему не уступала, и в плечах широка, и толста.
Сколько лет уж встречаются с Лешкой, а все никак его не захомутает. Другая б на ее месте не растерялась, ребенком припугнула бы или приворожила на худой конец, а она нет. И чего боится? Ведь все так делают, благо в хуторе есть к кому обратиться. Вот и думай, либо у нее по женской части не все в порядке, либо бесхарактерная совсем, что тоже никуда не годится. Нет, не такая жена сыну нужна! Мать давно уж присмотрела в невестки одну хорошую девушку и все ждала, когда же сын одумается и бросит крутить любовь с этой чужеродной.
Анна Захаровна закончила управляться, и пошла в хату, где ждали другие, не менее важные дела: затопить печку, позавтракать, приготовить обед, пол подмести да выбить половички. Поднимаясь на крыльцо, она по привычке глянула на ворота и остановилась как вкопанная, не веря своим глазам. Возле забора скромно стояла Каролина, боясь войти во двор. «Вот она, бесстыдница, сама явилась, не запылилась», - подумала мать, а вслух спросила:
-И что тебе нужно, девушка? Зачем пришла?
-Я к Алексею, тетя Нюся. Он дома? – робко произнесла гостья.
-Нет его, ушел на рыбалку, когда вернется, не знаю.
-Вы ему скажите, что я приходила!
-Ладно, скажу! Но, знаешь, если ты ему нужна, он сам к тебе придет, а если нет, то я заставлять не буду, - твердо сказала мать, собираясь войти в хату.
-Спасибо, тетя Нюся, - пролепетала Каролина и пошла прочь, опустив голову.
Анна Захаровна снова обернулась и посмотрела вслед уходящей девушке. Что-то неуловимо изменилось в ней со дня их последней встречи. Только что? Кажется, походка. Раньше Каролина ходила, тяжело ступая, а сегодня будто парила, несмотря на свой слоновий вес. «Ой! Неужто забеременела? Ну, точно! Не это ли хотела сказать Лешке, а я ее даже во двор не пустила», - ужаснулась мать, оседая на скрипучую лавку, стоящую на крыльце. Сердце подскочило и забилось часто-часто, мешая дышать. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы привести себя в чувство. Ох, уж это сердце! Старый добрый вещун никогда не ошибался, всегда верно предсказывая предстоящие неприятности у сына.
«Что ж теперь делать-то? Это я виновата, сама накаркала, ведь только что думала об этом», - размышляла Анна Захаровна, забыв про нетопленую печь и другие неотложные дела.
А между тем пригожий зимний день набирал силу. Ленивое солнце, сонно позевывая, выкатилось на небосклон и удивленно взглянуло на обледенелую реку, где к тому времени в предвкушении хорошего клева собралось десятка полтора местных мужиков. Рыбаки по одиночке и группами по два-три человека обосновались в тихой заводи на глубоких ямах; летом густая прибрежная растительность образовывала здесь непроходимые заросли, и рыбачить можно было только на лодке. Зимой добраться до заветного места было проще, и мужики часто приходили сюда прямо по льду.
Лешка с Колькой пробурили несколько лунок немного поодаль, на своем излюбленном месте, где речка делала крутой поворот. Здесь было довольно глубоко – одно их тех мест, которое не пересыхало летом даже в самую сильную жару. Степан Тимофеевич расположился поблизости и уже успел поймать пару нарядных красноперок размером с ладошку, а у друзей по-прежнему не клевало. Не помогала даже кукуруза «Бондюэль».
Колька начал замерзать. Одет он был тепло: валенки, ватные штаны, длинный пуховик и теплая шапка на голове. Но мороз все равно находил какие-то малюсенькие дырочки в его одежде и легонько покусывал то тут, то там. Парень часто курил, махал руками, но это мало помогало. Наконец просто так стоять надоело, и он решил прогуляться.
-Пойду-ка я гляну, как там дела у других. А то, может, зря мы тут остановились, перейдем на ямы, пока не поздно.
Лохматая шапка, сшитая из волчьей шкуры, то и дело съезжала на глаза, мешала смотреть, поэтому приходилось постоянно поправлять ее рукой. Такой шапки больше ни у кого не было, это первый охотничий трофей Кольки. Два года назад он принимал участие в облаве на волка-одиночку, который порезал много скота в хуторе. И подстрелить зверя посчастливилось именно Кольке. В память о том дне парень сшил себе шапку, да немного не угадал с размером, и теперь носил ее только в сильные морозы. А сегодня надел, не подумав, что будет очень мешать.
Колька, в который раз за утро, поддернул шапку и легкой пружинистой походкой направился к ямам.
В этот момент поплавок на одной удочке зашевелился, задергался, словно живой, и ушел под воду. Лешка резко дернул удочку вверх: на крючке болталась маленькая серебристая рыбка.
-И-и-эх! – разочарованно махнул рукой парень.
Мать утром наказывала - мелочь не собирать, а где ее брать, крупную – то, если она не клюет?! Парень хотел выбросить рыбку обратно в лунку, но его остановил Степан Тимофеевич:
-Погоди-ка, сынок, не спеши отпускать. Пускай ишо немного на крючке поболтается, можа хто посурьезней клюнет.
Старого рыбака с утра не покидало предчувствие, что сегодняшний день пройдет не напрасно. И с каждой минутой его уверенность только росла. Этому способствовало несколько причин: ясный солнечный денек, отсутствие ветра, сравнительно небольшой мороз и временная передышка в клеве. Молодежь на это не обратила внимания, а он все примечал.
Лешка пустил живца в воду и проворчал:
-Что-то пока негусто.
-Ну, погоди, не спеши! – остановил его Колькин отец. – Какие вы, молодые, нетерпеливые! Все вам сразу подавай и много! Так не бывает! Сколько лет вместе рыбачим, и кажный раз я вам одно и то же говорю. Твоя рыба от тебя не уйдет!
-Ага, вам хорошо говорить, вы хоть немного да поймали, а я всего лишь малька позорного, от которого толку - пшик. Куда ж вся рыба подевалась, не пойму?!
Тут подоспел Колька и радостно сообщил:
-Давайте сворачиваться и на ямы переходить. Пока мы тут загораем, там люди щучат ловят!
Взгляд его внимательных глаз случайно упал на Лешкины удочки, и он заорал благим матом, указывая на них пальцем:
-Держи! Держи, говорю, а то уйдет!
Одна из удочек, на крючке которой сидел живец, медленно, но верно, ползла к лунке. Лешка прыгнул и, падая, схватил удочку в последний момент, когда та была готова уйти под лед. Парень попробовал подтащить рыбу к себе - не тут-то было! Что-то очень большое сидело на крючке и со страшной силой тянуло вниз.
-Дядь Степ, крепко зацепило! – радостно воскликнул Лешка.
Но ликовать было рано. Рыбу еще надо было вытащить! Прочная леска натянулась как струна и терлась об лед: того и гляди оборвется.
-Чего стоишь, помогай, давай, - крикнул Лешка другу, чувствуя, как удочка выскальзывает из рук.
Колька с отцом кинулись на помощь.
-Что за рыба-то?
-А я знаю? Силища, как у слона!
-Тогда тяни потихоньку, а то уйдет!
Общими усилиями рыбу подтащили к лунке, показалась зубастая пасть огромной щуки. Но голова никак не хотела проходить сквозь отверстие во льду, для речного чудовища оно оказалось слишком тесным.
- Сынок, зови всех, нехай пешню несут, будем лунку расширять, - крикнул Степан Тимофеевич.
Колька призывно свистнул и замахал руками. Побросав свои удочки, мужики поспешили на его зов, на месте остался только дед Пантелеев. Он не спеша осмотрел свои удочки и только потом повернул следом за другими.
Маленький щуплый старичок был самым старым среди рыбаков, годами приближался к восьмидесяти, и себя считал очень умным. Рыбалка для него была самым главным делом в жизни. Дети давно выросли и разъехались, старуха-жена померла. А что еще делать одинокому пенсионеру, когда свободного времени хоть пруд пруди?! Дед был уверен, что родился на речке, сюда его постоянно тянуло, здесь он отдыхал душой, и тут же помирать собирался. «Это самая почетная смерть для рыбака! Ежели когда домой не приду, тут меня и ишшите», - говорил старик соседям. Пантелеев исходил взад и поперек все берега в округе и каждую пойманную рыбку мог узнать с закрытыми глазами: «Она же что человек, у кажной свой чин и свое лицо». Вот и сейчас он ковылял вслед за всеми, готовый словом или делом оказать содействие, если потребуется.
Подошедшие мужики окружили Лешкину лунку плотным кольцом:
-Чаво тут у вас случилось? Кого поймали-то?
-Да щуку, не видишь, во льду застряла, - ответил Лешка.
Олег Цыганков взялся за пешню, сильными, ловкими движениями начал откалывать лед с краев лунки, а Колька специальной сеточкой вылавливал из воды крошево и откидывал в сторону.
Тут и Пантелеев подоспел. За широкими спинами мужиков ему ничего не было видно, но он толкаться не стал, отошел в сторону и встал в нескольких шагах за Лешкиной спиной. Пользуясь временной передышкой, дед вытащил сигареты из кармана старого, залатанного кое-где, тулупа и закурил. Видя с каким трудом Лешка удерживает удочку, дед поспешил дать совет:
-А ты бы слазил рукой да пошшупал что там за рыба.
Мужики захохотали.
-Чего регочете? Я всегда так делаю, когда не вижу, хто на крючке, - обиделся дед.
Гришанков-старший озорно подмигнул мужикам:
-Да ты что, дед! А ежели там акула, руку враз откусит!
-Какая ишо акула?
-Как какая? Обыкновенная! Думаешь, почему башка в отверстие не лезет?
-Почему?
-Потому что акулы здоровенные! – вклинился в разговор Колька.
-А ты молчи, не встревай! – огрызнулся дед. – Ну, и брешешь же ты, Степка! А я-то, дурак, ухи развесил!
Мужики дружно рассмеялись.
-Почему это я брешу? – не сдавался Колькин отец.
-А потому, что я тут всю жизню рыбалю, а никакой акулы не встречал! Значит, ее тут нету, – ответил Пантелеев.
-Как это нету? Должна быть! Раз в книжках пишут, значит, есть.
-Можа в других речках и есть, а у нас никаких акул нету! Это я тебе точно говорю! – горячился дед.
-По всему видать, плохой ты рыбак, если такого не знаешь, - продолжал дразнить Степан Тимофеевич.
Седые усы Пантелеева от возмущения встали дыбом, глаза округлились, и он закричал, брызгая слюной:
-Да ты что, сукин сын, говоришь? А хто… хто из них лучше меня? Покажи!
-Тише вы, баламуты, всю рыбу распугаете! Идите ругаться на берег. Связался черт с оглоблей, - пытались утихомирить спорщиков мужики.
-А чего он меня обзывает? – проворчал обиженно дед.
-Но ты же меня тоже брехуном обзывал, - сказал Степан Тимофеевич.
-А зачем ты брехал?
-Нет, не брехал!
-Как нет? – снова начал горячиться дед.
-Я шутил! Чувствуешь разницу? Я же не виноват, что ты шуток не понимаешь.
-Нечто я мальчишка, чтобы надо мной шутки шутковать? – снова заорал Пантелеев.
-Ну, все, хватит! - не выдержал Колька. – Дедушка, запомни, акулы в речке не живут, они в морях водятся. Понял теперь, в чем прикол?
Пока спорщики были заняты друг другом, Лешка с помощью других рыбаков расширил лунку и, подцепив багориком под жабры, вытащил огромную щуку метра полтора длиной.
По толпе мужиков пронесся возглас ликования:
-Вот это да-а-а! Какую красавицу поймал! Повезло-о!
Щука и впрямь была хороша! Распластавшись на льду, гигантская речная жительница беспомощно разевала пасть, жадно хватая жабрами холодный воздух. Нарядный пятнистый бок и белое брюхо блестели на солнышке, покрываясь тонкой морозной пленкой.
-И зубы вон какие, не хуже, чем у акулы! Я же говорил, тяпнет за руку, мало не покажется, - подытожил Колькин отец, ставя точку в недавнем споре.
Полюбовавшись на Лешкину добычу, мужики разошлись по своим местам. День был в самом разгаре, и всем хотелось порыбачить. А вдруг и еще кому-нибудь повезет!
Ближе к полудню начала ловиться рыбка помельче, видно, пряталась в укромных уголках, пока гуляла зубастая разбойница. И вот теперь, когда опасность миновала, вышла рыба на кормежку, не брезгуя всем, что предлагали рыбаки. Вход пошла «Бондюэль» и другая, приготовленная специально для такого случая, наживка. Рыбаки оживились, даже Колька Гришанков мерзнуть перестал, с каждой новой выловленной рыбой довольно потирал руки и успевал заглянуть в рюкзаки к другу и отцу, чтобы сравнить улов. Кое-что пойдет на жареху, другая часть – на уху, а остальное высушится у печки, чтобы было с чем пивка попить на безделке.
Но вскоре ряды рыбаков стали постепенно редеть. Как ни хорошо было рыбачить, а домашние дела еще никто не отменял. Поэтому спешили мужики попасть домой до темноты. Короток зимний день, не успеешь оглянуться, как наступят сумерки. А с приходом ночи подожмет мороз, и, чтобы не замерзнуть вконец, надо было напоить-накормить свое мычаще-хрюкающее хозяйство да воды заготовить на завтрашний день.
Солнышко село, наступил вечер. Мороз хватал за щеки и нос и, чтобы не замерзнуть, Лешка завязал тесемки ушанки под подбородком. От теплого дыхания ресницы, козырек шапки и курчавый воротник овечьего тулупа были покрыты белесым инеем. Степан Тимофеевич постоянно отряхивал иней с шапки вязаной варежкой, так как он иногда осыпался прямо на лицо, а это было не очень приятно.
Знакомой тропой в стремительно сгущающейся темноте трое рыбаков возвращались домой. В окошках зажегся свет, сизый дымок из печных труб поднимался ввысь и терялся в чернеющем небе. Незаметно высыпали звезды. Одна. Две. Три. И с каждой минутой их становилось все больше и больше. Они ярко сияли в морозной вышине и озорно подмигивали запоздалым путникам.
Колька рассказывал что-то веселое, и они с отцом от души хохотали. Но Лешка их не слушал, шел молча, глядя на ночной хутор, и довольно улыбался.