Ну вот, похоже, ТВ всерьез взялось перелицевать все экранизации первого ряда лит. классики. В своем обсуждении последней 8-серийной версии «Братьев Карамазовых» К. Ларина и И. Петровская отметили точно: в пырьевском варианте все пылало страстями, а здесь – тепленько разве что.
Мне кажется, это «симптоматично». В фильме Пырьева, во-первых, самым значимым было СЛОВО Достоевского, в смысл которого искренне верилось, и актеры вкладывали в него мысль и эмоции. Во-вторых, там было четко задано время линейное, жизнь как процесс (прогресс одного и регресс другого, в данном случае, - все-таки прогресс-регресс социальный; отсюда вырожденческие черты Карамазова-отца (М. Прудкин, совершенно блистательный) и Смердякова – В. Никулин).
В телеверсии как раз слово Достоевского мешает актерам, - кажется, его слишком много и далеко не все прочувствовано, да и просто вряд ли для них личностно актуально в этом слове. Они играют порой блестяще (Иван, Карамазов-отец, Дмитрий), но ИГРАЮТ. Живет лишь один – самый немногословный и самый свободный от пут текста романа – Смердяков в дивном исполнении А. Деревянко.
Итак, слово (с вложенным в него Достоевским религиозным смыслом) здесь девальвировано. Время – не линейное, поступательное время прогресса-регресса, а закольцованное, время некоего вечного состояния русской жизни, непутевой, разляпистой, - в сущности, несчастной и мрачной. Почему и так настойчив мотив – бредущая вереница каторжников. Поскольку движение здесь закольцовано и не есть развитие, постольку и главные вырожденцы – отец Карамазов и Смердяков – совершенные живчики, жизнеспособные ничуть не меньше других.
Деревянко не требуются слова. Его выразительнейшая фактура и энергетика таковы, что вытесняют всех на обочину. Когда он повисает, наконец, в петле, то его раскачивающееся тело вытесняет из кадра всё, - бога вытесняет из жизни. Так это можно прочесть. Недаром режиссер сказал, что единственный, кто мог бы развиваться в этом фильме – это Смердяков (и единственно реально интересный режиссеру и зрителю, в общем-то). Смердяков – очень современен, как и Грушенька с ее путанскими бедовыми интонациями, как и Лиза Хохлакова (актриса, ее играющая, дружно обругана Лариной и Петровской, но за картонными интонациями встает какая-то своя правда возраста и поколения, да и сами эти интонации, манера говорить истерично-невыразительно – подлинная, современная, сама по себе характер и мироощущение. В конце концов, Ксю Собчак просто еще не нашла своего Толстоевского).
Удивительно, но именно эти второстепенные для Достоевского персонажи – самые свежие, близкие и живые для зрителя. А вся эта беготня вокруг чертей и великих инквизиторов – все это такое музейное, просто потому, что мы уже пережили это и этого, в отличие от Достоевского, не боимся, поскольку относимся к этому как к неизбежной данности общества, каким оно было и стало в 20-м и 21-м вв.
Лишний раз только чувствуешь, какой это фальшак, когда нравственность выводят из религиозности (тем паче церковности).
Быть может, экранизация и не хотела, да подчеркнула это.
И слава богу!
(C) - Copyright Валерий Бондаренко