Тринадцать метров

Тринадцать метров.

   Я всегда хотел плевать на все. Жил за соседней дверью, и смотрел на тебя в замочную скважину. Когда ты проходил мимо, сплевывая, мне тоже было плевать. Собственно, плевать мне и сейчас. Кто ты, с кем живешь, кем стал, от кого убегал, сколько раз чистил этот долбаный аквариум. Можно сказать я зло. Но зло, скорее всего это нечто более нравственное, чем я, но мне все-равно плевать.
   Мне плевать на то, что я встаю рано утром, и плевать на то что ложусь я глубокой ночью. Я прокалываю себя, травлю порошками, и мне не кажется это чем-то неправильным. Мне плевать что ты думаешь обо мне.
 
   Я всегда интересовался всем вокруг, я не жил рядом с тобой, и не подглядывал за тобой в душе. И, если ты проходил мимо, и сплевывал, я долго стоял и смотрел тебе вслед, думая почему ты так поступаешь. Для меня никогда не составляло проблемы приблизиться, и, быть может, стать тебе другом. Люди вокруг говорят что я доброжелателен, я приятен. Хотя, думаю, есть люди и лучше меня. Я стараюсь вставать утром, а ложиться спать вечером, Я выгляжу как обычный, среднестатистический человек. Я пью витамины, и считаю что это правильно. И для меня очень важно оставить о себе приятное впечатление.

   Я работаю в морге, и очень много историй витают в этом месте. Обычно вечером ко мне заходят эти два оборванца, и мы пьем кофе, или что покрепче. Помнится, как-то мы облили ненароком труп какого-то старика. Жаль. Да, бывает, я целую в лоб незнакомых мне мужчин, бывает что присасываюсь к губам умершим женщин, разговариваю с детьми, которые никогда больше не будут играть в песочнице. Я разглядываю их татуировки, и мне ужасно не нравятся их стопы. В такие моменты я начиная представлять то, как они мастурбировали, дрочили, самоудовлетворялись... Когда приходит эта жирная машина, трясущая сиськами, я незаметно плюю ей в чай. Я провожу параллель между живыми  и мертвыми. Я как лодочник у реки Стикс. Да, конечно, я джанки, и, я систематически употребляю всякое дерьмо. Когда я одеваю платье, я никогда не одеваю лифчик, и терпеть не могу когда спереди торчит мой болт. Он нарушает целостность образа. Я Барби. Синди, Кен. Три в одном.

   Я немного устал на работе. Эти шумные офисы, одичавшие, мечущиеся кожанные роботы, - люди. И каждому что-то нужно. Мне уже пора принять витамины, и идти на обед. Но никак не получается. То один, то другой подбегает, и машет перед носом бумагой, пахнущей финансовыми махинациями. Я устал. Я поднимаюсь с рабочего места, и просто ухожу. Потому что я очень устал. Мне кажется, я схожу на обед, успокоюсь, и через час вернусь и продолжу работать.

   И тут меня сорвало, понесло. Они принесли ЕГО. Того соседа. В детстве. В глубоком детстве. Тогда он трахнул меня. Я это помню. Он уже тогда лысел. Он был добр, отчаянно добр со мной, жил рядом с нами на третьем этаже, угощал конфетками, у него еще была жена и какой-то тусклый ребенок. А теперь он мертв. Лежит, скотина. Я благодарен тому водителю, что превратил его в месиво.

   Я смотрел на этих людей, и злоба, дикая злоба сжала мне сердце. Загнанно оглядывался, просил дать мне еще пару минут жизни, открыть дверь, и выйти в окно, но нет. Я был заперт на кодовый замок. Шифр я так и не смог разгадать.

   
Меня сначала окружили, начали хватать за рукава, плечи, а я все бил его по серому, безжизненному лицу. Я видел как оно деформировалось, как что-то под кожей хрустело, и чпокало. Это только в фильмах удары как хлопки, а вот так, когда бьешь, они тихие, и хрустящие. Все замедлилось, я бил медленно, а на лице ужас и злоба. Кровь, густая кровь мертвеца маленькими каплями взлетала в воздух, и отдаленно кто-то кричал на заденем сиденье моего автомобиля буйства. Это было красиво. Ленивая ярость, замедленное отчаяние. И тут я почувствовал удар по затылку. Ничего не понимая я побежал, и тихая музыка изгнания летела за мной. Коридор, сиськи, чай, куда нужно плюнуть. Я сбил с ног какую-то женщину, уронил ведро, и плеснуло сырым полом в лицо когда я упал. Гудение. Я встаю на ноги и бегу. Еще тринадцать метров до свободы, долбаные тринадцать метров. И вот дверь, удар, удар, удар. Ах, замок, она закрыта на замок. Улица. День. Ослепил. А позади меня бежали, хлопали двери, и кричали существа на двух ногах. Я вытащил водителя из машины скорой помощи, ударил его дверью, и влетел в машину. Медленно тихо ехал в кабриолете самодовольный человек. Ехал по побережью, был свободен, ветер обдувал его лицо. А псих в машине скорой помощи мчался по улицам,и ветер с запахом вчерашних ботинок, и красный крест на двери.

   Тихо, еще тише. Подмышки серыми пятнами на белой рубашке, галстук на плече. Ветер пах подмышками, все вокруг пахло подмышками. Люди пахли подмышками, а я не знал что делать дальше: пахнуть дальше или перестать? Все как-то замерло, превратилось в желе, люди медленно воняя, почти превратились в истуканов, а на дороге я увидел картину. На ней была нарисована машина скорой помощи. С красным крестом на двери. Тринадцать метров. Эти тринадцать метров, потом удар, и я понял что это была не картина вовсе, а реальность. Все из-за жары.

   Какого хрена этот хлыщ вылез на дорогу. Ему очень повезло, что я его не прибил к чертовой матери, легко толкнул и все. А он упал. И вот теперь он в моей машине. Черт, машина не моя, на ней красный крест, крест на котором распяли клан пидарасов. Вот он в машине. Лежит, и из носа кровь. Он немного шевелится, и, кажется даже открывал глаза. Я достал сигарету, всунул ее в дырку под носом, и прикурил. Мы все еще ехали, летели на бешеной скорости. Город, этот шумный муравейник, остался позади, и только бесконечная полоса жаркого асфальта вела в никуда.

   Я открыл глаза. Ныло плечо, и рука плохо слушалась... Я представил себе, что я жив, и что тот человек, который сбил меня сидит на переднем сидении, потом представил как он оглянулся, и швырнул мне в лицо пластиковую бутыль. Я представил, что там вода, и представил что я ее отпил. Потом я представил, что провалился в беспамятство.

   За нами, очевидно должна гнаться полиция, но слишком далеко, слишком не здесь. Я начал вспоминать подробности этого утра. Потом переключился на мысли о прошлом. Тогда этот сосед пригласил меня к себе в квартиру. У него все было прибрано, блестело, и сверкало. Он показывал мне какие-то фото, статуэтки, всякий хлам. Потом мы смотрели видео, какие-то диски, и он что-то все время мурлыкал. Рассказывал мне о себе, и что-то о своей жизни, а потом сказал что поведает мне секрет. Мне было очень любопытно, и он начал шептать что-то на ухо. Сначала было щекотно, потом он приблизился и стало горячо. Я не заметил как он навис надо мной, и тогда мне стало страшно. Он закрыл мне рот. Его ладонь была широкая и соленая. «Тихо»,- сказал он тогда. «Тихо, и ничего не случится». Он расстегнул мои шорты, стянул трусики. Грубо хватал меня за бедра, и жадно гладил колени. Заставлял глотать то, что выплескивалось тугой струей мне на губы, хватал за волосы, бил по щекам, заставлял мяукать. Потом он грубо втолкнул, и двадцать минут пыхтел сзади. Мне было больно, я был испуган, но не плакал. А он скользкий, горячий, большой вжимал меня в кровать всем своим весом. Я задыхался. А он все глубже и ужаснее. Просил меня быть его дочкой, облизывал спину. А потом он как-то конвульсивно задергался, и обмяк. Он схватил меня за волосы, затащил в душ, и заставил помыться. После он сказал, чтоб я никому не говорил, иначе он убьет мою мать. Я никогда никому ничего не говорил. Родители были слишком заняты своими отношениями тогда, чтоб что-то заметить. Я мог бы сказать что мне просто на это плевать. Но не могу.

   Я представил что очнулся. В голове гудит, плечо отваливается. Никаких переломов, кажется нет. Я жадно хватаю бутыль и присасываюсь к ней. Вода какая-то приторно теплая. А в горле как-то жжет. Я весь потный. Пахнет резиной. Куда мы едем? Мой спаситель, или кто он там, скорее всего везет меня в больницу.

   Помнится, сосед постоянно звал меня к себе. Порой он просто подкарауливал меня, когда его жены и ребенка не было дома. Он затаскивал меня за руку в квартиру, и там повторялось все снова. Мне исполнилось двенадцать, и он подарил мне белое платье. Подарок дебильный, но мне приходилось одевать его, его и гольфы. Он задирал мне подол, зло сдирал с меня трусы, заставлял показывать то, что он называл не иначе как «твои прелести», он стал более сдержанным, и уже не делал мне больно, не бил, и даже жалел иногда. А потом в один прекрасный день, он и его семья уехали. Скромно, незаметно. Мне тогда было уже тринадцать. Этот день я назвал Днем Спасения. А родители так ничего и не узнали, спали, трахались и жадно, изворотливо ненавидели тот день, когда встретились.
   
   Мне начинает казаться, что он вовсе не спаситель, и не ангел, а просто Похититель. Я лежал, закрыв глаза, чтоб не выдать того что я очнулся. Кажется, я был в норме. Так, небольшие вывихи, наверное. Он кажется, ушел в себя, рулил, и смотрел на дорогу. Аккуратно, я начал опускать здоровую руку вниз, к кобуре с оружием. Да, у меня есть... Черт, пистолета не оказалось на месте. Не думаю, что я его где-то выронил. Скорее всего, им завладел мой Похититель. Я медленно постарался подняться, но ноги мои не выдержали и я упал.
-Эй, полегче. Тебе лучше не рыпаться и сидеть смирно.
-Кто вы такой, и куда вы меня везете? - я старался говорить мягким, успокаивающим голосом.
-Я не намерен сейчас объяснять тебе ничего. Просто заткнись и сиди смирно. Мне не нужны проблемы. Хотя, мать его, почему бы не добавить себе еще парочку...
-Я буду молчать и не буду предпринимать никаких действий по отношению к вам, хорошо?
-Не смей, блять, не смей говорить заискивающе, не жди одобрения. Ни ДА ни НЕТ. И. Я забрал твое оружие, можешь не искать его.

   Я и не услышал как он поднялся. Хитрая бестия. Хорошо, что он не прибил меня. И хорошо, что я забрал у него оружие. Думаю, он наставил бы сейчас дуло на меня. Эти белые воротнички только пытаются казаться спокойно-умиротворяющими, а сами недолго думая отправят тебя на небеса, или куда похуже.

   Я начинаю нервничать, не могу вот так сидеть, и покорно ждать чем все это закончится. Мне уже представляются торговцы органами, рабами, наркотиками.  Такие вот как этот, они неопрятны. Дома у них вечный свинарник, стены исписаны похабщиной, кровать всегда не прибрана. Волосы у них сальные, а у меня подмышки воняют.

 
       Мой спутник кажется, заскучал и начал водить хитрыми глазами по стенкам фургона. Я нервничал, мне нужно было что-то посильнее, позабористее. Хмурый, кокс. Да все что угодно. Или выпить. Да, необходимо выпить. Срочно залить в глотку что-то острое, как бритва, что-то дикое как жеребец. А еще лучше скорости, чтоб бежать с трясущимися как кровать молодоженов, руками, куда подальше и не останавливаться. Только сейчас до меня начало доходить что я натворил. Я угнал машину, сбил человека, украл его оружие, насильно посадив его в краденное авто. Самое неприметное, ебучее авто с красным крестиком, твою мать, подожди, сейчас включу сирену, эй я тут. То что я отхерачил труп в расчет я не беру, он не сопротивлялся. Вообще, я хочу жрать. Твою мать, я хочу жрать!

   Похититель, кажется волнуется. Он раскачивается, дергается, вздыхает. Мне не хотелось бы чтоб он в приступе ярости пристрелил меня и выбросил из машины где-нибудь тут, за городом. Похоже, отмахали мы порядком. Я понимаю, что ситуация сейчас безвыходная. Но необходимо что-то сделать.
   
   Вдали нарисовалась какая-то постройка. Мне просто охренительно хочется верить, что там есть жратва. Потому что я сдохну, если не затолкаю в себя что-нибудь. И еще, нужно сменить одежду, и главное, машину, и, конечно же, имидж. Пойду внутрь, и заберу жратву. А этот хрен пусть бежит, нафиг он мне не нужен.

   Мы остановились. Мой Похититель задумал план.

   Я задумал план.


   -Я реквизирую твою пушку на время, я хочу сходить за едой, и может статься, прихвачу еще что-нибудь. А ты не рыпайся. Сиди и не рыпайся.

    Он замотал вокруг головы какую-то тряпку, чтоб скрыть лицо, и пошел к строению. Это была бензозаправка. Дверь он оставил открытую. Я мог бежать. Рядом был лес, можно было скрыться. Но если я убегу, он может пустить в ход мое оружие, и отыграться на бедолагах внутри. Черт. Мысли мои путаются. Что мне делать? До бензозаправки метров тринадцать, когда он зайдет внутрь, я спрячусь у двери. Потом я начал представлять свои геройства, представил как бью его по голове, пистолет падает,  Похититель просит пощады, мир у моих ног
, истуканы рукоплещут, головы без лиц...

    Я прошел уже метров восемь, когда понял что забыл канистру. Пришлось возвращаться. Этот хмурый пень собирался бежать, наверное. Забавно было бы посмотреть смесь ужаса и удивления на его лице. Нет, мама, это кот разбил твою вазу.

    Черт, он возвращается. Он что, сейчас состроит серьезную мину и прикончит меня? Я начал волноваться, а он это заметил. Мне показалось, он даже улыбнулся сквозь тряпку, закрывающую его лицо. Ему эта ситуация кажется забавной. Мне нужно делать выбор, и его это заводит. Свой выбор он давно уже сделал.

    -Эй. Дай мне канистру. И не волнуйся ты так. Скорее.
    -Да, сейчас. У вас забавный видок, - не знаю зачем я это брякнул.
   - Хорошо, что ты не скулишь о том, что у тебя жена и трое детей. Мне это уже     нравится.
    
     Я никак не мог найти канистру. В конце концов она нашлась под сиденьем водителя. Я протянул ее мистеру Похитителю. И он даже сказал спасибо. Забавно. Он снова пошел по направлению к заправочной, волоча за собой канистру. С таким видом в фильмах волочат тело. С сигаретой в зубах, нагло, вальяжно. Не зная страха, не замечая подвоха.

   Я зашел в здание, спокойно направил на двоих,- мужчину и девушку дуло пистолета, и перечислил что мне нужно. Пока мне несли все это барахло с таким видом, будто я собираюсь у них ЭТО купить, я с силой вырвал шнур телефона, смотал и забрал с собой. Так, на всякий случай. Может быть, просто от ребячества, может что еще. Самое смешное, что они вежливо спросили не надо ли мне что-то еще. Люди играют порой в хозяина и раба. Мне в детстве нравилось, когда у меня что-то отбирали. Или я, скажем, испытывал обалденное возбуждение, когда у меня это отнимали с силой. Или у мальчиков в детском саду было развлечение: подходить к тебе сзади и сдергивать трусы. Всем это казалось смешно. Кроме меня. Меня это возбуждало. И злило. Сам я никогда такого не вытворял. Сейчас многие из тех кто это делал вполне состоятельные люди. А я был добрым и отзывчивым, может немного стеснительным, а вот теперь такое выросло. Я взял то, что мне принесли. Еду, одежду, и попросил налить мне горючего в канистру. Девушка взяла с пола канистру, и долго тупо глазела на меня, пока я знаком не указал ей на выход. Мужчина был уже в годах, и мне как-то неловко было тыкать в него пистолетом. Я попросил у него выпивки. Он достал из ящика пару бутыльков коньяка.

     Я не знал что и делать. Из заправочной станции вышла милая девушка в шортах, волоча за собой канистру. Я наблюдал как она сливала бензин. Потом она поволокла канистру к нашей машине. Я не знал что делать. Хотелось спрятаться, но я не мог. Когда она подошла, я спросил о том что произошло внутри. Она была напугана, и, кажется, плакала. Ну, шмыгала она точно. Она прошмыгала что-то типа того что внутри ограбление, и про то что волнуется за отца, и какое то глухое и безнравственное "ПОМОГИТЕ мне". Как будто я не знаю. Черт. Да я не жертва, я почти соучастник.  Я таскаюсь в машине с преступником. Как шлюха. Более уверенный человек давно предпринял бы что-то. Мой отец точно бы навалял придурку по куриным мозгам. Да что там рассуждать, даже мать, пожалуй бы вела себя наглее, или увереннее в такой ситуации. Наверное, я слишком мягкий человек. Нерешительный. Воспитание, учеба в престижном университете и работа в офисе сделали свое дело.
   
      Я выжрал половину бутыли. Половину этой долбаной бутыли. Виски ободрало горло, и, даже вызвало слезы на глазах. Черт, ну что за пойло. Я осмотрел вещи, принесенные мне. Так. Телефонный шнур. Сомневаюсь что он мне пригодится. Что тут у нас еще... Ага. Кулек с едой. Еда паршивая. Полуфабрикаты, какие всегда продаются в такого вот рода забегаловках. Пять баночек с колой, полторы бутылки виски. И шмотки. Для маскировки. Тут зашла девушка, и тупо уставилась на меня.
Дай мне твою сумочку с косметикой. Быстрее.Эй, это я тоже заберу, - я забираю с собой магнитолу. В машине скорой помощи нет магнитолы или си-ди проигрывателя, и это навевает тоску.
     Мой Похититель вышел из здания, таща в руках какой-то цветной ворох. Вероятно, это было то, что он награбил. Ну, или попросил силой. Хех. Шел он нетвердой походкой, медленно, и как-то грубо. Я никогда не видел такой уставшей походки, как будто человек этот уже пережил все, что только возможно, несмотря на то, что выглядел он очень молодо. Не в пример мне. Не в пример всему миру, должно быть. Он шел. Усталый, и мир склонял перед ним бутоны красных маков. И тогда на секунду сначала я почувствовал жалость, а потом и симпатию к этому необычному похитителю. Он словно чувствовал тяжесть своей ноши, но нисколько не жалел. Относился ко всему этому как к какой-то увлекательной игре. Как ребенок. Как человек в мире оболочек бренного. Как акробат на бельевой веревке.
    Я залез в машину, скинул ворох белья на заднюю кушетку, куда кладут пациентов. Мой спутник, вернее, жертва всего этого глупого мероприятия сидел напротив и смотрел на меня. Как будто жалел, что ли. Смотрел как-то затуманенно, отстраненно. Как обдолбанный. Завороженный.
   Тут, Похититель, показался мне очень даже симпатичным. Этаким современным Робин-Гудом. Да, он похитил меня, вытащил из той скорлупы, где я сидел обездвиженный ядом черствости. Да я пол-жизни провел в этой скорлупе, а он косым лезвием вспорол мое вместилище разума, вытащил мозг, и высоко поднял над головой, как Данко сердце. Теперь ты свободен. Обломки моей темницы белым мелом рассыпались у моих ног. Заскулила псина, скрылась в кустах.

    Я схватил сумочку, одежду. Сунул пистолет Жертве, и приказал направить его на меня. Он с недоумением смотрел на меня, тыкая дулом себе в ногу. Потом до него доперло что ему вернули ЕГО оружие, и он направил дуло на меня. А я тем временем снимал одежду, скидывал ее под сиденье, и неряшливо-торопливо натягивал женские чулки, трусы, коротенькое платье. Жертва был глуп видом, был словно абсолютно нагой, перед моими кружевами, ажурными рюшечками, и блестящими глазами. Он был напротив меня, и в то же время, как будто за спиной. Он тыкал пистолетом, и молчал, а глаза его были завороженными и тусклыми.

   Я вообще ничего не понимал. Похититель оборачивался жертвой прямо у меня на глазах. Он превращался в женщину, вернее в юную девушку. Платьице облегало его тело, и топорщилось юбкой. Тоненькие запястья, бледная кожа, огромные, молодые глаза. Я подумал еще, как может мужчина так мило выглядеть. Нереально, пистолет мой дрожал, я сглатывал тычячетонную слюну. Похититель превратился в цветок. Милый, нежный, юный. Мне сжало сердце. Он сказал, что мы поедем на юг, сменим машину. Потом задумался, спросил меня почему я не использовал шанс, и не сбежал. На это я ничего не смог ответить. А он тем временем сказал, чтоб я сел за руль. Мы тронулись, и в зеркале заднего вида я увидел как Похититель наводит макияж. Глаза его удлинились, губы стали нежно-розовыми. И я не мог отвести взгляд.

   Я закончил наносить макияж. Я общался одно время с трансвеститами. У этих ребят существует такое понятие как «пасс». «Пасс»,-это когда ты переоделся, накрасился, и вышел на улицу. Ты проходишь среди людей, и тебя не должны раскусить. Для них ты-девушка, олицетворение женственности. Мужчины должны поклоняться тебе, а женщины ревновать к тебе своих мужей. Это стопроцентный «пасс». Мало кому так удается. Так вот мне нужно было добиться сейчас именно такого эффекта. Хорошо, что у меня никогда не было густой растительности.

    Машину сначала подкидывало на ухабах, Похититель-жертва не попадал помадой по губам, чертыхался, потом вытирал салфеткой губы, а потом мы выехали на шоссе. И ОН становился ЕЙ, и все симпатичней и симпатичней. Боже мой, неужели я схожу с ума.

    Алкоголь начал властвовать над моим разумом. Он то натекал горячим шумом, то отбегал назад, дразня, и покалывая язык. Ты за рулем, тебе нельзя. Мы должны сменить машину, нам давно пора лечь спать. Вот еда, виски не трогай до ночи, ночью можно будет спать. Мы ехали по самым пустынным дорогам, какие только существуют в мире. Карта на моих коленях (или это были колени маленькой мисс Х?), трепетала на ветру.

    Прошло еще часа три-четыре, прежде чем начало темнеть. Мы разговорились с Похитителем-Жертвой. Когда сумерки заполнили пространство кабины, легли тяжестью на плечи, мы знали друг о друге немало интересных вещей. Мой собеседник оказался интереснее, чем я думал. Но что-то в разговоре не договаривалось, что-то немного не клеилось. Собственно, это нисколько не омрачило беседы.
    А этот хлыщ вообще неплохой. С ним даже есть о чем поговорить. Офисный планктон, конечно (твою мать, сколько раз это слово использовалось в произведениях), но планктон буйный. Крыша к него едет, особенно, когда выпьет. Он выжрал половину бутыли виски, и разговорился. Он говорил странные вещи. Рассказывал как на работе его накрывала злоба, как он готов был разнести все к чертовой матери, как бил вечером стены дома, в одиночестве, как справлял дни своего рождения тоже один. После его рассказов мне стало совсем тоскливо. Ничего же в его жизни не было. Эта херня, престижная работа... Бля, да это и не жизнь. Это каторга, затухший вулкан, глупая сосулька, бесконечный звездопад мимо кармана. Вот так человек может всю жизнь проработать, и ничего не увидеть, а потом еще и учить чему-то своего ребенка. Собственно, у него и в планах ребенка не было даже, и девушки не было, и вообще. Потом мы оставили машину недалеко от дороги, в лесу, немного прогулялись, добили виски. Посмотрели на звезды. А он ни разу их не видел вот так. Так близко.
 
    Мы развели костер, и разлеглись на халатах медперсонала. Неторопливо добивали виски и общались. И с каждым словом становились все ближе друг другу.
   
    Это глупое чувство сближения двух человек. Непонятное и, мать его, пугающее.

    Теперь я начал понимать, что мы по уши в дерьме, простите. Так уж получилось, что совсем недавно в моей жизни произошло одно совсем неприятное событие. И вот, случайный человек как-то появился в моей жизни, сшиб меня с ног, затащил в машину, и отправился со мной в путешествие, затем превратился в симпатичную девчонку, и снова сбил меня с ног. По правде говоря,никогда у меня не было девушки. Так, попадались всякие взбаломошные стервочки. И тут. Тут я начал терять контроль. Я приблизился к его лицу, и нежно прикоснулся губами к его губам. И он ответил.

    Он сделал, то чего не должен был делать. Его губы были слишком близко, чтобы отказать.

    Всю ночь мы провели вместе. Я прижимал к себе его горячее тело, гладил неистово его гладкие, тонкие бедра, ласкал, отталкивал. Похититель сдался, стал моей жертвой. Такой желанной жертвой. Никогда я не чувствовал такого. Я как паразит вытягивал из него душу, сердце. А под утро, затаившись в машине, он рассказал мне историю, которую уже никто никогда не услышит. Историю о человеке, который вот так-же поступил с ним в детстве. Историю о моем отце, который недавно погиб. Историю о боли и неистовстве, покладистости характера и самых жестоких душевных муках. О годах, проведенных в обществе подонков. О жизни одного из самых тяжелых наркоманов. О жизни одного-единственного человека, которого я полюбил. Телефонный шнур затянулся на его белоснежной шее, бретелька платьица спала с нежного плеча, он обмяк, и перестал дышать. А радиоприемник играл «девяносто-девять-воздушных-шаров»... Я взял его пистолет, присосался с его стальному пенису, и дрожащим пальцем спустил курок...

   На земле валялась прошлогодняя газета. Половина букв стерлась, но кое-что можно было разобрать...

   «вчера...сбежал из психиатрической лечебницы...изувечил труп своего отца в морге...после чего...угнав машину скор...рабил бензозаправку, забрав личные...в частности ее косметичку, и платье... найден мертвым...тринадцать метров...на шее следы удушения веревкой или шнуром...оказались его собственные отпечатки...выстрелив себе в голову...обнаружены следы спермы...неоднократно находился под воздействием диэтиламида d-лизергиновой кислоты...раздвоен..м...личности...родных не обнаружено...»

   Так и должны заканчиваться счастливые истории о принцессах, принцах и первой любви. Всегда на расстоянии тринадцати метров кто-то дышит, молчит, мыслит. На расстоянии тринадцати метров кто-то вкалывает себе в вену шприц, на расстоянии тринадцати метров происходит сексуальное насилие. На расстоянии тринадцати метров мальчик переодевается в девочку.

    И на расстоянии тринадцати метров начинается и заканчивается единственная в своем роде настоящая любовь. Настоящая же не всегда значит реальная. Ха.