Сволочи

Толпа бурлила, запрудив улицу. Страна выбирала президента...
В комнате было сумрачно и наплёвано. Эдик, обросший за последние три дня, сидел за столом, обхватив голову руками. Его единственный глаз был налит кровью и придавая его лицу еще более удручающий вид.
- Чо не бежишь? - прослюнявил он Мишане, лежащему на обтрёпанном диване в лоснящихся от грязи и долгого ношения без стирки штанах. Больше на Мишане ничего не было.
- Ты чо, охренел?! Закроют ведь! - рычал Эдик.
- Глохни, рыба, - огрызнулся Мишаня.
- Чо скулишь. На одеколон даже нет, а водка по талонам.
Мишаня неожиданно бодро поднялся. Это был малый небольшого роста -    далеко за пятьдесят. Он начал скрести свалявшуюся бороду грязными корявыми пальцами. На голове, как и в голове, был полный бардак. Начесавшись, он стал выворачивать карманы, твердо зная, что они пусты.
-А ты чо не шаришься, Циклоп? - Мишаня злился. Он всегда злился после
выпивки.
На улице было сыро. Люди, одетые в тёмное, шли, торопясь и озабоченно, каждый за своим. На углу «Гастронома» две подозрительные обросшие личности загадочно подмигнули Мишане, и он, не раздумывая, подрулил к ним.
- Ну, чо, клюёт? - начал Мишаня с ходу.
 - Да какое там!! Чуть по рогам не схлопотали. Вишь, копеек им жалко, интеллигенция драная. - Тот, что повыше, весь синий, словно утопленник, зло оглянулся на кого-то.
Мимо шли два чем-то озадаченных милиционера. На боку у каждого болталась нелепая, непривычная для глаза резиновая дубинка. Из карманов торчали рации. На Мишаню и его друзей они даже не посмотрели. Зато мужик, оступившийся при выходе из "Гастронома", был остановлен, и милиционеры долго и тщательно изучали его паспорт, который мужик по счастью захватил с собой.
- Он, поди, и в сортире с паспортом сидит - захихикал плюгавенький сопливый напарник «синего».
Хвост очереди находился за соседним с «Гастрономом» домом. Но Мишаня начал протискиваться в магазин. На него злобно рычали и матерились.
Страна выбирала президента.
Сгорбленная старушка, не спеша, семенила по улице, бережно прижимая к груди «Столичную». Ходили слухи, - водку вырывают. А водка была, как валюта неё - что хошь. Водки Мишане не досталось - расхватали. Он знал, многие так же скупали «родимую» по фальшивым талонам. Откуда-то повылазили все эти спекулянты, фарцовщики, фокусники, колдуны.
Матерясь, и костеря всё и вся, Мишаня пошел за одеколоном. Ему на каждом шагу попадались старики и старухи, которые пытались продать свою кровную бутылку. Такса была общей, в два раза дороже магазинной. Под эту «лавочку» некоторые подстроились, и часть водки из магазинов попадала в эти же ряды. Это всё было только началом. Все и всё и обо всём знали, но народ еще верил в «светлое завтра».
Вдоль здания центральной улицы, на подоконниках и прямо на мостовой кто-то что-то продавал. А продавали всё. У многих ко всему была и водка.
Алексей приехал сегодня в город из посёлка, надо было купить шланг для скважины, да и вообще посмотреть, что почем, чтобы хоть как-то быть в курсе жизни. А то с работами на базах годами не бываешь в городе.
В одном из киосков Алексей увидел духи, надо бы жене на день рождения взять. Духи, как было написано на золотой красивой этикетке, привезли из Парижа.
- Мне, пожалуйста, вот эти, - указал Алексей на самый крохотный флакончик. На другой у него бы и денег не хватило.
- А Вы всё ещё здесь. Ваши все уже там, за бугром, - сказал мужик-киоскёр, подавая Алексию духи.
- Не думаете перебираться? Все умные уже там, - продолжал он, видя, что
Алексей молчит,
- Мне не к спеху, потерплю пока, - выдавил Алексей, отходя. Какая-то бабка с подозрительно розовым носом пыталась всучить ему бутылку водки.
- Да ты что, мать, куда её мне?! - смеялся Алексей. Старуха, оторопев, смотрела на него.
- Непьющий, что-ли? - отошла она, пожимая плечами.
Немного пройдя, Алексей сразу нашел то, за чем приезжал уже несколько раз. Мужик продавал шланг, да еще рифленый, резиновый, самое то. По всему видно было - шланг ворованный. Сбив цену как раз наполовину, Алексей приобрёл его.
Хотелось есть, но, заглянув в столовую, он купил батон и бутылку лимонада. Лимонада было полно, на каждом углу. Соды в воду не жалели...
Мишаня сбегал в «Салон для новобрачных» и в фойе приобрёл четыре флакона тройного одеколона. Представив, как «Синий» скривится от спазм, когда будет пить одеколон, Мишаня презрительно хмыкнул и громко вслух рыкнул: «Сука». Мишаня ненавидел «Синего», хотя знал не один десяток лет. Вначале «Синий» бил Мишаню. Мишаня тогда был «начальный алкаш». Он так и говорил:
- Я начальный алкаш был, а он со стажем.
Сейчас времена были другие. «Синий» заметно постарел, а, может, это водка с ним такое дело сделала. «Синий» был нечист на руку. То есть, совсем нечист. Где пил, там и крал. Мишаня, зло, сплюнув и ещё раз громко и внятно сказав: - «Сука»,     - направился домой. Когда Мишаня зашёл в свою заплёванную за ночь комнату, Эдик храпел, сопливый дружок «Синего» сидел, качаясь за столом из стороны в сторону. Под левым глазом у него был такой синяк, что «Сопливый» им не видел вообще ничего. Ко всему «Сопливого» трясло мелко и часто, периодически он громко икал. «Синий» на каждое икание сильно бил его по спине. «Сопливый» терпел, но с икотой не мог совладать.
- Закопать что ли его? - спросил «Синий» Мишаню.
- Уж не ты ли закапывать будешь?! - зло ответил тот.
Одеколон разбавляли водой и образовавшуюся муть пили по очереди. Когда разливали третий флакон, к ним заявился сосед Мишани Вадик. Был Вадик щуплый и упитый. Лечили его три раза по два года и, как видно, не долечили. А, может, и перелечили, потому как после всех этих лечений Вадя стал ещё больше пить.
Ну, наливай! - закричал Вадя, ещё не успев закрыть за собой дверь. Руки его тряслись, глаза горели нездоровым огнём. Его уважили.
- Чуть не подох после вчерашнего, - поделился своей бедой Вадя, вытирая от одеколона губы.
- Леха - «Пижон», да ты его, Миш, знаешь - обратился он к Мишане, начиная своё откровение, - притащил какой-то дряни пять флаконов. Стёкла что-ли ей чистят? Я-то знал, что от нее «Холодец» загнулся враз, а всё равно рука тянется. Я её, руку-то эту, другой рукой держу, а она всё равно тянется. Так вот и не совладал. Вот такая альтернатива получается.
Вадя вечно вставлял в свою речь замысловатые слова, такая болезнь.
Допив одеколон, стали вспоминать, что было вчера. Но, кроме того, кто как пил, как потом очнулся, воспоминания не продвигались. Вдруг Вадя истошно закричал:
- Да вырубите, мать вашу, радио!! «Сопливый» испуганно оглянулся.
- Како тако радиво?!
- Да ну его, - Мишаня подошёл к Ваде, схватил его за пальто и, как попало вышвырнул из комнаты. Было слышно, как Вадя с грохотом свалился по лестнице на первый этаж.
- Так и коньки отбросит, чего доброго! - ужаснулся «Сопливый».
- Не впервой, уже привык, поди, - усмехнулся Мишаня.

- Его, ежели не проводить, он, пока не вырубится, будет орать, как дурной: «Выключите радио, выключите радио! Я завсегда такое применяю, он и привык. Мишаня поковырял засохшей ложкой в кастрюле, в которой оставались рожки, уже начавшие покрываться плесенью. На плесень Мишаня не обращал внимания. Он уже давненько не обращал внимания: заплесневело, не заплесневело, - жрать надо было. А с тех пор, как Мишаня опустился до такой жизни, выбирать не приходилось. Когда-то он был слесарем. «Золотые руки» - о таких говорили.
- А счас у меня глотка, правда, не золотая, а лужёная, - Мишаня заржал на всю комнату. Он достал шахматную доску и стал с «Сопливым» играть на окурки «Синего», которые тот таскал в мятой железной банке из-под леденцов. Так как «Синий» отключился, банка из его кармана перекочевала на стол. Курили окурки «Синего» и грязно матерясь, двигали пешки. Так как «Сопливый» постоянно проигрывал, то окурки «Синего» он курил в долг.

- А чо, Миш, как СПИД?! - спросил «Сопливый».
- Кто спит? - Мишаня оторвался от доски и уставился на «Сопливого».
- Да не спит, а СПИД, болесть такая, чо тогда? - «Сопливый» испуганно смотрел на Мишаню.
- Чо, чо, закопают, - вот и всё. Кака тебе разница, от чего тебя закопают. Вон «Холодец» «синеглазки» напился и привет!
- Какой «синеглазки»? Это чем стёкла чистят? - «Сопливый» о чём-то
задумался.
- А мне хоть бы что! - Мишаня, смеясь, вытащил из-под подушки баллончик стеклоочистителя.
- На сдачу приобрёл! - с гордостью сообщил он. «Синий» тяжело стонал во сне - видно, снилось что-то сложное. Мишаня жадно потянул воздух, кто-то явно его испортил.
- «Синий» или этот жмырь? - Мишаня зло уставился на «Сопливого».
- Ты чо, ты чо? - «Сопливый» испуганно попятился к двери.
- Это, Миш, у тебя от «синеглазки», - бормотал он.
Глаза у Мишани стали вылезать из орбит, и он медленно начал падать под стол, на пол, заплёванный и забросанный окурками...
Поздно вечером к Мишане постучал Алексей. Он раз в две недели приезжал в шахклуб, где играл допоздна и вынужден был ночевать в городе у Мишани, с которым он пять лет назад познакомился на базе отдыха, где работал и куда тот был командирован. Оба любили рыбалку, на том и завязалось знакомство.
Алексей в то время нет-нет да выпивал и с Мишаней не раз «гудел». Но время шло, многое изменилось. Пить Алексей бросил совсем.
- Это как так? - ужасался Мишаня.
- Тошно стало, - говорил Алексей.
Пьёшь, пьёшь, деньги пропиваешь, башка болит, не пожрать толком, на работе неприятности из-за этого дела, жена опять же шипит. А как ей не шипеть, когда другой раз всё просадишь. Дети опять же все видят. Тошно. Вот и обозлился.
- И что, и пива ни-ни? - Мишаня с жалостью смотрел на него.
Друзей своих Мишаня сразу же выпроваживал, когда появлялся Алексей. Для него это был праздник. Всю ночь играли в шахматы. Мишаня года два даже ходил с Алексеем в шахклуб. Но всё же водка одолела, и он забыл дорогу туда.
Время шло, народ стал перестраиваться, и водка подорожала страшно. Мишаня уже давно не работал, а так, числился в домоуправлении печником. Пил же регулярно.
- Сволочи! - шептались по углам соседи.
- На что только и пьют? Где деньги берут?
А деньги откуда-то брались. То книги продаст, то пластинки по дешевке. То патефон. А то, глядишь, и кровать на ночь какому-нибудь транзитному страдальцу, оставшемуся без денег и который уже никак не может без женщины. Мишаня боялся таких женщин, которые за стакан вина продавались на ночь. Но бутылка, сунутая квартиросъемщиком, развеивала все его страхи.
- Сволочи! Людям жрать нечего, а эти и сейчас пьют, как ни в чём не
бывало...
Страна выбирала президента.
Радио и телевидение говорило о ваучере. Видные люди страны, учёные, писатели, поэты, экономисты, депутаты, спортсмены, певцы, проститутки говорили о ваучере - как это важно, хорошо, надолго и много.
На ваучер можно было купить литр водки. А со временем, говорили, можно было, вложив, обеспечить себя чуть ли не на всю жизнь.
Я лучше пропью его, мне вон один два литра обещал. А влаживать - дудки! Учёные! -говорил Мишаня Алексею.
- Вон Вадя, тот вообще за флакон загнал «своё состояние», - Мишаня ехидно усмехнулся. Алексей тогда ещё верил кое-чему из того, что говорили по телевизору и писали во всех газетах, которых к тому времени расплодилось видимо-невидимо. Мишаню Алексей так и не смог переубедить.
- Вот попомнишь меня, будут ваучером жопу вытирать, а я свои пропью! -горячился Мишаня.
- Миша! Зачем ты пьёшь? Ведь ты с башкой мужик! У тебя сын вон какой славный, дочь в институте, жена, не забывают тебя - ждут! А ты! - Алексей злился.
- Не могу я, Лёш, не могу. Сам знаешь: два раза по два года в ЛТП, а что толку?!! И там пили и побольше, чем тут. Дерьмо все и жизнь вся дерьмо! Вот другой раз после пьянки очухаюсь и думаю: «Всё, баста, больше не буду». А как выйду из дома, как погляжу на всё, знаешь, Леш, так нажраться хочется!!! А потом, как оклемаешься, опять мысль: «Всё, баста» - и снова... - Мишаня безнадежно махнул рукой.
Давно нет Мишани. На месте его дома выстроили огромную многоэтажку, на первом этаже которой открыли очередной Сбербанк.
На свой вложенный ваучер Алексей вот уже два года подряд получает деньги. На них можно купить три коробки спичек.
Приезжая иногда в город, он непременно бывает в центре, где на каждом шагу ларьки, в которых водка, сигареты, шоколад и всякая-всякая дребедень, начиная от лезвия для бритья и кончая презервативами. Он ходит по улице, как по музею, и иногда к нему приходит мысль: - А где это я?
Страна выбирала президента. Деньги, заработанные год назад, обещали выплатить все
Не выплатят - это было ясно
 


2 февраля 1998 год.