Подлетая к Еревану, ожидаешь музыки, чудес и кавказского веселья. Горы сверху кажутся складками плюшевого покрывала, о которое кто-то медленно вытирал пальцы, липкие от вина и горячего мясного сока.
Когда самолет снижается, становится видно, что вся страна завешена плотной дымкой. На земле она вползает в ноздри с раскаленным воздухом, пахнущим туфом, вулканической пылью и костерком... Аэропорт чрезвычайно удобен и кажется новым, несмотря на солидный возраст. «Звартноц» означает «Бдящие [бесплонтые] Силы» - капля успокоительного для закоренелого аэрофоба.
Руины настоящего Звартноца видны неподалеку. Больше тысячи лет назад он был разрушен, но теперь обломки разобраны, и контуры уникального храма ясно видны.
Очень непривычны краски здешнего пейзажа. Он редко зелен, а чаще красноватый, серый, коричневый. Предпочитает не убегать вдаль, а спускаться к дороге языками осыпей и невысокими ступеньками, слегка припушенными желтой травкой. С непривычки в каждой каменной груде подозреваешь древние обломки и развалины. И вглядываешься в них напряженно, пока старенький «жигуленок» стремится вперед, и понемногу вверх.
Ущелье Раздана стоит бурое, сожженное солнцем или подземным огнем, реки на дне почти не видно. На обрыве одинокий черный домик – резиденция бывшего президента. Оплот оппозиции выглядит очень по-домашнему, словно дом художника-анахорета. Неподалеку расположился знаменитый коньячный завод. В его корпусах еще заметны очертания знаменитой турецкой твердыни, которая командовала местностью, и про которую пелось в русской полковой песне:
…По воле царской да небесной
Крестила нас Кавказа брань.
Отцом был Карс, а маткой крестной
Явилась крепость Еревань...
Отсюда, с полугоры, уже видна часть города, большого трудового муравейника эпохи индустриального строительства. Окраины его полускрыты вездесущей туманностью. Говорят, когда несколько дней дует хороший ветер, воздух очищается, и тогда белые вершины Арарата ясно видны невдалеке. Там уже Турция... Но эти горы - вечное напоминание о великих царствах, сменявшихся одно за другим. Внезапно появляющаяся мета, до которой не добежать.
С таким призраком на горизонте, наверное, сложно жить, но он и вдохновляет, дает силы. В Армении вообще все силы берутся из камня. Там виноградные лозы растут прямо из асфальта. А пчелы собирают нектар с цветов, растущих почти без почвы – так получается лучший мед и лучшее вино. «Настоящий, полезный, мед должен слегка горчить, он не очень приятен на вкус» - объясняют мне.
По дороге в столицу, проезжая небогатые селения, внимательно слушаю своего проводника: «здесь живут ванцы, здесь – грибоедовцы». Первые бежали из окрестностей озера Ван в 1918-м, спасаясь от турок. Вторые обязаны русскому поэту тем, что покинули бурлящую Персию в мифическом 1829-м. Потом он и сам приплелся оттуда на двух медленных волах – торопиться посланнику было уже совершенно некуда.
«А в той стороне мусалерцы. Это в Сирии. Там есть гора Моисея [Мусалер]. На ней наши в 15-м году сорок дней держались, потом 600 человек пробились к морю, их спас французский крейсер…»
Старых домов в Ереване осталось так мало, что они и не выглядят старыми. Разве выдаст палисадник или кованая решетка. Последние глинобитные развалюхи доломали совсем недавно. На улицах и проспектах господствуют стиль эпохи развитого социализма, почти очаровательный под южным солнцем, в облицовке армянского туфа и благородной патины, мало тревожимой ремонтом. Очень уютный город. Как и полагается столице страны с населением в треть московского. В центре довольно шумно и жарко, а метро весьма прохладно и даже, кажется, сыровато. Сразу вспоминаешь о подземных оросительных каналах, которые строили урарты – некоторые из этих сооружений действуют до сих пор… А старики грустят по старому армянскому Тифлису – «столице Кавказа!» Он, говорят, почти исчез теперь, но сохранен здесь в заботливо воспроизведенном Доме Параджанова, что затесался среди новостроек.
А вообще-то Ереван это древний укрепленный пункт, перекресток торговых путей. Здесь видны следы давних столиц. В Новое время город порой становился настолько лакомым кусочком покоренной и разделенной между персами и турками страны, что сюда посылались многотысячные армии. И были войны, ужас и смута. И так было долго, и перемешивались народы (тому свидетель – старинная Голубая мечеть), пока после 1827 г. Ереванское ханство не превратилось в Ереванскую губернию Российской Империи…
Ночной город тих, по улицам дует теплый ветерок. Только загорятся вдруг алые буквы в темноте: АДАНА. Кафе. Кому просто населенный пункт в Малой Азии, кому – память о трагедии армянской Киликии.
В этой стране очень многое напоминает о боях и крови. Военный лагерь отступившей, но непобежденной армии. Кстати, солдаты выглядят прекрасно – доблестный Вардан, полагаю, был бы доволен. Впрочем, армяне всегда были хорошими воинами. Турки отдавали им должное, поэтому запрещали иметь оружие и садиться на коней. И этот закон строго соблюдался. Доходило до комизма – если армянин становился даже министром (да-да, Османская империя до своего заката была весьма универсальной), он все равно вынужден был разъезжать на осле, а вокруг скакали конные телохранители…
Подозреваю, что многочисленные памятные закладки, что встречаются там и тут, непонятны одинокому путешественнику. Для него все выглядит мирно. И бронзовый легионер над амфитеатром улиц и домов кажется просто толстым и нелепым зазывалой. Столь же странным, как вилла богача в античном вкусе, раскинувшаяся вдоль дороги. Но все же слышишь недовольство: «Зачем этого вояку здесь поставили? Это же захватчики!» - Казалось бы, победы Помпея над потомками Тиграна Великого можно уже и забыть, но нет, здесь ничего не забывают. Ни хорошего, ни плохого, это полезно усвоить.
Утро в Ереване приходит с прохладным ветром, спускающимся с предгорий. И с легкой пробежки мальчика, что на рассвете начинает раскручивать сонный и обветшалый двор. Кажется, он уже устал и готов остановиться, но все же упорно шаркает мимо гаражей, серых стен, покосившихся будочек. Чего-то хочет достичь...
А тем временем город просыпается и спешит приняться за дела. Нет, следов, бурного веселья здесь не заметно. Трудовые будни трудолюбивой страны, счастливой уже оттого, что удается выживать в изоляции, бедности, и при отсутствии надежных союзников. Границы с Турцией и Азербайджаном закрыты, остается шиитский Иран и весьма шаткий мостик для связи с Россией через Грузию. Ну, и самолеты, конечно. Однако живется в Армении спокойно. Люди, правда, вполголоса признаются, что все жулики давно уехали в Москву, отчего воздух стал много чище. Быт здесь выглядит простым и размеренным, а веселье, наверно, сберегается для свадеб. Так обжигающий гортань Арцах (буду все же называть Карабах этим древним именем) постепенно зреет в мелких ягодах туты или кизила, наливается золотом, а не выгоняется из ненужной свеклы или картошки. Армянский хлеб тонок и воздушен. Им легко утолить голод, но на жаре лаваш быстро засыхает и становится хрустящей и легкой пластинкой в коричневых бугорках, напоминающей гористый пейзаж. Чтобы оживить его, хватает мокрого полотенца.
Вообще кажется, что здесь все свое, особенное, отчего возникает иллюзия самодостаточности. Хотя она, безусловно, обманчива. И все же… Велика Россия, а про многие яства я никогда не слышал. Про бамию, например. А тут – пожалуйста, стоит она в банках. Вкусные толстые стручки.