Вектор осмысления
Чтобы быть понятным – будь понятным (им).
Эта банальная и все же необходимая истина реализуется только тогда, когда неизвестное объясняется известным. А для российских историков, включая и историков философии, Алексей Федорович Лосев при осмыслении античных истоков – абсолютная величина известности. Понятно, найдется немало и намеков на относительность. И все же возьмем именно этот вектор осмысления. Особенно в связи с тем, что известный ученый признавал право мифов быть выразителями начал философии.
А.Ф.ЛОСЕВ в книге «ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ В КОНСПЕКТИВНОМ ИЗЛОЖЕНИИ» ( М., ЧеРо, 1998; с. 164 - 187; есть в Интернете) последние страницы посвятил гностицизму (с гностиками нередко полемизируют и русские летописи), а затем дал самые краткие характеристики отдельным периодам истории философии в античности – включая и дохристианский период, правда, не на землях России. Интернет ныне дает немало добротных публикаций. Например, А. Н. Чанышева «Курс лекций по древней философии» (по: Учеб. пособие для филос. фак. и отделений ун-тов. - М.: Высш. школа, 1981) и другие работы.
По определению А.Ф.Лосева, именно гностицизм был самым глубоким, самым разносторонним и исторически наиболее интересным явлением упорного синкретизма первых веков новой эры.
Гностицизм (от греч. gnosticos - "познавательный") характеризуется как религиозно-философское учение, возникшее в I - II вв. на почве объединения христианских идей о божественном воплощении в целях искупления, иудейского монотеизма и пантеистических построений языческих религий - античных, b`bhknmqjhu, персидских, египетских и индийских. Правда, язычество и пантеизм Северного Причерноморья не упомянуты.
Вместе с тем важнейшей исторической предпосылкой этого синкретизма явилось проникновение римского владычества на Восток и установление экономических и культурных связей с отдаленными восточными частями империи. Но здесь была влиятельна и округа Великой Скифии.
Гностицизм стал одной из форм связи новой, христианской религии с мифологией и философией эллинизма. Поскольку сочинения гностиков уничтожались христианами (ранее христиан – язычниками, затем язычников – христианами: П.З.), источником изучения гностицизма являются отдельные высказывания гностиков, приводимые в сочинениях враждебных гностицизму христианских богословов. После второй мировой войны в Наг-Хаммади в Египте был найден большой архив гностических текстов, к которым приложили руку и индоевропейцы.
В основе гностицизма лежоло мистическое учение о знании, достигаемом посредством откровения и тем самым указывающем человеку путь к спасению. Гностицизм, как известно, учил о сокровенной и непознаваемой сущности {первоначала}, проявляющего себя в {эманациях} - зонах. Этим эманациям противостоит материя, источником которой является {демиург} - особое творческое начало, лишенное, однако, божественной полноты и совершенства. Борьбе греховной, отягощенной злом материи с божественными проявлениями гностики посвящали целые трактаты мистико-мифологического и философского характера, носившие дуалистическую форму. Диалектика гностиков в немалой степени повлияла на последующую философию.
Учению о мировом процессе соответствует и {этическая} система гностицизма, согласно которой целью человеческого духа является искупление, достижение спасения, стремление вырваться из уз греховного материального мира. Цели достигались у гностиков посредством специфического философского познания, для чего гностики организовывали аскетические союзы, философские школы, религиозные общины и т. д.
Лосев отметил, что одной из ранних сект гностицизма являются {офиты}, то есть поклонники библейского змия, учение которых представляет хаотическую смесь мифологических и религиозных представлений (например, подвигов Геракла и учения об ангелах). Георгий Победоносец христиан (продолжающий традиции Геракла – родоначальника скифов) поражает именно этого змия-дракона.
Сравнительно ясны гностические системы Василида (из индоевропейской тогда Сирии) и Валентина (из индоевропейского тогда Египта). Ко II в. относятся, по мнению Лосева, менее крупные гностики: Карпократ Александрийский, Сатурнил (или Саторнил) из Сирии, Маркион из Понта (округа Черного моря: П.З.) и др. Христианская церковь выступила против недопустимого с ее точки зрения совмещения евангельской священной истории с языческим пантеизмом и мифологией. Примерно во II в. гностицизм был христианством побежден и в дальнейшем продолжал существовать только в виде малозначащих и непопулярных сект и направлений.
Рассказывая подробнее о Василиде, Лосев не напомнил, что василевсами-басилевсами задолго до нашей эры именовались цари Великой Скифии (затем этот титул приняли и византийские императоры). Василид происходил из земель, где тысячелетиями обосновывали разноэтничные скифы-переселенцы. Из этой среды затем выйдут отцы русской церкви, отсюда поведет войска на Константинополь около 820 г. Фома Славянин.
Василид - крупнейший представитель гностицизма II в. – был родом из Сирии, жил в Антиохии, Александрии, Персии (где сохранялись связи со Скифией, чему немало археологических и иных подтверждений). Его учение – как у ряда гностиков, - тоже начиналось с теории непознаваемых глубин и полноты бытия. Из этой полноты - плеромы - путем излияния образуется множество разного рода мифологических существ, возникают небо и многие персонажи христианского вероучения.
Так языческий пантеизм, по сути, тоже отождествлялся с христианством. Путем целого ряда космических переворотов преодолевается зло (отчасти змий ), возникшее в результате отдаления от полноты, и торжествует вечная истина полноты. Поэтому, возвращаясь в глубины полноты, проистекшие из нее и вполне познаваемые эманации оказываются символами исходной непознаваемой полноты и потому превращают ее уже в нечто познаваемое. В этом и заключается суть того знания - гносиса, по которому и свою философию гностики называли гностицизмом.
Самым крупным представителем гностицизма, по оценкам Лосева и близких ему исследователей, все же являлся Валентин (как и скиф Сфер – за пять веков до него – обосновавшийся в Египте). Он не только совместил в своей философской системе античные и христианские идеи, но и создал грандиозную философскую поэму миротворения, не сводимую ни к античности, ни к христианству. Согласно системе Валентина, причина возникновения мира заключается в том, что последний из божественных эонов, то есть из тех двадцати восьми полулогических категорий, полумифологических существ, из которых состоит божественная область (плерома). По Валентину, а именно зон София (грандиозные храмы ей одними из первых вставали на Руси) , согрешила против отца, желая нарушить всю божественную субординацию, за что и была изгнана из плеромы.
В дальнейшем развертывалась подробнейшая картина того, как грусть и слезы тоскующей по плероме Софии материализовались в небо и землю, как были созданы люди, среди которых выделяются гностики, то есть люди, изначально предназначенные к спасению. В конце концов София вместе с гностиками добивается с помощью Иисуса Христа, посланного Отцом с благостной вестью о грядущем прощении Софии, прощения у Отца и допускается назад в плерому, а материальный мир, созданный из печали Софии, сгорает в огне. Цель истории мира – прощение Софии - достигнута, история мира завершилась.
Нет возможности – при кратких подходах, - излагать и анализировать бесконечно разнообразные и противоречивые философские, религиозные и мифологические концепции, из которых состоит многовековой античный гностицизм. По оценке Лосева, однако через весь гностицизм проходит один замечательный образ, в котором не только запечатлена вся противоречивая языческо-христианская сущность, но дается еще и целая космическая поэма, в которой не по-христиански согрешившее божество пытается христианским способом вернуть свою абсолютно-персоналистическую чистоту. Это - образ Софии.
Первый такой этап космической поэмы - это та валентиновская София (продолжательница функций Афины) , которая чисто человечески захотела иметь общение с Отцом при игнорировании всех отделяющих ее от Отца ступеней функционирования исходного отчего начала. В том сказалась ее человеческая гордыня. Но поскольку София кается, здесь находят только начальную степень отхождения от чистого персонализма.
Второй этап отхождения от принципиального монотеизма – по Лосеву, - заключается в том, что София отвергает предназначенного ей плеромой супруга и сама из себя творит такую мысль, которая и оказывается основой ее миротворения. Здесь уже два греха - рождение из себя самой идеи мира и творение мира по законам этой произвольно созданной идеи. Конечно, в конце концов София кается и в этих своих прегрешениях. Все же, однако, здесь перед нами еще более значительный грех Софии, чем ее гордыня внутри плеромы.
Третий этап отхождения Софии от абсолютного персонализма - создание не только мира, но и тех движущих принципов этого мира, которые уже прямо равняют себя с абсолютным божеством. Здесь перед «знающими» (посвященными) возникает такой чудовищный образ, как Ялдабаот, который хотя и является сыном Софии, но уже открыто творит зло в мире, включая дьявола, и объявляет себя единственным истинным богом. София ведет себя по-человечески противоречиво. Она чувствует ужас от сотворенного ею Ялдабаота («идиота») и всячески старается бороться с его чудовищным своеволием. Правда, здесь оказывается уже мало простого раскаяния, а становится необходимым действенное искупление сотворенного Софией зла.
Искупление происходит не сразу. Сначала София внушает Ялдабаоту необходимость вдохнуть в созданного им человека дух божественной жизни и тем самым лишает Ялдабаота этого духа. Тут картина чересчур человеческого поведения Софии, прибегающей к искуплению греха при помощи обмана Ялдабаота. И тут, как считает Лосев, и другая нелепость, не только с точки зрения применения чисто человеческих способов борьбы, но и с точки зрения абсолютного персонализма, поскольку Ялдабаот, лишивший себя божественного духа, превращается уже в чисто злое начало, которое в дальнейшем должно погибнуть бесследно.
София , при всех своих человеческих слабостях и несовершенствах, все же достигает того, что человек, ставший теперь центром творения, умозрительно просвещается явлением Иисуса Христа и тем самым становится окончательным завершением уже самой плеромы. Это и становится последним и окончательным искуплением первоначального греха Софии и последним ее раскаянием.
Поскольку исторгнутая грехом Софии божественная часть плеромы после своих долгих странствий возвращается здесь в лоно первоначальной плеромы в виде спасенных душ пневматиков.
К четвертому этапу в развитии образа Софии относят ту Софию, которая не только руководит земными делами, но и сама лично в них участвует. Здесь две ступени. Одна изображает Софию, находящуюся в такой степени человеческого несовершенства, что трактуется прямо как публичная женщина. Но у Симона Мага (с которым полемизируют и летописи) эта женщина все-таки вырывается из своей блудной жизни, осознает свое божественное происхождение, раскаивается и при помощи одного великого человека опять начинает функционировать в своем исходном и уже безгрешном виде.
Правда, как замечает Лосев, здесь не столько София спасает пневматиков и тем искупает свой грех, сколько один великий пневматик спасает Софию и водворяет ее на ее первоначальном месте. Другие ступени человеческого пленения Софии - это окончательное и бесповоротное пленение, когда София оказывается не просто временно согрешающей, но вечным покровителем человеческого грехопадения.
Секта гностиков-каинитов считала, что первым учеником и апостолом Софии явился Каин, убийца Авеля, а затем учеником был и тот Иуда, который стал предателем Христа. Здесь обозначена крайняя ступень отпадения Софии от своей божественной сущности, которая не только не является принципом зла, но и вообще выше всякого добра и зла.
Так гностическая София проходит все стадии развития, начиная от чистой божественности, когда первозданная и светлая материя субстанциально утверждается в личности Христа вместе с его божественной субстанцией, и кончая поглощением этой чистой божественности злой материей и тем самым вечным самоутверждением этой злой воли в его полном единстве с чисто человеческими несовершенствами.
Указанные Лосевым четыре этапа в развитии образа Софии находят подтверждение в трактате II 5 - "О происхождении мира", входящем в состав библиотеки Наг-Хаммади. Более глубокого и более яркого образа безнадежных исканий совместить язычество и христианство, чем образ Софии, невозможно себе и представить.
По оценкам Лосева, умирающее язычество испытывало здесь буквально последние судороги перед лицом восходящего христианства, и судороги эти, занявшие собою не менее трех столетий, могли кончиться только гибелью всей языческой идеологии. Ярослав Мудрый, как и его отец Владимир Креститель, относился к философски просвещенным людям. Строительство Мудрым именно соборов святой Софии в Киеве и Новгороде должно осмысляться и с учетом философии гностицизма. Еще около 100 – 120 гг. в Приазовье жили автор несохранивщихся книг Стратоник и его соратник Сосий, известные по эпитафиям (Античные государства Северного Причерноморья. М., 1984.С.219). Гностические тенденции в русской философии можно выявлять и в последние два-три века, ближе в нынешнему ХХ1.
Во всем гностицизме ярче всего рисовали наступающую гибель всей языческой античности докетизм и либертинизм. В античности почти невозможно найти учение о мире как о чистой кажимости, лишенной решительно всякого объективного обоснования. Даже с точки зрения крайних античных идеалистов античности, материя никогда не признавалась просто отсутствующей и просто несуществующей. Она, по оценкам специалистов, конечно, всегда для философов той поры существовала; и весь античный идеализм только к тому и сводился, чтобы не считать материю чем-то единственно существующим, но обязательно чем-то таким, что для преодоления своего бесформенного существования требует существования также еще и принципов оформления.
В гностицизме прямо объявлялось, что материя есть только субъективное представление Софии, объективация ее страстей, которую она имеет только в порядке своего грехопадения. И как только происходит раскаяние Софии в этом грехопадении, материя тотчас же исчезает, и исчезает навсегда. Отсюда, учение гностиков о материи есть чистейший иллюзионизм. У историков философии для этого имеется специальный термин: {"докетизм"} - от греческого слова досео, что значит "кажусь". Этот докетизм для античной философии и для всей античной эстетики есть свидетельство их гибели. Даже античные скептики вовсе не отрицали существования материи. Они только признавали, что можно доказывать как ее существование, так и ее несуществование. Но под этим крылось ощущение непрерывно становящейся материи, не допускающей никаких прерывных оформлений. Это - не докетизм, но только скептицизм, отказ не от материи, но только от объективно значащих суждений о ней. У гностиков же учение о чистой кажимости материи не скептическое, но абсолютно догматическое в своем отрицании существования материи
Другое, не только очень важное, но – по оценкам Лосева - прямо-таки чудовищное, свидетельство гибели античной мысли - это проповедуемый у многих гностиков «либертинизм» (от латинского слова libertas - "свобода"). Этот либертинизм (а Дионисий иногда именовался и Либером) проповедовал полную свободу морали от каких бы то ни было принципов, теорий, запретов и даже вообще мировоззрения («революционеры» всех недавних веков это прекрасно являли и являют). Считалось , что если задача гностиков есть достижение знания, а знание о вещах само вовсе еще не есть вещь (здесь можно вспомнить и Канта), то, следовательно, тот, кто обладает знанием, тем самым свободен от подчинения вещам, а значит, и от подчинения каким бы то ни было запретам, от подчинения каким бы то ни было объективным установкам действительности.
Епифаний (XXIV 3) вынужден был прямо утверждать, что гностик Василид проповедовал открытый разврат. Ириней (I 13) писал об аморальном поведении другого известного гностика - Марка. И подобных примеров немало, но стоило бы и самим христианам на себя оглядываться – например, педофилия просто поражает немалые области католицизма, а пьянство и ханжество не минует христианские приходы.
Без многих совершенно недвусмысленных свидетельств либертинизм яснейшим образом вытекает уже из первичных основ гностицизма, поскольку все софийное творение трактуется здесь одновременно и существующим вне бога, и есущим в себе все персоналистические функции, которые являются его оправданием.
Гносис, оторванный от материи и ей противостоящий, тоже только оправдывает самостоятельную стихию материи, правда временную. Гностику, честно говоря, нет дела до материи. А это оправдывает любую стихийность материи. В итоге, докетизм и либертинизм гностиков - чудовищные символы всей античной философско-эсте тической гибели, констатацией чегшо завершает Лосев основную часть своей краткой истории античной философии.
Далее идет кратчайшая сводка.
Первым периодов истории указывается дорефлективная мифология. Отмечается, что античная культура уходит своими корнями в общинно-родовую формацию, которая, перенося на природу и мир наиболее понятные в те времена кровнородственные отношения, представляла себе также и всю природу, и весь мир в виде универсальной общинно-родовой формации. Такое мировоззрение и было тем, что теперь называется мифологией. Здесь Лосев не задает хронологических рамок, а мифологи, археологи, антропологи указывают истоки мифов хотя бы во временах развитого «хомо сапиенс» - около 40 – 50 тысяч лет назад.
Затем идет период рефлексии мифа. Наступление ( с развалом общинно-родовой формации) нового общественно-экономического и культурно-исторического этапа, а именно рабовладения, привело к необходимости разделять умственный и физический труд, поскольку такое разделение создавало новые жизненные возможности, для которых первобытный стихийный коллективизм был уже недостаточен. По Лосеву, с разделением умственного и физического труда появилось и такое общество, в котором одни занимались умственным трудом и не работали физически, а другие работали физически и не занимались умственным трудом. А это и было разделением рабовладельцев и рабов. Отсюда начиная с VI в. до н. э. и кончая VI в. н. э. вся античная философия оказалась достоянием рабовладельческой культуры. Фактически это означало, что вся античная философия оказалась не мифологией, но рефлексией в отношении мифа с неизбежным в таких условиях выдвижением вместо цельного мифа какой-нибудь той или другой его рефлективно формулируемой стороны.
Ныне появление государств указывается на глубине прошлого 8 – 10 тысяч лет назад, со времен формирования первых городов (например, Иерихона), производящего земледелия, элементов скотоводства, появления массовой керамики и т.п. Рабовладельчество тоже начинается на тысячи лет раньше рабовладельчества в Греции времен Солона. Таким образом, А.Ф.Лосев вместе с большим кругом специалистов лишает человечество нескольких тысячелетий реальной истории философии, выраженной в массе не греко-римских античных источников (шумерских, вавилонских, хеттских, египетских и т.п.).
А.Ф.Лосев третьим периодом считает период классики, и здесь с ним во многом согласимся. Миф, трактуя о всем существующем как о сфере живых существ, не различал в этих существах отдельно их объективного существования и отдельно их субъективной жизни. Первая же рефлексия в отношении мифа приводила к различению в нем объекта и субъекта. Отсюда первый период античной философии (VI - IV вв. до н. э.) трактовал старый чувственно-материальный космос по преимуществу как объект. В ранней классике (VI - V вв. до н. э.) чувственно-материальный космос трактовался {интуитивно}, в виде системы физических элементов (так называемая досократовская философия). И на этом начальном уровне уже ярко заявили о себе скифские мыслители Анахарсис и Токсарис, близкий им гет Замолксис, гиперборей Абарис-младший (как ученик Пифагора), при этом первый уже античными авторами включался в число семи наиболее значимых в истории мудрецов.
В средней классике космос трактовался {дискурсивно} - в виде искания надэлементных общностей (софисты и Сократ). В зрелой и высокой классике он трактовался {диалектически} и общекосмологически – в виде категориальной системы иерархических уровней (Платон). Сократ и Платон ссылались на Анахарсиса , Замолксиса, чтили цивилизационные достижения северян.
Наконец, в поздней классике чувственно-материальный космос трактовался не категориально-диалектически, как у Платона, но энергийно и дистинктивно-дескриптивно - в виде учения об Уме-перводвигателе как о пределе всех чувственно-элементных оформлений. Здесь наиболее ярок Аристотель, тяготевший к Причерноморью (в Халкиде у причерноморских проливов, напротив Византия, философ и завершил свою жизнь ). В его времена имел интересные философские взгляды Демосфен – приазовец по линии матери. Вскоре заявляют о себе такие вышедшие из Скифии философы как Бион Борисфенит и Сфер Боспорит (Приазовский).
Ранний эллинизм (IV - I вв. до н. э.) со времен Александра Македонского рассматривал чувственно-материальный космос (в противоположность классике) уже как {субъект}, то есть как субъективно-самоощущающий, но все тот же чувственно-материальный космос, или как универсальный {организм}. Такова огненная пневма {стоиков}, становлением которой являются все уровни космической жизни и которая (как субъект) является {провиденциально-фаталистическим} принципом.
Кроме Сфера Боспорита в этот период известен и Дифил Боспорит. Он обучался у Евфанта, философа мегарской школы, а в последних десятилетиях 4 в. до н.э. жил в Пантикапее (Керчи; Античные государства Северного Причерноморья. М., 1984.С.219). В этот период занимался популяризацией философии в Приазовье и Смикр. Из всех этих философов к стоикам наиболее тяготел Сфер.
Провиденциализм стал и в Причерноморье разрабатываться потому, что чувственно-материальный космос трактовался теперь уже не как только объект, но и как субъект. А поскольку субъект этот был пока еще недостаточно мощным, он определял собою только структуру космоса, не его субстанцию, которую пришлось оставить за судьбой и тем самым проповедовать фатализм. Этот самодовлеющий организм принял у эпикурейцев чисто человеческое понимание, а в скептицизме подвергся критике, но опять-таки ради охраны субъективно-человеческого самочувствия и безмятежности. Элементы скептицизма можно находить и в философии Биона Борисфенита.
По оценке Лосева, средний эллинизм (I в. до н. э. - II в. н. э.) находит недостаточным огненный пневматизм стоиков и начинает понимать источник космического организма - огненную пневму – как платоновский мир идей. Тем самым существенную эволюцию претерпело и понятие {судьбы}. Стоикам пришлось оставить судьбу как принцип всех абсолютных объяснений, поскольку, как сказано выше, их космический организм создавал только рисунок космоса, а не его субстанцию в целом.
Когда представитель среднего эллинизма Посидоний (I в. до н. э.) стал трактовать огненную пневму как мир идей, у судьбы уже была отнята та ее существенная сторона, благодаря которой она определяла собою субстанцию космоса. Однако космос был не только субстанцией и не только ее органическим рисунком, но и носителем всех космических судеб, тем первоединством, которое было уже выше и субстанции космоса, и его оформления. А это привело уже к неоплатонизму, то есть к позднему эллинизму.
Около 100 г. уже нашей эры Дион Хризостом (Златоуст 1) встречался в Ольвии (округа нынешнего Николаева, низовья Южного Буга) с философски образованными скифами – Каллистратом и Гигиеросонтом. Они показали знание идей Платона, предложили Диону использовать в суждениях более изящный стиль.
Поздний эллинизм (III - VI вв. н. э.) и отмечен ростом интереса к Платону. Неоплатонизм зародился как учение о таком первоедином, которое выше и тела космоса, и его души, и его ума. Простейшая идея такого первоединого заключается в том, что ведь в каждой обыкновенной вещи ни одно из составляющих ее качеств не есть она сама. Она сама, эта реальная вещь, есть единый носитель всех своих качеств и свойств и не есть ни какое-нибудь одно из них, ни их сумма. Иначе все эти качества и свойства ни к чему не будут относиться и сама вещь рассыплется на дискретные и не имеющие никакого отношения одна к другой части или новые вещи. Но тогда признание сверхкачественного носителя всех качеств вещи есть необходимое требование разума, а так как качества вещи, не будучи самой вещью, все же неотделимы от нее и так как сама вещь, как носитель своих качеств, неотделима от этих последних, то ясно, что объединение сверхкачественного носителя вещи и всех ее качеств в одно целое для теоретической мысли возможно только в результате применения диалектического метода.
Отсюда и учение Плотина о таком теле чувственно-материального космоса, которое движимо своей собственной душой, направляемо в своем оформлении при помощи умственных категорий или ума в целом и, наконец, является неделимой и сверхлогической единичностью, то есть последним носителем всех космических оформлений. Другими словами, на очереди оказалась {диалектика мифа}, поскольку миф как единичное живое существо и есть прежде всего тождество тела и души, данное в виде целесообразно действующего живого существа.
У Плотина (III в. н. э.) эта диалектика была разработана в самом тщательном и, можно сказать, виртуозном виде. Но прямых мифологических выводов Плотин пока не делает, так что его философия осталась на стадии {конструктивной диалектики мифа}, без проведения самой мифологии в систематическом виде. Ученик Плотина Порфирий в противоположность своему учителю уже использует религиозную практику с ее оракулами, теургизмом и вообще мистикой, но старается относиться к ней критически, почему его неоплатонизм и можно назвать регулятивно-теургическим.
В сирийском (Ямвлих) и пергамском (Саллюстий, Юлиан) неоплатонизме описательное и регулятивное отношение к lhtnknchh и к мифологической практике, то есть к теургизму, заменяется уже диалектическими попытками объяснять мифы и даже давать их систему, пока еще по преимуществу в описательном виде. И только в афинском неоплатонизме (Прокл и Дамаский) вся античная мифология целиком и полностью дается в виде тщательно продуманной и триадически построенной диалектики.
Обозревая общую историю античной философии, Лосев приходил к одному непреложному выводу, который не делается у многих исследователей только потому, что большинство «излагателей» (термин Лосева) кончает античную философию Аристотелем с игнорированием последующей античной философии, а эта последующая античная философия заняла еще почти целое тысячелетие.
Вывод при осмыслении всей истории заключается в том, что античная философия началась с мифологии и кончилась тоже мифологией. Но та мифология, которая была вначале, была мифологией, не расчлененной в идеологических понятиях, была полностью слитной в этом отношении, была мифологией дорефлективной. В связи с наступлением эпохи рефлективного мышления (а эта эпоха – по Лосеву, - началась в связи с разделением умственного и физического труда, то есть в связи только с рабовладельческой формацией) мифология в качестве цельной и нераздельной уже стала трактоваться в античности как преодоленный и уже архаический период.
В связи с этим античное сознание уже шло от мифа к логосу, то есть от единого и целостного чувственно-материального космоса к его построению на основах разума.
Отдельные элементы, из которых состоял древний миф, в конце концов тоже приходили к своему исчерпанию, и возникла потребность снова объединить все эти отдельные моменты мифа, но объединить их уже на основе разума. А так как миф весь состоял из противоречий, совмещаемых в одно целое, то новое совмещение этих противоречий, а именно совмещение на основе разума, необходимым образом становилось диалектикой, а с исчерпанием этой диалектики наступал конец и самой античной философии.
По Лосеву, античная философия началась с дорефлективной мифологии, которую она преодолевала путем рефлексии, и кончилась мифологией уже рефлективной, то есть диалектикой. Идеальное и материальное, общее и единичное, ум и душа, душа и тело - все эти пары противоположностей, создававшие собою тематику всей античной философии, в конце этой последней стали диалектически преодолеваться, почему античная философия и кончилась диалектикой мифа. И вновь повторяется, что античная философия началась с мифологии и кончилась мифологией.
Вместе с тем необходимо строжайше установить, что путь от первобытной, дорефлективной мифологии к рефлективной мифологии периода высшей античной цивилизации проходил через разные этапы того, что иначе и нельзя назвать как диалектикой. И несмотря на мифологическую подоплеку, античная диалектика проходила через длинный ряд тончайших диалектических этапов и в конце концов пришла тоже к высшему торжеству разума в виде строжайше и систематически построенной диалектики. С исчерпанием исходной мифологии была исчерпана и вся построенная на ней диалектика, а с исчерпанием диалектики погибла и вся античная мифология.
Неоплатонизм (III - VI вв.) не был гибелью античной философии, а ее последним расцветом, когда стала ощущаться настойчивая потребность hqonk|gnb`r| решительно все исторические достижения античной философии и свести их воедино. И косвенным образом такая целенаправленность неоплатонизма уже свидетельствовала о наступлении последних времен для античной философии. Однако символом подлинной гибели античной философии явились многочисленные направления первых веков новой эры, известные под именем синкретизма.
Самой главной особенностью этого синкретизма как раз была полная неуверенность в ценности чисто античных достижений и попытка использовать такое совершенно неантичное явление, как христианство, в те времена восходившее к доминированию в сознании многих посвященных и прсвященных
Синкретизм и, особенно, гностицизм уже были отравлены новыми и уже совершенно неантичными интуициями, а именно интуициями «абсолютизации личности», в то время как вся античная философия, будучи рабовладельческой, была построена на понимании человека, природы, мира и божества как в основе своей не личностных, но чисто вещественных структур. В синкретизме развилось новое учение, которое, как оно ни кажется сейчас фантастическим, просуществовало несколько столетий как переход от античности к средневековью.
Стремившееся к диктату над всеми душами - учение заключалось в том, что основой бытия трактовался уже не чувственно-материальный космос, но абсолютная личность, которая выше всякого космоса, которая его творит и им управляет. Это - христианство. А с другой стороны, поскольку все античные божества, будучи обобщением природных явлений, сами тоже весьма несовершенны и физически, и психологически, и духовно, то это несовершенство было приписано и новооткрытому абсолютному и личному божеству.
Появилось чудовищное и с точки зрения античности, и с точки зрения христианства учение о том, что это абсолютное божество само грешит, само совершает разного рода преступления, само кается и само всячески старается спасти себя самого.
Абсолютный персонализм , по сути, совмещался здесь с натуралистическим персонализмом. И это было вполне естественно, поскольку исторически не могло же тысячелетнее язычество сразу и мгновенно перейти в христианство (сдаться ему). Этим и объясняется то, что указанного рода синкретизм просуществовал несколько столетий, оказавшись не только ересью для христианства, но и гибелью для языческой философии.
По Лосеву, так красиво, но бесславно и так естественно и трагически погибла тысячелетняя античная философия, которая часто и глубоко влияла на многие явления последующих культур, но которая как живое и цельное мироощущение погибла раз и навсегда. Систематическое исследование тысячелетней истории античной философии, которая для А. Ф. Лосева является максимально выразительной, а, значит, эстетичной, представлена в его фундаментальном восьмитомном труде "История античной эстетики" (М., 1963 – 1994; прим. ред. «Истории античной философии…»).
Автор данной работы не разделяет многие взглялы А.Ф. Лосева, включая и вывод о гибели античной философии «как живого и цельного мироощущения раз и навсегда». Эпоха Возрождения мощно показала иное, включая и возрождение античной философии. Да и эстетические образцы античности вдохновляют нас и сегодня, как и понятны для нас многие античные ценности (в них корни и ценностей христианских, исламских, иудейских и многих других).