Ольга лежала на полу, как выпавшая из аквариума рыбка. Без следов крови и сопротивления обстоятельствам.
Мокрая от пота голова закатилась далеко под кровать. Пока я перекладывала ее на подушку, Оля приоткрыла жаберные створки глаз и снова ушла в глухую несознанку.
Первый раз Ольга ебнулась на пол, когда я была в командировке. Мне достались только красочные рассказы домашних про «Скорую», «глюкозку по вене» и чудесное возвращение прямо «на игле».
В этот раз все самое интересное предназначалось для меня.
Мама звонила не переставая, и истошно мычала в трубку. Речи она лишилась уже давно, еще раньше, чем отказали конечности. От двух ног и рук, в рабочем состоянии осталась только одна правая. Вот одной правой она и пишет нам свои проклятия, просьбы, подробные пожелания на завтрак, обед и ужин. Блокнот и ручка – это ее единственный способ общения с обслуживающим персоналом.
Этой же рукой, изведенными артритом пальцами, она нажимает кнопку «1» своего мобильного. Быстрый набор. Очень удобно. Один – это Я – служба экстренной помощи. Емергенси, бля.
После третьего маминого звонка я поняла, что это не просто истерика. После пятого я наконец-то догадалась, от чего так жутко воет моя мама.
Ольга лежала на полу, как выпавшая из аквариума рыбка. Дышала она глубоко, ровно, тихонько похрапывая. Сон ее был спокоен и глубок. Очень глубок, и назывался гипогликемическая кома.
Ольге – это мамина сиделка. Ей 34 года и у нее диабет.
Теоретически я уже знала, что с этим делать, но все равно кипешила. В башке крутилось традиционные для этих случаев: «Мы теряем ее» и «будем интубировать».
«Будем, будем», – я тупо смотрела в телефон и не могла понять, как вообще эта мандула работает. Нет, серьезно! Я не помнила, как звонить по сотовому!!!!
Городской телефон у нас отключили еще в прошлом году за злостную неуплату, так что мне живо пришлось вспомнить, все, что я знала о мобильниках.
Вызвать неотложку оказалось проще простого. Набираете 112, а там тетенька рассказывает, что если у вас пожар, то можно попробовать набрать цифру 1, если нужна милиция, то «2», если «скорая», то, соответственно «3». У меня горело, мне хотелось кричать «помогите», но мне нужна была «Скорая»! И как можно скорее!!!!!!
Кстати, если у вас Мегафон, то можно просто набрать 003.
За 15 минут, пока «Скорая» была в пути, я пыталась сделать хоть что-нибудь сама, то есть влить в Ольгу морс. Для убедительности я набухала туда несколько ложек сахара. Руки у меня тряслись и все содержимое ложки проливалось Ольге на щеку раньше, чем попадало в рот. Казалось, что она истекает кровью.
Все это время мама тихо лежала на кровати. Правда один раз она попыталась обратить на себя внимание, но я повернулась и прошипела: «Только не начинай. Даже не думай». Она смотрела на нас сверху, зацепившись еще действующей рукой за свисающую треугольную ручку своей функциональной кровати. Мама могла приподнять себя с помощью специального пультика, но эту опцию она принципиально игнорировала.
Она смотрела на нас, я на Ольгу, а что уж там видела Ольга – этого никто не знает. Мы стойко держали оборону, но эту битву явно проигрывали….
И тут с фланга подоспела кавалерия!!!!
Знаете, со «Скорой» ведь точно никогда не знаешь - свои прибыли или чужие. Когда беременная Маринка Беляева несла вдвоем с соседкой инсультнутую свекровь, потому что врачу и водителю «не платят за переноску, там явно были чужие.
Нам с Ольгой повезло. В дверь постучались Наши.
Кавалерия, как и положено, проследовала в дом не снимая копыт.
- Будьте любезны, где у вас можно помыть руки, - я онемела. Молодой офицер... тьфу… молодой фельдшер смущенно улыбнулся. Два других члена бригады уже искали у Ольги вены.
- У нее плохо с венами, - я вставила в процесс свои пять копеек.
- Мы знаем, не волнуйтесь. Не первый уже раз к ней приезжаем.
Фельдшер зарядил шприц тремя ампулами глюкозы и исчез в комнате. Началось контрнаступление. Потом они по очереди смывали в ванной кровь с перчаток. С венками у Ольги стало только хуже.
Пожилой доктор похожий на Бунина за всех отказался от кофе, сославшись на «чудовищную загруженность», а вот коробку конфет взял «с превеликим удовольствием». Я проводила парней затуманившимся взглядом и еле сдержалась, чтобы не брякнуть глупость: «Приходите еще». На самом деле я больше не хотела их видеть. Никогда.
«Сука», - Ольга, уже сидела на полу, обхватив голову руками, и раскачивалась - «Сука!»
Оказывается, она слишком рано сделала укол инсулина, и не успела перекусить. Зато, когда начался приступ, Ольга успела положить маму, чтобы она не упала, а потом уже мама держала ее за руку, чтобы Ольга не ударилась головой. Вот так они и спасли друг друга. Моя сухая и хрупкая, как веточка мамочка и ее пышущая нездоровьем сиделка.
Ольга выпила горячего, очень сладкого чая, подвела брови и ушла.
Все закончилось хорошо. Мама сидела на горшке, а я на кухне.
Я отхлебнула коньяк прямо из горлышка и подумала, что пить одной плохо. Одной пить как-то не по-людски.
В комнате заплакала мама. Сейчас подмоемся и выпьем вместе.
А что, на войне, как на войне.