Жизнь у Оли текла как и раньше. Как и раньше, ходила везде она с Ваней. Только с опаской поглядывала, когда он садился за стол и начинал потреблять водку. И начинала тыкать его в бок и шептать: «Ванюшка, не надо, пойдем лучше...», чем изрядно его сердила и смешила окружающих. Ваня стал стараться на подобные застолья ходить без Оли. И, как бы нарочно ей, выпивал всегда изрядно. Постепенно вошло в привычку, встречаться с Олей только с утра, а после обедни садиться с мужиками и серьезно, по-взрослому обсуждать и осуждать женский пол. Что они им, мужикам, проходу не дают, что пытаются лишить их свободы и т.д. И каждый раз Ваня приводил в пример свою Олю. Говорил, что он любит ее больше жизни, а она его винит и позорит.
По поселку пошла слава. Нехорошая слава. А тут родители Вани и вспомнили, как Оля возвращалась с каким-то господином, а Ваня был в стельку пьяный. И поползли догадки. Догадки самые несусветные. Что, мол Оля специально напоила Ваню, чтобы с этим господином остаться. Что, мол они давно встречаются, и как будто бы она ему уже и обещалась. И будто бы они уже и венчаны.
Ни Оля, ни ее батюшка с матушкой, до поры про эти слухи не знали. Но как то раз повстречал Иван Спиридонович отца Пантелеймона, который и выложил:
- Я твою Олю, Иван Спиридонович, всегда знал, как девушку примерную и тихую. А тут слышать стал неоднократно про нее всякие разговоры.
- Какие разговоры, батюшка?
- Нехорошие разговоры. Очень нехорошие. Али ты не слыхивал?
- Нет, батюшка, ничего плохого про мою Олю слышать не доводилось.
- А ты послушай! Уши то растопырь! А то, гляди и беда будет!
И отец Пантелеймон ушел, оставив Ивана Спиридоновича в полном непонятии. Он решил ничего покамест не говорить не жене, не дочке. А самому разведать что за разговоры бродят. А как разведать? Известно как!
Время было перед Петровым днем. И затеял Иван Спиридонович собраться на праздник. Только не у себя в избе, а где в другом месте, потому что тут и ремонт затеян был - не до конца доделали, да и Анна Егоровна что-то приболела. Собрались у Охлопковых. Водки было выпито много. Все захмелели. Только Иван Спиридонович, пил поменее, и потому сохранял ясность мышления. Постепенно языки развязались и пошли обычные уже разговоры - про баб и про их непутевость. Стал говорить и Ваня:
- Вот Оля моя. Ну всем на зависть! И ладна, и пригожа! Это ж мне повезло то как! А и она не без изъяна!
- Это ж какой такой изъян ты нашел в Оленьке, Ваня, - тихо спросил Иван Спиридонович.
- А то не знаешь, Дядя Иван! Все уж знают. Чего уж тут повторяться...
- А ты повтори Ваня, я запамятовал, - попросил Иван Спиридонович, наливая Ване водки.
Ваня залпом выпил водку и продолжил, не обращая внимания на то, что все вокруг стали шикать - молчи, мол:
- А и повторю! Повторю! Как будто ты не знаешь, что Оля ваша с каким-то господином гуляет! И все уже у них слажено. А я как бы забор для них.
- Что ты такое говоришь? – сурово спросил Иван Спиридонович.
- Да мало ли что он мелет, Иван Спиридонович, - встряла тут хозяйка, - что ты Ваню не знаешь что ли? Как выпьет, так...
- Нет уж, - громко сказал Иван Спиридонович, - нет уж! Я давно уже понял, что слухи какие-то про Олю мою ходят. Нет уж! Пусть говорит!
Тут и все остальные гости, хоть и были уже выпимши немало, почуяли что гроза надвигается и попытались как-то снять напряжение и стали похлопывать Ивана Спиридоновича по плечу, приговаривать: «Ну, будет, будет!». Так может быть и улеглось, если бы Ваня не крикнул с надрывом:
- Все за спиной моей! Все за спиной! Я ж ее люблю! Я ж для нее!.. А она!.. Да как!.. Да!.. - и вдруг завопил остервенело, - Шлюха она! Стерва подзаборная! Да она от него на сносях уже! Точно знаю! Ну как?! Как?!
Все притихли. И только Ваня что-то громко бормотал, но разобрать его пьяную речь не было уже никакой возможности. Вдруг Иван Спиридонович сорвался с места одним движением смел на пол Ваню и стал мутозить его своими огромными кулаками, приговаривая:
- Стерва, говоришь? Я покажу тебе стерву! Шлю-ю-ю-юха??! А ты видел? Видел? У тебя кобыла твоя на сносях, а не моя Оля! Я тебе покажу как позорить честную девушку! Я те!..
Первой опомнилась матушка Вани. С истошным криком «Убивают!» прыгнула на Ивана Спиридоновича. Крик жены услышал и батюшка Вани. И тоже кинулся в драку. Остальные гости начали было разнимать и не заметили, как тоже стали махать кулаками.
Завязалась драка. Выплеснулась на улицу. Проходящие мужики, увидев знакомые лица тоже кидались в самое пекло. Бабы визжали, но растащить этот клубок кулаков, ног, перекошенных лиц и громкого мата не было никакой возможности. И только оттаскивали тех кто вылетал из общей свалки. Дрались около часа или чуть более. Убить - никого не убили, но покалечены были многие. А уж синяки да ушибы были у всех, даже у баб.
Последним из драки вышел Иван Спиридонович, яростный, с заплывшим глазом, но по-прежнему махавших кулаками. Постоял немного, обвел всех тяжелым взглядом, поднял было руку, но тут же бросил ее вниз и пошел, покачиваясь прочь.
Придя домой, он до смерти напугал жену и дочь своим видом. Прошел к столу, достал из шкафчика водку, налил полный стакан и залпом выпил. Потом сел на табурет, опустил голову вниз и зарычал каким-то тоскливым и жутким рыком.
Оля, не выдержав, подбежала к батюшке:
- Батюшка! Милый! Любимый батюшка! Что с тобой приключилось? Кто тебя так? За что? Давай мы тебя умоем. Ты позволь только. Мы все сделаем.
Иван Спиридонович резко схватил своими огромными руками голову дочери и, повернув ее к себе, пристально взглянул ей в глаза.
- Оля, - прохрипел батюшка, - Оля, ты...
Оля от неожиданности потеряла дар речи. Матушка всплеснула руками и застыла, боясь подойти. А Иван Спиридонович взял Олю за волосы и сурово спросил:
- Ну?
Оля стиснула от боли зубы, потом взглянула прямо в лицо батюшке и сказала твердо:
- Я дочь ваша, батюшка. В чем провинилась, скажите, - и потом через паузу, - Бейте, хоть убейте, только не серчайте. Пока жива, люблю вас всем сердцем, - и опустила голову.
Хватка батюшки постепенно ослабла. Потом Иван Спиридонович неуклюже провел Олю по волосам. Оля схватила руку батюшки, приложилась к ней губами, затем положила ее на свою щеку и взглянула на батюшку с настороженной нежностью.
Иван Спиридонович убрал руку, резко встал. Рывком снял рубаху, разорвав ее посередине.
- Умыться мне. И спать! Всё - завтра.
ВАН © 08.06.2009
Жена поэта, часть 8 (http://www.proza.ru/2009/06/28/309)
Жена поэта, часть 6 (http://www.proza.ru/2009/02/28/389)