Поздним вечером мы с N*** вдвоём возвращались из техникума, значительно отстав от остальных однокурсников. Редкие придорожные одноногие ночные стражи - столбы с поднятыми вверх фонарями, и не пытались рассеять сгустившуюся мглу, скупо освещая только под собой небольшие круги на припорошенном снегом асфальте. Попадая внутрь образованного фонарём конуса света снежинки вспыхивали неярким белым цветом и танцевали, танцевали и опускались ниже, ниже, пока не уплывали из света во тьму, исчезая насовсем, или пока не касались дороги прямо под фонарём.
Когда мы вышли на неосвещённый мост через овраг, по дну которого были проложены рельсы, под нами с лихим свистом, погромыхивая на стыках, пронеслась тёмного ночного цвета электричка, разделённая светящимися окнами на множество квадратов, в которых виднелись редкие неподвижные пассажиры.
Мы уже почти перешли мост, и вдруг N*** взялась рукой в вязаной бежевой перчатке за чугунные перила и посмотрела вниз, где в темноте смутно белел снег.
- Если спрыгнешь прямо отсюда вниз, я тебя поцелую, - с чарующей весёлой усмешкой сказала она своим колдовским, завораживающим голосом.
Моё сердце встрепенулось неожиданно вспугнутой птицей и сладостно замерло в нетерпеливом ожидании чуда – самая красивая девушка нашей группы, нашего техникума и всей планеты поцелует меня! Через мгновенье я уже сидел на перилах моста, свесив ноги в темноту, бросив на заснеженный асфальт свою спортивную сумку с учебниками и тетрадками. "Поцелует! Поцелует!" – отчаянно и радостно колотилось сердце, а ум лихорадочно рассчитывал траекторию моего полёта к счастью, учитывая высоту моста и особенно уклон оврага, чтобы случайно не подвернуть ногу.
Вот я отталкиваюсь обеими руками и... Но что такое? Почему руки совершенно не слушаются меня и даже не сделали попытки разжать пальцы? Я совершено не боюсь, мне ни чуточки не страшно прыгать с этого моста. Но руки всё равно не подчиняются и цепко держатся за перила, словно кто-то другой приказал им не слушаться меня.
Моя прекрасная колдунья молчит, и я краем глаза вижу, что она колеблется – ей хочется подбежать и схватить меня за руку, чтобы остановить, и вместе с тем ей, наверно, ещё больше хочется всё же узнать - на что я способен. А я сижу на перилах и не понимаю себя – ведь, я уже столько раз прыгал с этого моста на склон оврага, когда мы с ребятами возвращались после занятий и дурачились друг перед другом, показывая свою отчаянную неразумную удаль. Да, ноги, конечно, немного побаливали после такого прыжка от удара о неровную мёрзлую землю, но что это значит, если в награду - поцелуй самой прекрасной и самой необыкновенной девушки на свете...
Стоп! А это разве честно? Ведь, ОНА не знает, что для меня этот прыжок почти привычное дело, почти никакого риска, и вместо волшебного полёта влюблённой птицей к счастью я просто, проскользнув хитрым ужом, обманом получаю, почти краду...
Но что же делать? Она сейчас думает, что я струсил, но это, ведь, не так! Сейчас я ей всё объясню... И она решит, что я просто оправдываюсь. Ладно – прыгну, но от поцелуя откажусь... Ещё глупее! И, может быть, этим оскорблю её самолюбие. Ах, как хочется почувствовать сладость её волшебных манящих губ на своих губах!
Я рывком перекидываю обе ноги назад через перила и спрыгиваю на мост. Поднимаю сумку с учебниками и бросаю её через плечо за спину. N*** разочарованно молчит. Я тоже молчу из непонятного упрямства, понимаю, что так ещё хуже, но ничего не могу и не хочу сказать в своё оправдание. Уж не знаю какой испанский гранд, скрываясь от раскалённых углей из костров инквизитора Торквемады, безвестным пилигримом забрёл несколько веков назад в глушь наших рязанских деревень и растворил неукротимую гордую кровь своих предков в крови славянской. Но в это мгновенье, какой бы ни была она малой долей пульсирующей во мне крови, именно она властно управляла моим неразумным поведением…
Когда позднее на автобусной остановке моя прекрасная колдунья хотела, видимо, в утешение, всё же поцеловать меня, этот чёртов "гранд" ловко и тактично уклонился от унижающей "милостыни", и, бережно взяв под руку, помог ей подняться в автобус.
Потом я долго смотрел на отъезжавший в темноту автобус, который всё гуще и гуще закрашивался непрерывно движущимся пунктиром падающего снега, а обезумевшее от боли сердце сжималось и сжималось, пока само не превратилось в маленькую пронзительно пульсирующую боль...
На следующий день по дороге в техникум я снова проходил по мосту. Подойдя к тому самому месту, я вдруг почувствовал, как неожиданно хлестанула меня наотмашь плетью обида на самого себя, и решил на зло самому себе сейчас же прыгнуть с моста, непонятного чего и кому доказывая. Почти занесённые снегом, но ещё едва видимые следы услужливо отмечали место, откуда я не смог вчера прыгнуть. Опять бросил сумку на снег, взялся обеими руками за перила, чтобы рывком легко перебросить тело... И замер, удивлённо уставившись на натянутый провод, который из под моста прямо в том месте, где я собирался прыгать, тянулся куда-то вдоль железнодорожного пути.
Я же обычно прыгал чуть левее, там, где никаких проводов не было, а вчера в темноте...
Вдруг снова потемнело, и наступило вчера... "Поцелует! Поцелует!" – отчаянно и радостно колотилось сердце, а ум лихорадочно просчитывал траекторию моего полёта к счастью, учитывая высоту моста и особенно уклон оврага, чтобы не подвернуть ногу.
Вот я отталкиваюсь обеими руками и... раскинув, как птица, руки-крылья лечу! И вдруг сразу же следует неожиданный хлёсткий удар той самой натянутой вдоль рельсов медной невидимой в темноте струной! Я вижу с моста, как спружинившая под тяжестью моего тела струна беззвучно подбрасывает его, и я стремительно падаю вниз, ударяясь о жёсткий склон оврага и, несколько раз перевернувшись, скатываюсь почти к самым рельсам, сопровождаемый пронзительным криком с моста: "Саша-а-а!!" Это кричит стоявшая рядом со мной N***, вцепившись обеими руками в бежевых вязаных перчатках в чугунные перила моста и глядя вниз.
Но я (там внизу) уже ничего не слышу. Я лежу, неловко закинув за голову подвёрнутую руку, а через всё лицо проступает вертикальный багровый след, едва различимый в темноте.
Вдруг с яростным свистом, вырвавшись из темноты и громко перестукивая колёсами на стыках, проносится электричка, и яркие квадраты света из её окон, стелящиеся по поверхности снега, начинают один за другим стремительно пробегать по моему телу и постепенно стирают меня, словно ластиком с листка бумаги неудачный карандашный набросок. Я с беспокойством наблюдаю, как быстро исчезаю там внизу, но ничего не могу поделать.
Вот уже яркие квадраты света из окон последнего вагона торопливо пробегают по снегу, на котором только что лежал я, и исчезают в темноте...
И снова день, и снова светло. Держусь за чугунные перила моста и пытаюсь осознать происшедшее, глядя на натянутый провод и непонятно откуда взявшийся внизу около самых рельсов отпечатавшийся в снегу след от моего тела... Я только что увидел то, что должно было произойти со мной, если бы я вчера всё же прыгнул с моста в этом месте...
Видимо, вчера сломался грифель у карандаша, которым Бог хотел поставить на мне крест...
Мне снова дан шанс для работы над ошибками...
Александр Пилигрим