Война 1941 – 1945 гг. явилась проверкой истинности духовного богатства народов нашей многонациональной Родины. Годы нелегких испытаний показали всему миру и каждому из нас, обладателями какого богатства мы обладаем. Одновременно всем стало ясно, на что способны и как мерзки «людишки» (по словам бессмертного Ю. Фучика), прислужники поработителей, пигмеи духа всех времен и народов.
…Безоблачное детство в прекрасном степном крае Западного Казахстана закончилось для меня трагическим 1933-м годом, когда угроза смерти от голода в 10 лет от роду была отведена моей мамой только деликатесами из сусликов. А ярлык «сыны врага народа» в 1937 году был отведен только моим страстным приобщением к сокровищам русской классики. Верными друзьями и учителями на всю жизнь стали Горький и Маяковский. Правда, злополучный ярлык похоронил мою мечту об истребительной авиации, но повесть Е. Петрова «В бурю» указала мне на стихию Баренцева моря. Там, в районе Шпицбергена я и встретил рассвет 22 июня 1941 года восемнадцатилетним матросом-рыбаком.
А до этого на своей малой родине – в поселке Уил Актюбинской области – я оставил парту в 10-м классе и комсомольское поручение по руководству драмкружком, сменив их на учебу в техникуме «Севморпути» в Мурманске. Моя матросская практика должна была продолжаться до 1-го сентября.
Но бесноватый Гитлер нарушил планы каждого советского человека, ввергнув в пучину войны не только оболваненных сородичей-немцев, но и миллионы других народов.
Наш корабль по приказу из порта приписки вернулся в горящий Мурманск под бомбы «Юнкерсов» 24 июля и встал на рейде Кольского залива в числе многих других РТ (рыболовных траулеров), ожидая их недельной перестройки на военный лад. В этот срок до пяти десятков РТ были перекрашены в камуфлированные узоры под свинцовый цвет волн Баренцева моря. После вооружения орудиями на полубаке и пулеметами на капитанском мостике они стали называться сторожевиками Северного флота.
А нас, практикантов, – 18-ти и 19-летних салаг – не взяли на них, несмотря на наши настойчивые просьбы и мольбы. Тогда мы пошли с заявлениями в военкоматы, чтобы отстоять в очередях и предъявить свои просьбы: отправить нас на передовую добровольцами.
Только за первый месяц войны мы оставили там по четыре заявления, но всякий раз получали ответ: людей на фронте хватает, но винтовок там – одна на троих. Нам предлагали оставаться на своих военизированных РТ, громко названных отдельным дивизионом Северного флота. Это означало выдачу 4-х винтовок на 30 человек команды, ручного пулемета «Льюис», оставленных незадачливыми интервентами еще в гражданскую войну. Капитаны были дополнительно вооружены наганами. С таким вооружением мы стали совершать каботажные рейсы к полуострову Рыбачьему, к берегам Новой Земли для лова трески и перевозок воинских грузов.
Нас нещадно топили «Юнкерсы», мы попадали под огонь береговых батарей, нас торпедировали при подходах к полуострову фашистские субмарины. Это была в буквальном смысле блокада города-порта Мурманска (основанного только в 1916 году под названием Романов-на-Мурмане) с суши, с воздуха и с моря.
На Мурманском направлении Лапландские дивизии Гитлера были уже в 30 км от залива. По 10-12 раз в сутки налетали «Юнкерсы», которые за 3 года сбросили чуть меньше бомб, обрушенных на волжскую твердыню – Сталинград. Численное значение этого чудовищного рекорда привело к тому, что на месте большинства деревянных зданий остались только печные трубы да черные пепелища.
Корабли союзников с ленд-лизовскими грузами могли приходить только в сопровождении военных судов-конвоиров, не весьма надежных спутников. Часто даже своих собратьев конвоиры бросали на растерзание «Юнкерсов», асов-подводников и мощных фашистских рейдеров. Об этом говорит и судьба английского крейсера «Принц Эдинбургский» с 9-ю тоннами золота в слитках – платы Сталина за доставляемые грузы. Кстати, клад этот покоился на дне у берегов полуострова Рыбачьего до 80-х годов.
В таких условиях проверялись на прочность все качества и духовные ценности народов и нашей Родины, и наших союзников, и наших врагов. Может, подумает кто-то, что и союзники наши движимы были альтруизмом и бескорыстием, привитыми нам с детства? Нет! У них были другие цели, и они их не скрывали с самого начала мировой войны. «Пусть русские и немцы побольше убивают друг друга, а мы в конце войны будем пользоваться плодами победы», – заявлял вице-президент США Трумэн в те дни.
А премьер-министр Великобритании Черчилль оттягивал открытие второго фронта до тех пор, «пока не пришьют последнюю пуговицу к брюкам последнего Томми».
Таковы были ценности чести и совести союзников, таковы были их истинные цели. И только боязнь, «что Иваны и без их помощи прошагают всю Европу до Гибралтара и
Ла-Манша», заставляла их поторапливаться.
А как же на кромке Евроконтинента, в Советском Заполярье, выполнялись планы бесноватого фюрера с его планом-мечтой о продолжении грабежей, начатых рыжебородым Фридрихом-крестоносцем Барбароссой? В «плане Барбаросса» нашему Северу был отведен особый раздел. Выполнять его Гитлер поручил своим землякам из Верхней Австрии – альпийским горным стрелкам.
2-я и 6-я горно-егерские дивизии входили в 20-ю Лапландскую армию, командовал которой генерал-оберст Дитль. Его Гитлер знал еще с 1916 года, когда служил ефрейтором в его роте под своим настоящим именем – Шикльгрубер. Вот именно ему, бывшему комроты обер-лейтенанту Дитлю, ставшему в 1941 году генерал-полковником, и было поручено в три дня взять Мурманск. Этот план носил кодовое название «Голубой песец» и был составной частью плана Барбароссы по разгрому «колосса на глиняных ногах» - СССР.
Но планы были бумажные, а цели и ценности завоевателей – грабительские. Очевидно, гитлеровские стратеги-штабисты забыли про «русские овраги». Любимцы Гитлера после марш-парадов в Париже, в Афинах и десанта на остров Крит еще осенью 1940 года, высадились на северо-востоке Норвегии в районе города Нарвик. К весне 1941 года они изготовились к броску за полярным «песцом» у скалистой гряды Муста-Тентури на финском коридоре порта Петсаме. Сейчас это порт русских поморов – Печенга.
Отсюда и бросились «герои Нарвика» за добычей и обещанным разграблением Мурманска в первую же неделю июля 1941 г. Но на пути «прославленных» вояк со знаками эдельвейса на рукавах, с горными рюкзаками и неизменными ценностями цивилизованного мира (жаждой наживы, завистью к чужим богатствам, насилием, развратом и эгоизмом) в Лапландской тундре стояли наши погранзаставы, а также 15-я и 52-я стрелковые дивизии.
И вместо трех дней победного марша на Мурманск эти мнимые герои затратили три года и три месяца, но так и не одолели наших рубежей, во многих местах не продвинувшись даже за пограничные столбы. Завет нашего легендарного предка Александра Невского: «Кто к мечом к нам придет, от меча и погибнет», был достойно выполнен потомками-«русичами» – представителями дружной семьи народов СССР.
Как очевидец, я могу свидетельствовать о моральных и идейных ценностях своих однополчан в сравнении с иностранными моряками. Дело в том, что около полугода, в зиму 1941-1942 гг., нам, молодым друзьям-тралфлотовцам, пришлось потрудиться в качестве докеров на разгрузке американских транспортов с ленд-лизовскими грузами.
Мы разгружали прибывающие транспорты, а они всей командой снимались с судов на отдых, посещали самые злачные места в полуразрушенном городе, напивались до бесчувствия, их приводили в чувство ударами по щекам – и они отправлялись за новыми грузами. Были там люди разных национальностей: мексиканцы, пуэрто-риканцы, либерийцы, канадцы и американцы.
И все они не выглядели убежденным борцами с фашизмом. Они были движимы тройной платой «за риск военного времени». Их поведение было абсолютно не похоже на поведение наших парней. Даже за живучесть своих кораблей они совершенно не боролись. С поврежденных судов-транспортов суда-конвоиры немедленно снимали всю команду целиком. И были случаи дрейфа поврежденных судов без команды – «без руля и без ветрил». Иные из таких кораблей-паникеров, унесенные ветрами и Гольфстримом, разбивались о камни у берегов Новой Земли!
Ходили за грузами в Америку, в Англию и в Исландию и наши транспорты, и очень удивляли союзников своей стойкостью. Они приводили в порты назначения, казалось бы, обреченные на гибель суда, но спокойно и деловито выполняли свою задачу. Многие наши моряки были отмечены высокими наградами и званиями Героев Советского Союза.
Помню, как 2-го января 1942 года наши 4 траулера были посланы в рейс к берегам Новой Земли с целью лова трески для осажденного Ленинграда. Команды были подобраны только из добровольцев!
По пути на промысел уже на выходе из Кольского залива в порту Териберка один из четверки был затоплен бомбой из налетевшего «Юнкерса» прямо у причальной стенки. А наш РТ-69 «Енисей», за 17 дней буквально избороздив в темноте полярной ночи банку Гусиную, взял 200 тонн трески и без сигнальных огней двигался обратно. И в 20 милях от берега шум наших винтов засекла вражеская подводная лодка.
И так случилось, что перед сном, залюбовавшись разноцветными сполохами полярного сияния, мой друг-ленинградец из потомственных путиловцев Вася Токарев завел необычный разговор: «Скажи, Алеша, вот мы идем к Мурманску без огней, с полным трюмом рыбы для ленинградцев. Они гибнут от голода в осажденном городе. А ведь сами в любую минуту можем оказаться на дне. Будут ли помнить о нас люди? Знаем же мы, что здесь рыщут подлодки фашистов».
Я пытался его успокоить: «Да, ты прав, многих уже потопили на подходе к Мурманску, но мы-то знаем об этом! Мы знаем даже места гибели отдельных судов, «Тумана», «Пассата», например. О погибших будут помнить и наши потомки. И они все сделают, чтобы эта война оказалась последней на всей земле».
Уже потом, действуя в разведке в тундре Мурманского направления, я заметил, что начинавшего такой серьезный разговор за несколько часов до рокового события, обязательно ждет трагическая развязка.
Так было и в наступившее утро 19-го января 1942 года. В седьмом часу раздался удар о форштевень, послышалось скольжение с металлическим скрежетом вдоль правого борта. Это заставило большую часть команды, особенно заступающих на вахту с 8 часов, полуодетыми быстро выбежать из кубрика в носовой части корабля на палубу: «Что за удар?»
Штурман ответил: «Впередсмотрящий ничего не заметил. Мы в местах, где даже в январе никогда не бывает дрейфующих льдин».
Тем временем перед вахтой в салоне нас уже ожидал готовый завтрак из обычных на промысле рыбных блюд. И мы зашли туда, плотно задраив на заглушки двери, чтобы не нарушить светомаскировку. К концу завтрака раздался взрыв страшной силы, грохот и скрежет ломающегося и рвущегося металла и дерева, а в раскрывшиеся по обоим бортам двери и во все иллюминаторы хлынуло столько холодной воды, что из салона пришлось выгребать руками и двигаться против ледяных потоков вплавь. Сначала бросились к кубрику (там документы, вещи, одежда), но, ошеломленные, остановились, увидев впереди, перед раскачивающейся с борта на борт частью корабля от мостика до кормы, что нет у нас уже ни палубы, ни трюма с рыбой, ни носовой части с кубриком под полубаком, нет и передней мачты.
Вот тогда и пришла в голову мысль, гвоздем царапнувшая сознание, что идут последние минуты жизни. Но ведь рановато умирать! «Шел парнишке в ту пору девятнадцатый год». И еще одна мысль: «Бежать надо на ростры к подвешенным над кормой двум шлюпкам». Нас трое, да метавшийся там с окровавленным лицом вахтенный штурман с двумя матросами – уже была сила. «Режь тали, ребята, пока не пошли на дно! Бросай шлюпку за борт, пока РТ на плаву!» – лицо штурмана превратилось в сплошную рану от впившихся осколков стекла штурманской рубки, где он находился в момент взрыва торпеды.
Разделочные ножи у матросов всегда при себе, блоки под шлюпбалками нарушили сразу, навалились впятером – и двадцатиместная шлюпка полетела за борт, упав на воду вверх дном… Толпившаяся у борта большая часть команды, не переворачивая ее, бросилась на правый борт. Стоя у блоков второй шлюпки, мы из толпы услышали спокойный голос капитана: «Спускать вторую шлюпку по всем правилам!» Вторая легла на воду нормально, и все бросились к борту, но пожилой и опытный капитан с наганом в руке преградил нам путь и спокойно предупредил: «Буду стрелять в первого, кто бросится в шлюпку. Судно продержится не меньше часа. Вода в котельную через клинкет поступает слабо, пар стравлен. Ребята, по канатам, вниз на весла, взять на буксир вторую шлюпку, она дрейфует где-то у кормы».
Ветер дул в сторону Белого моря, волна метровая – не препятствие для пятерых гребцов, и в полсотни метров в темноте полярной ночи (хотя по часам уже давно был день) мы взяли на буксир опрокинутую шлюпку. Доставили шлюпки по своим местам по обоим бортам, команда стала готовить их к посадке, а мы получили новое задание от капитана: грузить в шлюпки весь печеный хлеб, проверить наличие НЗ (по банке сгущенки и галеты в двух запаянных цинковых банках).
В кромешной тьме помогли выбраться из кубрика (извлекали за руки из образовавшегося разлома) пяти членам экипажа во главе с боцманом, проверявшим уже тонущий полубак. Помогли раненым упавшей мачтой.
Наконец, вся команда была усажена в шлюпки и еще раз проверено наличие людей. Проверка показала: нет с нами одного – Васи Токарева. Видимо, в момент взрыва торпеды он был на палубе, а водоворот после взрыва смыл его за борт.
Налегая на весла, отошли от заметно осевшей кормы, а минут через десять увидели в полумраке, как остатки «Енисея» ушли под воду…
Стало немного светлее, до берега по расчетам штурмана было 18 – 20 миль, а это значило, что работать веслами, поминутно вычерпывая из под ног воду, предстояло до полуночи. Однако мы считали, что нам еще повезло. Во-первых, торпеда не попала в паровой котел (он был всего в семи метрах позади взрыва). Во-вторых, подводные пираты, наблюдавшие за результатами своей «работы», не расстреляли нас с подлодки из орудия и пулеметов.
В первом случае от корабля остаются только мелкие обломки, а во втором – шлюпки уходят на дно с уже спасшимися, казалось бы, людьми. И такое случалось не раз.
Пустынный берег встретил нас в двенадцатом часу ночи морозом под минус 40;, а от воды шел пар, так как в «теплых» струях Гольфстрима вода в январе у берегов Кольского полуострова не выше + 1 - 2 градусов.
На камни мыса Черного выбросились обе шлюпки, но далеко друг от друга. Взяв с собой НЗ, наша группа во главе со старшим – штурманом, и три женщины – повар с помощницей и радист, чтобы не замерзнуть после купания в салоне, двинулась искать жилье.
Карабкаясь по обледенелым скалам, через час мы набрели на телеграфную линию. Здесь я попросил всех отдохнуть, а сам прошел сотню метров, чтобы взглянуть на цифры нумерации соседних телеграфных столбов. Оказалось, что нумерация идет слева и что перед нами столбы № 75 и № 76. До жилья несколько километров! Но нас ожидали все новые и новые препятствия: крутые подъемы и спуски, заливчик без льда. Обойдя его, мы вновь вскарабкались на вершину. И там до нашего слуха донесся лай собак.
Но по гряде сопок мы двигались еще 1,5 – 2 километра, прежде чем заметили огонек. Подойдя ближе, разглядели внизу до десятка разбросанных по ложбине строений. Это было саамское становище Варзино. Чуть ли не хором скандируя, мы воззвали о помощи: «Эй, там, внизу, люди! Помогите!»
Проснувшись, испуганные жители селения собрались в группу, и после небольшого совещания один из них начал обстоятельные переговоры: «Кто вы, откуда, как назывался ваш корабль?» – и т.п. Убедившись, что мы тралфлотовцы из Мурманска, и что мы пострадали на море, он разрешил спуститься.
С ветерком, в снежной круговерти с крутой вершины мы подкатили к гостеприимным хозяевам. Они, извиняясь за недоверие и расспросы, повели нас в свой гостевой красный чум (клуб), в протопленное с вечера помещение с морозильной пристройкой. Там, в тепле и при слабом свете они объяснили, что опасаются высадки на берег фашистов с потопленного корабля. Идет, дескать, война, а поэтому береговые наблюдатели предупредили их о бдительности. Себя они называли лопским народом (лопари), или оленными людьми – саами.
Мы убедились в их большом гостеприимстве, а позже узнали и о других многочисленных ценностях, хранимых и приумножаемых этим малочисленным народом, живущим за полярным кругом и разделенным границами трех государств (Норвегии, Финляндии и СССР).
Из морозильной пристройки они принесли замороженную тушу оленя, подвесили на свисавшие с потолка крючья, убедились, что ножи у нас есть, показали, как отрезать тонкие ломтики мороженого мяса и, объявив его лечебным, настойчиво предложили подкрепиться витаминным деликатесом.
Мы попросили не уделять нам столько внимания, а помочь нашим товарищам со второй шлюпки. Упрекнув нас, что мы не сказали об этом сразу, они на собачьих упряжках отправили своих каюров на поиск. Две упряжки вихрем понеслись к устью реки Варзине, чтобы от него в двух направлениях начать поиск второй половины нашей команды. Найти их оказалось делом нелегким: капитан укрыл ослабевших и продрогших людей в глухой шхере, в затишье от ветра, приказал рубить на дрова шлюпку, жечь отсыревшие в воде ее части и обогреваться этим.
Пять часов длились поиски! (Это привело к тому, что троим в Мурманске потом из-за начавшейся гангрены ампутировали: у боцмана – ноги, у двух матросов – по руке). Раненых и обмороженных, их привезли на поисковых нартах к восьми часам утра. А через час доставили и остальных пострадавших во главе с капитаном.
После чего к клубу собрались все обитатели становища. Женщины принесли горячие национальные блюда и стали потчевать гостей, разделившихся на малые группки, и расспрашивать о сгоревшем Мурманске, о фронтовых делах на подступах к городу.
Оказалось, что многие жители Кольского берега действуют там в составе известной всем 14-й армии (в наши дни эта армия дислоцировалась в Приднестровье и ее командующим был генерал Лебедь), в отдельной оленелыжной бригаде. У всех там были родственники! Я уже слышал, что в любую пургу бригада не допускала перерывов в доставке боеприпасов на оленьих упряжках, а потом и сам убедился, участвуя в разведоперациях, как безотказно на собачьих упряжках на специальных волокушах вывозились раненые из любого пекла боев. Это были действительно хозяева тундры.
За последующие десять месяцев я многому у них научился: и как выживать в тундре, пользуясь скудной растительностью в борьбе с цингой, и как пользоваться карликовой бе-резой и ее корнями как топливом, и как из пластов дерна делать землянки, и как в пургу укрываться в снегу.
Немцы, планировавшие трехдневный поход через тундру и захват Мурманска, и засевшие в ней более чем на три года, проклинали ее в письмах родным и так объясняли свои неудачи: «Тундру создал дьявол, специально планируя на будущее помощь большевикам».
Но нет, не сатанинские проделки помогали нам стойко переносить лишения боевой жизни в тундре, а наши духовные ценности, унаследованные нами от наших предков. Уже в первую неделю боев в цепи десятка пограничников сложил голову генерал-майор Журба, первыми Героями Советского Союза там стали: снайпер – азербайджанец Алиев, пулеметчик – украинец Сивко.
А уже при изгнании горных егерей из тундры в октябре 1944-го бывший тралфлотовец из числа тех допризывников, что осаждали Микояновский военкомат в первый месяц войны, Ваня Бредов предпочел плену собственную смерть от брошенной под ноги противотанковой гранаты. Взрывом он уничтожил себя и группу егерей, пытавшихся скрутить Героя в этой смертельной схватке.
Сейчас бронзовая фигура И. Бредова с занесенной над головой в последнем броске гранатой стоит перед зданием областного музея в Мурманске.
Это были настоящие герои боев в «проклятой богом» тундре.
А за нами тем временем после обмена телеграммами капитана погибшего «Енисея» с командованием дивизиона военизированных траулеров прибыл специально посланный бот с вместительным трюмом, принявшим всю нашу команду без В.Токарева. Вместе с соболезнованием о его гибели в телеграмме была и другая скорбная весть: из 4-х судов, выходивших в море 2-го января, вернулся с рыбой только один РТ.
Но уже готовился выход еще 6-ти судов.
А когда мы вернулись в порт, то тем, кто был в силах, предложили идти бороздить воды Мотовского залива – восточного берега полуострова Рыбачьего, и в другие прибрежные места, где в зимнюю пору на подводных пастбищах жируют многочисленные косяки трески.
И в феврале 42-го года первый эшелон с рыбой прибыл из Мурманска к Ладоге, а оттуда по «дороге жизни» ценный груз был перевезен в осажденный Ленинград. И так все годы войны по 2-3 эшелона с дарами моря «из форточки» в Европу в «плотно закрытое окно» шли от «военизированных рыбаков». Но платить за это приходилось новыми ЧП в море: столкновения судов в темноте, гибель РТ с командами, расстрел плавающих мин и отражение налетов «Юнкерсов» из винтовок и т.п. Бывали случаи, когда поднимали трал не только с рыбой но и с миной. Тогда следовала команда: «Майна мешок за борт помалу, режь стропы!» И корабль набирал ход подальше от уходящей на дно круглой смерти с 2-3-мя тоннами рыбы в потерянном навсегда мешке трала.
И так все четыре года войны рыбаки – пахари моря: старики, женщины, подростки – бороздили банки (приподнятости дна с богатыми для рыбы кормами). А нас, 13 оставшихся в живых из 19-ти, осаждавших военкомат летом 41 года, сняли с судов в мае 42-го и направили новым пополнением в г. Кандалакшу.
Вот сейчас я отвечаю на вопрос: «Что же двигало, какая сила подняла народ? Таких денег, как американцам, никто нам не платил, но «ногами от призыва никто не голосовал». Ответ один: люди всех национальностей поднимались на всенародный подвиг великими духовными ценностями, и поэтому смертельная угроза Родине была отведена. Россия – не глиняный колосс, а несокрушимая духовная крепость!
…112-м зенитно-стрелковым полком, куда прибыло пополнение, командовал поляк полковник Залевский, добровольцем из Варшавы с 1915 года состоявший в разведке драгунского полка вместе с будущим маршалом Рокоссовским. Там он и познал воинское мастерство «охотничьей команды» – полковой разведки. И теперь он решил нам передать это мастерство, после разрешения штаба Карельского фронта составив программу трехмесячного обучения и создав опытный отдельный взвод разведки.
Построив прибывшее пополнение, он объяснил все это нам и скомандовал: «Добровольцы в разведку, два шага вперед!»
И вышли из строя 50 человек, представители 10 национальностей, все комсомольцы. Полковник был очень доволен и заверил нас, что дает нам слово отправить на фронт только в составе этого взвода, а обучение поручает кадровому лейтенанту Чеплюкову.
Спортивная закалка комвзвода, ежедневные походные условия с обязанностью патрулировать полотно Мурманской ж. д. по карельской тайге и болотам. Эти условия позднее мы увидели в фильме «А зори здесь тихие». Нас учили всему, что надо уметь пешему разведчику: взятие «языка», подрывное дело, владение трофейным оружием, маскировка, ориентирование на местности и многие другие премудрости, а главное – глазомер, быстрота и натиск, как учил когда-то русских солдат великий А.В. Суворов.
По окончанию учебы мы прибыли в полном составе на мурманское направление Карельского фронта с отличной рекомендацией полковника Залевского. Но наш новый командир полковник Лысенко решил присмотреться к нам лично и определил взвод в боевое охранение.
Его позиции были на высотке, выступавшей до половины нейтралки, и подвергались частым артналетам и атакам засевшими более чем на год в тундре незадачливыми горными егерями. Здесь мы воочию увидели повадки и человеческие ценности альпийских стрелков – любимцев и земляков Гитлера.
На штурм нашей безымянной высотки они поднимались только, когда над головами после очередного артналета зависал самолет-разведчик – двухфюзеляжная «рама». К ремням каждого стрелка (с медной пряжкой и неизменно выбитой фразой: «Мит унс Готт» – «С нами Бог») была приторочена бухта каната с крюком (на случай эвакуации убитых и раненых). Но удиравшие от нашего ураганного огня бились головой о ледниковые камни – это не в счет. Нет, у них не было нашего правила «Сам погибай, а товарища выручай». Мы бережно выносили пострадавших в бою только на руках, а они оставляли своих собратьев по разбою (попробуй, эвакуируй их под прицельным огнем!) обязательно со всеми документами, письмами от родных, адресами борделей от острова Крит, Афин, Парижа до Осло и Хельсинки. В их карманах был большой набор фотографий порнографического пошиба с непристойными изображениями оргий с обитательницами – «жрицами любви» – этих заведений.
Через полмесяца мы начали приводить через каждые две недели контрольных пленных, и всегда у них в карманах была подобная духовная пища. А владельцы порнопродукции с гордостью называли имена изображенных «Маричек».
Позднее оказалось, что и американскому воинству присущи те же самые качества. Полтора года после войны в Чехии и Австрии мне пришлось нести службу на Дунае уже офицером на демаркационных линиях. Торгаши-янки для развлечения и отдыха имели в карманах полные наборы подобной нечисти. А сейчас, в наши катастрофические времена эти же «ценности» навязываются и нашей молодежи – и по телевидению, и в средствах массовой информации. И нас кто-то решил приобщить к «ценностям цивилизованного мира»!
…С октября 1942 года комдив 10-й гв.сд позволил полковнику Лысенко «разогнать» по ротам «безъязычную» с начала войны разведку и отобрать из оставшихся 45-ти человек, «сдавших экзамен» в боевом охранении только 25 (по новому штату) и только по желанию. И снова среди нас оказались представители 10 национальностей: 2 карела, 2 бе-лоруса, 2 украинца, один понтийский грек, один калмык, 2 казаха, татарин, башкир, мордвин, остальные – русские. Себя же я относил к «советской нации», так как среди моих предков я знал представителей 6-ти национальностей.
Меня-то и избрали комсомольцы-добровольцы своим комсоргом.
Видимо, повлияла моя школьная подготовка, два года учебы на заочных курсах «ин-яза» в Москве, готовивших переводчиков немецкого языка еще до войны, а потом еще физическая и «морская» полуторагодичная закалка на Баренцевом море. Во всяком случае, вручавший мне партбилет летом 1943 года начальник политотдела 10-й гв.сд осетин Х.А. Худалов, дважды уже вручавший мне награды, спрашивал, кто мои родственники …в Осетии. Я отвечал, что знаю прадеда – украинца, прабабку – дочь крещенных калмыка и ногайки, бабку – дочь бывшего крепостного из Воронежа, а по линии матери – три национальности из Западного Казахстана.
Попробуй тут, раздели сегодня меня на части, а также моих четверых детей, 12 внуков и трех правнуков, если к моему многонациональному происхождению у них добавилась к тем 6 еще и кровь других национальностей – поляков, румын, белорусов, мордвы, чеченцев (!) и, может быть, многих других. Нет, я так скажу: раздел Советского Союза – это трагическая, страшная историческая и просто глупая человеческая ошибка. Не надо никаких разделов. Только вместе – мы несокрушимая сила. Мы – советские люди. И только в России могла образоваться такая общность...
…И так не выдерживали сатанинских проделок заполярной погоды «арийцы» из Верхней Австрии, а тут им еще как снег на голову «кошачья тактика» полковника Лысенко! «Языков» они брать не могли, а вот уснувшего на нейтралке хилого паренька из полковой разведки 35-го кв.сп они захватили. И организовали трансляцию-обращение через агитустановку. Допустили к микрофону и сломленного духом пленного. Тот сказал, что с ним обращаются хорошо и даже повидлом накормили.
На подобные приглашения переходить в плен с пустыми котелками и своими ложками мы, конечно, всегда отвечали хохотом. Как дешево враг хочет нас купить! А вот скручивая очередного «языка», мы неизменно слышали: «Гитлер капут! Гарантирен зи дас лебен?».
Не раз из политотдела дивизии приглашали меня в качестве диктора к микрофону, чтобы зачитать очередное обращение к горным стрелкам. И с особым удовольствием в тексте на немецком языке я выделял фразы: «К черту Гитлера, бросайте оружие и сдавайтесь в плен. Командование Красной Армии гарантирует вам жизнь».
И действительно, те из армии Дитля в Заполярье, кто сдавался, уцелели, а остальные, после сокрушительного удара в 1944-м году по очищению нашей Родины, вместе со своими транспортами были пущены ко дну у берегов Норвегии. Наши летчики, подводники и катерники хорошо делали свое «дело войны».
…10-я гв.сд после кратковременного отдыха в Рыбинске на Волге в январе 1945-го года уже действовала под командованием маршала Рокоссовского – по побережью Балтики от Кенигсберга до Свинемюнде.
Ну, а я по направлению полковника Лысенко в четверке гвардии рядовых с середины января 1944 года по январь 1945-го в Пуховическом пехотном училище проходил ускоренный курс подготовки командиров взводов на минометном отделении. По прибытии меня вызвал начальник училища полковник Меерзон и спросил: «Ты что же, матросик, ходишь всю войну в рядовых?».
«Предлагали учиться, но я отказывался», отвечаю, «хотел воевать».
«Нет, я назначаю тебя командиром первого отделения в 1-м взводе минроты. Я – одессит, прошел гражданскую войну. Что поделаешь, люблю матросиков», пошутил он.
А на другой день перед строем роты был зачитан приказ по училищу о присвоении мне и еще одному курсанту звания сержанта.
Быстро прошли учебные будни.
Победную весну 1945-го наш ускоренный выпуск встречал под окруженным Бреслау (ныне польский город Вроцлав). Там располагался полк офицеров 1-го Украинского фронта. Здесь мы увидели, что творили не только враги, но и наши союзники. На боевом пути от Вроцлава до Дрездена мы вновь убедились, какие у кого ценности. Если в зиму 1945-го шестьсот тысяч наших воинов полегли в Польше ради спасения союзников от позорного бегства в Арденнах, то они подобно современной «Буре в пустыне», оставили в развалинах на нашем победном пути город-красавец Дрезден. Уцелевшие от налета «летающих крепостей» жители города встречали нас, горестно разводя руками, и со слезами на глазах говорили: «Аллес капут, аллес вег».
Мы уже видели руины Варшавы – и спасенный от такой же участи Краков. Мы спешили на помощь окруженной Праге, но нам непонятна была кара со стороны американцев городу Дрездену – памятнику архитектуры. Но даже фашисты до американского налета и нашего прихода укрыли картины-сокровища Дрезденской галереи в каменоломнях под городом. После войны они были нами возвращены.
А что мы увидели через полгода пребывания в Чехии, передислоцировавшись на Дунай в строения лагеря-смерти Маутхаузена?
Ожидание немецкого командования сепаратного исхода конца войны привело к тому, что на западе фашисты практически прекратили сопротивление к весне 1945 года, но все силы бросили на восток.
Первыми всю Верхнюю Австрию и Маутхаузен заняли американцы. На барачных нарах они увидели до двух тысяч полутрупов, представителей многих народов. Больше всех было, конечно же, славян: русских, сербов, чехов, поляков, болгар и др. Были здесь и евреи, и у каждого из узников на учетных листах стоял гриф: «этот концлагерь - последнее пристанище в жизни людей, обреченных на смерть».
Охрана лагеря к приходу наших союзников разбежалась уже в апреле, и узники, истощенные от голода и издевательств, умирали, но, если бы их кто-нибудь спас, тот мог бы в замышлявшейся еще в 42-43 гг. будущей «холодной войне» быть нашим новым союзником. Но таких не нашлось, и спецслужбы наших нынешних «союзников» решили проблему в соответствии со своими «ценностями»: они устроили «освобожденным» обильное угощение, тихо спровадив их на тот свет.
Только единицы уцелели от этого злодеяния!
Из их уст и стало известно об этом «акте милосердия».
А до того дела в лагере были поставлены на поток: день и ночь дымили трубы крематория, пепел сожженных в бумажных мешках передавался на удобрения(!) окрестным бауэрам на их поля, из кожи тел-трупов шили оригинальные абажуры(!), непрерывно действовал изолир-блок с четырьмя пулеметчиками на вышках по углам. Блок этот был всегда заполнен числом от 600 до 1500 наших (для них, видимо, самых «страшных и опасных») пленных. Они безусловно были обречены на смерть, стояли на ногах без сна до падения и смерти. Если кого-то друзья осмеливались поддерживать, то с вышки лились струи пулеметных пуль, унося жизни сразу 10-15 человек. А по утрам охрана из комнатки этого блока крючьями волокла к люку посреди «дворика смерти» десятки трупов, которых на подземном транспортере доставляли к трем роликовым носилкам-лодочкам, вдвигавшимся в топку крематория.
Газовые камеры, ледяной бассейн, где наш русский Герой – генерал Карбышев – был превращен в ледяную глыбу, двадцатиметровый обрыв карьера каменоломни, с которого сбрасывали узников (издевательски их называли «парашютистами»), – все это уже не действовало к приходу «освободителей»-американцев. И они постарались скрыть от мировой общественности следы преступлений нацистов – своих политических противников, но идеологических родственников.
Жители города Маутхаузена, окрестных сел, Бауэры в своих усадьбах-крепостях, покачивая головами, говорили нам, что они очень боялись нашего прихода в эти страшные места. Увидим мы, дескать, эту адскую машину смерти первыми, и от нас, от нашей кровной мести пострадают в первую очередь они – живущие рядом австрийцы.
Но наш брат отходчив. Мало ли что случалось на бытовом уровне, но на политическом, на государственном – мы никогда никому не мстили.
На протяжении года сжимались наши сердца от боли, когда мы проходили строем мимо аккуратно поставленных у надгробий (по религиозному признаку) знаков захоронения православных, католиков, иудеев. Так навечно от «щедрого угощения» янки-освободителей было усыплено около 2000 узников лагеря…
А мы помним, что их приход в 1944-45 гг. генерал Эйзенхауэр в своей книге «Крестовый поход в Европу» называл актом величайшего милосердия!
Но мы видели своими глазами, что это был варварский набег торгашей, грабителей, насильников. Ведь не случайно во все послевоенные годы раздавалось и в европейских странах, и в Китае, и в Японии, и во многих других: «Янки, убирайтесь домой!»
Полтора года стояла наша 6-я гвардейская стрелковая дивизия рядом с демаркационной линией, разделявшей наши войска в Чехии и Австрии, и все это время мы слышали от местных жителей: американцы – насильники, грабители, торгаши. Каждую субботу и по воскресениям на берегу Дуная у переправы к Маутхаузену возникала толкучка: продавалось военное имущество, предлагались часы, сигареты, автоматы. Нас это удивляло и мы спрашивали: «Что заставляет вас идти на такие поступки? Ведь это преступление - торговля оружием!» Ответ всегда был один и тот же: «Это наш бизнес. Надо накопить денег к увольнению из армии, чтобы дома продолжить наше торговое дело».
И они делали это еще и так. – Переодевшись в нашу форму, переправлялись через Дунай в нашу зону и начинали грабежи местных жителей. Командиру полка американцев полковнику Рогожину (сынок эмигрантов-белогвардейцев) был доведен приказ комдива 6-й гв. сд генерала Иванова, отданный нашим патрулям: «Задержанных янки уничтожать на месте грабежей». И только после этого подобные «шалости» с их стороны прекратились.
Порно-допинг горных егерей на Севере, грабежи, разврат, нажива от торговли военным имуществом – все это «ценности» одного порядка. Все это внутренняя сущность «цивилизованного» капитализма. Не эти ли процессы происходят и у нас, теперь, на всей территории бывшего Советского Союза?
Но наша любовь к Родине проверялась в боях за нее, а не в торговле ею. Наши солдаты, офицеры и генералы помнили о высших духовных ценностях даже на пути в газовые камеры и в печи крематориев. Разве о наживе думали мои погибшие друзья-разведчики, матросы-тралфлотовцы? Они мечтали, чтобы благодарные потомки помнили о том, что им не хотелось умирать на дне морских глубин или на просторах тундры, на берегах Черного моря или на Волге - повсюду, где черный молох войны пожирал человеческие жизни. Но они шли на это ради нас, живых, любящих жизнь и свою великую Родину. Только такая великая Родина может быть родным домом для нас и достойным памятником для них. Хотим ли мы этого, мы – современники, свидетели, но, надеюсь, не соучастники распада СССР - самого трагического события для народов нашей страны за всю его многовековую историю!?
Но находятся все новые и новые «оракулы и пророки», объявляющие всенародный подвиг напрасным, объявляющие «новые ценности» непревзойденным благом, а память о погибших – излишней нагрузкой для «деловых» отношений.
Многие мои друзья, имея всего лишь 7 - 8-классную подготовку, находясь иногда во втором эшелоне фронта на отдыхе, очень любили слушать чтение книг вслух. Если любители литературы, возвращаясь из госпиталя или прибывая с новым пополнением, привозили в вещмешке любимую книгу, она непременно попадала в нашу землянку. По просьбе друзей я усаживался поближе к коптилке, и в полной тишине по 3-4 часа продолжалось слушание либо повести «Тарас Бульба» Н.В. Гоголя, либо стихов и поэм М.Ю. Лермонтова, либо «Как закалялась сталь» Н.А. Островского и многих других книг.
На этом основании я смело утверждаю, что в наши ночные поиски за «языком» в группах захвата рядом с нами «шли» и Тарас Бульба, и герои Бородинского сражения, и Павка Корчагин и другие герои нашей юности.
С большим вниманием прослушали мои друзья «Всадника без головы» Майн Рида. Сначала нас заинтересовало название книги, а после чтения мы уяснили, что в ней дана реальная зарисовка быта и нравов ковбоев из американского Техаса. Какие мы разные!
А вот «Мертвые души» Н.В. Гоголя до конца одолеть мы не смогли. Вволю посмеявшись над повадками и проделками подлеца – «покупателя-приобретателя» Чичикова и других – настоящих «мертвецов» и небокоптителей, помещиков на Руси, – мы отложили чтение, думая с надеждой, что вот этой-то торговли мертвыми душами на русской земле больше никогда не будет.
А теперь я сожалею, что не настоял тогда на прочтении этой книги до конца. Конечно, погибшие более 50 лет назад никогда не узнают о том, что Чичиковы, Ноздревы, Маниловы, Коробочки, Собакевичи и Плюшкины вернутся в нашу действительность. Но мы, ныне живущие можем их видеть повсюду. Думаю, что знай об этом наперед, нам было бы не до смеха…
Перед нами сейчас встают вопросы: «Кто мы? Откуда? Куда идем? Не сбились ли с пути, завещанного нашими предками и старшими поколениями?» и это не досужие вопросы. Как известно, потеря народной памяти – это гибель народа. Люди, кажется, те же, и похожи на своих предков, но это – совершенно другой народ, это – манкурты, Иваны, не помнящие родства.
Один из ответов на эти вопросы содержится в раннем романтическом произведении
М.Горького «Сказки старухи Изергиль». У гибнущего во мраке, среди болот и в условиях безысходности, в окружении торжествующих врагов рождается идея философского звучания: «Народ не погибает, пока у него есть заветы предков, пока народ верен этим заветам». А среди гибнущих людей эту идею подхватывают смелые Данко, сердца свои превращающие в факелы для освещения нового пути, пути к новой жизни и новым победам.
Такие Данко спасли нашу Родину в злое лихолетье 1941 – 1945 годов. Мы знаем и помним их имена: это Н.Гастелло и Н.Абдиров, А.Матросов и О.Кошевой, З.Космодемьянская и А.Молдагулова, У.Громова и М.Маметова и многие сотни других имен. Не они ли удержали в своих молодых руках факел духовных ценностей народов Советского Союза? Не под светом ли этого, к огромному сожалению, уже значительно померкшего факела мы живем сегодня? Или у нас в руках эстафетная палочка от Чичикова и других негодяев из гениального произведения русского украинца Николая Васильевича Гоголя?
Не смертельная ли беда снова нависла над нашей многострадальной Родиной?
Думайте, молодые. Думайте, наследники.