- Мм... Мне тут вспомнилась одна презабавная история...- с мечтательным видом мартовского кота, протянул Кейси после долгого молчания, поглаживая себя по, давно не видевшей бритвы, щеке.
– Три месяца тряски в этой консервной банке! Что б её... - удручённо покачал косматой огненно - рыжей головой второй пилот, стряхивая длинный столбик пепла на раскалённый песок, - Ей – Богу, я думал, что свихнусь! – он обернулся и кинул гневный, полный обиды испепеляющий взгляд на корабль, словно тот был его тёщей, которую он искренне и люто ненавидел.
Два астронавта, прилетевшие с Земли, преодолев путь в миллионы километров, сидели на берегу древнего марсианского моря и, разморенные на солнце, лениво наблюдали, как не на шутку разгулявшийся ветер, гонял тонны песка по низине высохшего водоёма. То взмывая вверх, то обрушиваясь обратно, неистовый и резвый, как молодой скакун, ветер, горячими волнами гонял марсианский песок, что есть силы, поднимая густую, золотистую пыль, что так чудесно искрилась в лучах рубинового закатного солнца.
Они сидели молча, отбрасывая долговязые неуклюжие тени, и лишь изредка перебрасывались короткими, незначительными фразами. Наслаждаясь каждым моментом долгожданного отдыха, они неторопливо, почти в унисон и с явственным удовольствием затягиваясь, курили столь желанную, но, увы, запрещённую в кабине корабля, папиросу. Плоский и огромный, как глаза австралийского лемура, диск, медленно скатывался с горы небосклона, так что оставалось всего несколько мгновений, и он вот-вот коснётся шершавой глади песочного моря.
И это были те самые потрясающие моменты недоступного, невообразимого счастья и эйфории, что всегда представали наградой в конце бесконечно длинного пути для уставших астронавтов, измученных холодной и вечной, как само время, космической ночью.
Три месяца... Делов - то! Что нам какие-то жалкие девяносто суток? Тьфу, да и только. Прямо как лето. Оглянуться не успеешь, как уже робко проклёвываются из своих зелёных домиков разноцветные головки гладиолусов, как дни становятся заметно короче, и солнце всё чаще прячется в сером панцире облаков... Всё время накрапывает мелкий, противный дождик, а влажный, пронизывающий ветер дует, проникая в самые микроскопические щёлочки в одежде, так и норовя достать душу из промёрзшего тела, как мидию из вскрытой раковины. Всё вокруг становится, до невозможности серо и постыло, и даже редкие, золотисто-бурые пёстрые ладошки листьев – призраков, недавно ушедшего лета, уже не радуют глаз... Словно бы там, наверху разразился кризис, и остались только серая, да коричневая краски, а чья-то невидимая рука вмиг смыла все цвета лета и заменила солнце сорока – ваттной лампочкой. И каждый день с грустью ожидаешь, что вот-вот, крадясь на цыпочках, неслышно и незаметно в угрюмый город тенью проскользнёт зима и раскрасит серебристой, жёсткой кистью пыльные окна, которые вы давно, ещё прошлой весной собирались помыть... А ведь, казалось бы, только вчера... Эх, да что там говорить, время на Земле мчится, как марсианский ветер, погоняя людей, словно песчинки быстрее, быстрее, быстрее...
В космосе же всё иначе. Ещё не известно, что хуже. Летишь часы, сутки, месяцы... летишь и не понимаешь, день ли сейчас, вечер ли, а может и вовсе утро. Уже и не знаешь, когда спать, когда есть. Поначалу начинает казаться, будто солнце ушло безвозвратно, а потом и вовсе перестаёшь верить в то, что оно когда-либо существовало. Там, на неправдоподобно ярких и сочных картинках из детства, в бредовых, невероятных снах, в сказках, в книгах, в фильмах... там, далеко, где угодно, но только не здесь. И тогда становится по-настоящему жутко, страх сойти с ума вползает в душу мерзким слизнем и глодает её изнутри, как спелое, налившееся соком и упавшее на землю, яблоко. А иногда и не страшно совсем, только до боли грустно и обидно, так, что хочется упасть и разрыдаться, неистово бея ногами о металлическую обшивку корабля. Потом за такие мысли становится стыдно. И постепенно, сам того не замечая, перестаёшь включать освещение, заходя в каюту. Жмёшься всё больше по тёмным углам, потому что глаза, уставшие смотреть на мир через пелену мёртвого белого света люминесцентных ламп, болят и слезятся от недостатка солнца... Это сравнимо... Пожалуй, это ни с чем нельзя сравнить. Разве что только с длительным пребыванием в пещере, с той лишь разницей, что здесь над тобой не нависают тонны камня. И на том спасибо.
А что поделаешь? Космос... Звезды... Марс... Вселенная. Бесконечная, необъятная, никем до конца не постигнутая и совсем не изученная Вселенная. Каждый раз, прилетая на новую планету, где ты ещё не был, чувствуешь себя первооткрывателем. Как в старой компьютерной игре-симуляторе, где надо было завоёвывать галактику и стрелять игрушечным бластером в бесформенных, желеобразных инопланетных тварей, больше напоминающих куски кое-чего, о чём не принято говорить за столом, нежели высокоразвитую расу.
Это и есть свобода. Глоток свежего воздуха в безвоздушном пространстве, шарик мороженого в жаркий летний полдень... Шанс реализовать бредовую детскую мечту. Ну, или хотя бы прикоснуться к возможности её реализовать. Словом, эти мучения вполне оправданы, и уж поверьте, они того стоят. А люди, как известно, ко всему привыкают.
Так что, сам факт того, что эти двое сейчас сидели, опираясь ногами о земную твердь, жмурились от живого света и дышали настоящим, природным, а не сжатым воздухом, было событием поистине знаменательным.
Вообще-то, земные и марсианские сутки расходятся всего лишь на несколько минут, но всё же, вечера на красной планете длятся значительно дольше земных. Так что, ещё оставалась пара часов, прежде чем мир вновь погрузится в вязкую, заунывную тьму. Однако это будет уже совсем иная тьма, подогретая горячими песками, продуваемая сотнями ветров, испещренная осколками блестящих звёзд, родная сердцу, несущая умиротворение и спокойствие тьма.
- Так что там за история? – оживился Джим, взглянув на приятеля, с нескрываемым любопытством ребёнка, распаковывающего рождественские подарки.
- Ну... было дело, - Кейси, внезапно посерьезнев, сдержанно кашлянул и продолжил, - видишь там вдалеке руины?- он кивком указал в сторону горизонта.
- Где? – Джим шарил глазами по песчаным холмам, ощупывая близоруким взглядом золотистую кожу Марса, словно руки массажиста, тщательно и воровато крадущиеся по телу пациента. Он напряжённо щурился, будто пытаясь открыть третий глаз, потом, наконец, выпрямился и в недоумении уставился на приятеля, которого явно забавляло смятение Джима.
- А ты приглядись получше. Вон там, прямо за карьером возле Олимпа.
- А, да... что-то есть, - замешкавшись, и с явным недоверием отозвался Джим.
Но как он ни напрягал глаза, как ни щурился, делаясь похожим на китайского лётчика, и как ни сдавливал голову руками, он всё равно, видел лишь груду песка и грозно возвышающуюся над землёй гору Олимп. Однако, желая, всё-таки дослушать историю, он сделал вид, будто разглядел разрушенные стены некоего дома.
- Тут не только дом. Здесь вот стояла конюшня, - Кейси куда-то указал пальцем, - а вон там замок Реддл, кажется... Да, точно, - сказал он, будто прочитав, - даже название не стёрлось... а вокруг садик был разбит. Скудная, конечно, здесь растительность, но зато всё красиво, аккуратно, ухоженно. Старались тут и деревья посадить, и поля засеять, да куда же? Земля здесь не та, да и атмосфера неподходящая... – рассказчик уставился отстранённым, заметно погрустневшим взглядом вдаль, будто старик, погрузившийся в воспоминания о далёкой и безвозвратно утерянной молодости.
Джим с любопытством и недоумением взирал на собеседника и молча, словно боясь своим вопросом спугнуть, представшую перед глазами картину, прилёг на остывающий камень.
Тем временем, чиркнув спичкой, Кейси закурил, нервно пожёвывая желтоватый фильтр самокрутки, и ещё долго рассматривал подрагивающий на ветру и недовольно шипящий огонёк, пока тот, жадно съев щепку, не добрался до его пальцев. Тогда, вновь переведя взгляд на побагровевший горизонт, Кейси продолжил неторопливое повествование, вкладывая в свой голос столько жизни, радости, тоски и боли, словно всё это происходило с ним самим.
- Так вот, к чему, собственно, весь этот разговор. Как ты уже сам успел заметить, когда-то давно здесь была жизнь. Стояли дома, школы, магазины, улицы, больницы... А откуда это всё взялось, - Кейси пожал плечами, - никто не знает. Но факт остаётся фактом, на Марсе была жизнь, и обитателями его являлись, как ни странно, люди. Да-да, наши двуногие друзья – земляне. Но то были совсем иные, не похожие на наших людей. У них был свой язык, свои обычаи, традиции и нравы. Даже внешне они лишь тем напоминали землян, что имели туловище, две руки, две ноги, да лицо со всеми соответствующими его частями.
Они были невысокого роста, как жители дальнего севера, и кто знает, быть может, из-за вечных, непрекращающихся ветров, они даже ходили, чуть сгорбившись, смотря вниз, чтобы песчинки, гонимые порывами ветра не резали глаза. Оттого и ресницы у марсиан были необычайно длинные и прямые. А ещё, у них у всех, как на подбор, были огненно рыжие волосы и слегка раскосые, медовые глаза. А какие у них были женщины! Просто чудо! - продолжал Кейси восторженно, на одном дыхании, словно прочёл невероятно интересную книгу, и теперь спешил поделиться, переполнявшими его эмоциями. - Боже мой... За марсианками выстраивались очереди. Обласканные солнцем, смуглые, горячие, как топлёный шоколад. Вечно смеющиеся, белозубые улыбки, тёплые, словно лето. Об их весёлом, беззаботном нраве ходили легенды... Да что там! Марсиане вообще были удивительнейшим народом... – Кейси заметно помрачнел.
- Однажды, лет, этак, четыреста назад, точно и не припомню, спутники Земли впервые уловили слабые, едва различимые в общем шуме, сигналы с просьбой о помощи, с красной планеты.
Сам понимаешь... Человечество ждало этого дня с того самого момента, как начало осознавать себя частью природы (о чём довольно скоро благополучно забыло). Мы всегда знали, чувствовали, мечтали, что когда-нибудь, предположительно, на закате эры человечества, когда мир перестанет делиться на добро и зло, когда мы, осознав всю суетность мира сего, - по лицу Кейси пробежала кривая, ироничная ухмылка, от которой Джиму стало как-то не по себе, - сложит оружие, поднимет белый флаг (ну, конечно, разграбили всё вокруг, уничтожили, что же ещё остаётся делать), и подобно тибетским монахам, уйдёт в астрал искать Просветления, тут то и явятся прекрасные, богоподобные существа, что протянут сильную, могучую длань больному, умирающему человечеству. Бред, конечно. - Ухмылка сползла с его губ, и лицо Кейси приняло своё обычное выражение, что позволило Джиму вздохнуть с облегчением. – Но мы действительно, чего уж там говорить, свято в это верили, да и по сей день, продолжаем наивно уповать на помощь извне.
Но, как бы то ни было, вершина айсберга показалась на поверхности, контакт был налажен, а значит пришло время действовать. И если гора не идёт к Магомету, то, как известно, Магомет непременно сам пойдёт к этой горе. Что мы и сделали.
В тот же день была снаряжена срочная экспедиция с рядом учёных, военных, переводчиков и врачей, которых, в принудительном порядке отправили спасать, а может быть даже и покорять (это уж как получится) неведомый народ.
И вот, преодолев путь в триста миллионов километров, корабль с двадцатью людьми приземлился на поверхность Марса.
Кейси вновь остановился, чтобы перевести дыхание и задумчиво почесал подбородок, поросший редкой, ржавой, как марсианские пески, щетиной. Джим всё так же молча полулежал на камне, не смея шевельнуться, и терпеливо ожидал продолжения. Он, признаться, не очень любил все эти размышления о добре и зле, о сволочности человеческой натуры и тому подобных, отвлечённых от мирской жизни, вещах. Джим был человеком приземлённым, мыслящим рационально и категорически не приемлющим любую демагогию, в коей он видел лишь бесполезное сотрясание воздуха. И, скорее всего, он был прав. Однако же друга астронавт слушал, и притом очень внимательно, с неподдельным, нескрываемым интересом.
А солнце тем временем тонуло, захлёбываясь в вязких песках, и что есть силы, цеплялось лучами за гладкие, обточенные ветром и песком скалы. На фоне багрового света, они казались вырезанными из тёмной, глянцевой бумаги. Солнечные зайчики, отражаясь от металлического крыла корабля, весело барахтались в песке, словно дети в первом, пушистом снегу. В воздухе пахло теплым камнем и ещё не осевшей после игры с ветром, пылью.
- Когда они прилетели, был вечер. Такой же, как сейчас, такой же, как и тысячи вечеров до и после этого. И чтобы ни происходило, будь уверен, сам Марс на веки останется неизменным. – Джим, заворожённый представленной картиной, механически кивнул. – Они высадились. Всё. Сигнал получен, опухоль вскрыта. Метастазы начали своё стремительное распространение по телу Вселенной.
Члены экипажа, облачённые в защитные костюмы, с оружием наготове, словно шли на войну, высыпали наружу, обнюхивая и прочёсывая окрестности, будто ищёйки.
Как бы они не представляли себе эту судьбоносную встречу, как бы не прокручивали в мозгах все возможные её исходы, на деле же получилось совсем иначе. Произошло то, чего наши напуганные внезапным сообщением друзья, никак не могли ожидать. Мало того, что, пославшие тревожный сигнал марсиане, нисколько не испугались и не смутились при виде прибывших гостей, так они ещё и позволили себе быть любопытными! Вот так незадача. И какое унижение для « высшей расы»! – Кейси горько усмехнулся. – Глупцы. Земляне всё ещё смотрят на других с высоты недостроенной Вавилонской башни. Вот какие мы! Бойтесь, трепещите перед нами! – на лицо астронавта легла тень. – Но марсиане, даже не подозревая о нависшей над ними лавиной, приняли новоприбывших, как дорогих, долгожданных гостей. Они, к всеобщему удивлению, прекрасно владели английским, а потому и трудностей в общении не возникло. Землян проводили в замок, смахивающий на те, что были модными у нас в готическом средневековье, усадили за длинный стол, и устроили по-королевски пышный пир с горами еды и весельем на всё ночь. Тогда всем казалось, что дружба между двумя разумными расами заключена.
На следующий день всю концессию, во главе с известным в то время дипломатом - японцем Ямато Цуками, препроводили к собственно королю и усадили теперь уже за стол переговоров. Тут то и стало понятно, в чём заключается спасательная миссия землян. Дело обстояло до невозможности просто. У марсиан было всё: наука, религия, благополучие, мудрость, история. Всё... кроме самого необходимого: воды. А этого добра на Земле, после таяния ледников, было пруд пруди.
Вот так, на основе нехитрого и, пожалуй, самого эффективного правила: ты мне – я тебе, был заключён договор о взаимопомощи, суть которого состоял в том, что земляне поставляют на Марс воду, а марсиане, в свою очередь, обязываются, грубо говоря, платить ежемесячный оброк и принимать у себя иностранных гостей. На том и порешили. Хотя, по мне, так это было самое натуральное спекулянтство. А что поделаешь? Политика – дело такое.
У народа красной планеты не было выбора ровно так же, как и не было воды. А потому марсиане были вынуждены подписать соглашение, хотя, думается мне, вряд ли они жаждали вмешательства в свою тихую, размеренную жизнь. Они то, небось, рассчитывали на безвозмездную помощь. Ан нет... Всё гораздо, гораздо сложнее. Впрочем, они ни чем не выдали своего недовольства, если таковое вообще имелось потому как, повторюсь, марсиане были невероятно открытым и дружелюбным народом.
Те немногие годы весьма плодотворного сотрудничества с ними, были периодом наивысшего расцвета Земли. Экзотические безделушки экспортировались с Марса в промышленных масштабах. Всем хотелось приобрести что-нибудь, пусть даже самую маленькую и бесполезную вещицу с Марса, немного прикоснуться, так сказать, к культуре наших недавно найденных родственников. Марсиане не сопротивлялись и радушно делились совершенно обыкновенными для себя игрушками. Можно даже сказать, что их это забавляло.
Потом начался массовый приток землян. Корабли прибывали по нескольку раз в неделю. Для них открывались, неведомые доселе марсианам, гостиницы и санатории. Многие путешественники, пресыщенные родными пейзажами, устремились на Марс, как стая осетровых на нерест. Многие из них даже оставались жить на красной планете.
Наши мужчины брали в жёны их женщин. От этих смешанных союзов рождались дети. Эти дети потом обучались в марсианских школах, исповедовали марсианскую религию, работали за марсианские деньги...
Но всё это было... как-то неестественно, неправильно, что ли. Мы не вжились, насильственно вторглись, как лишняя хромосома, в беззаботную жизнь хозяев чужой планеты. Вторглись, но так и не поняли. Просто не могли понять этих странных, диковинных и так непохожих на нас, людей.
Они не ездили на автомобилях и не пользовались телепортами. У них в домах не было телевизоров и компьютеров, их дети не играли в видеоигры и не слушали плееры. Они ходили по театрам, любили гулять пешком и, (о, ужас!) читали книги. У них даже были библиотеки. И не было машин. Казалось, здесь просто не знают о существовании всех этих вещей.
Нам это не нравилось. Совсем не нравилось. Скажу даже больше, нам это мешало. – Кейси говорил быстро, с явным раздражением. – Тогда, что бы было удобнее жить на новой территории, земляне начали постепенно, осторожно вводить непривычную для «несведущего народа» технику. Это был, своего рода, эксперимент. Сначала появились кухонные комбайны, тостеры, духовки и прочая домашняя утварь, без которой не может обойтись ни одна нормальная домохозяйка.
Потом попытались внедрить телевизоры и мобильную связь. Но это было уже слишком. Наши «безобидные» игрушки были для них чем-то вроде инородного тела, как... – Кейси замешкался, подбирая слова. – Как раковая опухоль, как воспалённый аппендикс. И от всех этих, непривычных для них, нововведений, люди на Марсе начали болеть. И через пару недель всю планету охватил неведомый доселе вирус, выкашивающий, выбривающий гигантской электробритвой, целые деревни.
Тогда терпение короля иссякло, и он, совсем уж отчаявшись, принял самое сложное для себя и для всего своего народа решение: попросил гостей покинуть его планету. Король говорил спокойно и учтиво, стараясь ни словом не оскорбить представителей Земли. Гладя линию горизонта, он провёл рукой, охватывая взглядом свои владения, и сказал: « Мы преломили с вами кусок хлеба, мы приняли и приютили вас, как родных. Мы дали вам пищу и кров. Мы учили ваших детей и строили для вас дома. Мы любили вас. Но лишь об одном просили взамен. Не вмешивайтесь. Пользуйтесь всем, что мы имеем, мой народ открыт и радушен, но не вмешивайтесь в нашу жизнь. Не пытайтесь объять необъятное. Мы гораздо древнее и мудрее вас. Но, не подумайте, это, ни в коем случае не в укор вам, а лишь констатация факта.
Миллиарды лет назад мы ушли с Земли, чтобы вы могли жить там, и теперь, после стольких лет, встретившись вновь, что мы получаем? Непонимание? Агрессивность? Злобу? О, люди! – взмолился король, воздев руки к небесам, - Вспомните, что мы одной крови, что мы братья. А теперь вы хотите прогнать нас с наших же земель. За что? Неужели добро для вас пустой звук? А как же ваши философы и мыслители? Вспомните хотя бы их слова. Внемлите их мольбам. Равновесие и мир, есть признак высокоразвитого общества!
Вы повсюду оставляете после себя смрад и тлен. Ваша природа – изувеченная, израненная природа... Такой ли она была раньше? Такой ли мы отдали её вам? О, боги! Куда смотрят ваши боги?!
Я не знаю, не могу понять, что за заразу вы принесли на мою планету, но мне ясно одно: это злое. Забирайте всё и уходите. Я не хочу расставаться врагами и таить злобу. Мы всегда были и останемся братьями. Но сейчас я просто прошу вас покинуть наши земли и вернуться обратно на свою планету...»
Много чего было сказано и с их стороны, и с нашей, но, произнеся последние слова, король поднялся с трона и удалился из замка, так что, все только и видели, как развивается шлейф его длинной мантии.
И в тот же день, собрав вещи, земляне улетели домой.
А уже меньше, чем через полгода огромная многотысячная армия высадилась на Марсе. Был разработан план молниеносной войны, все военные силы Земли были брошены на захват новой территории. Сотни кораблей... Тысячи... нет, миллионы людей! Они тряслись, дрожали, в предвкушении кровавой бойни, зная, что против них, у безоружных марсиан нет шансов. Ни единого... И каждый из них видел себя, вальяжно восседающим на королевском троне в окружении слуг и с венком победы на голове. И каждый из них был готов убить другого, ради достижения своей, подчеркиваю, СВОЕЙ и только своей, цели. Оттого руки их ещё сильнее сжимали оружие, а в глазах горел безумный, плотоядный огонь...
Но, приземлившись, они обнаружили лишь голый песок, пустые дома да заброшенные пашни. Многие здания были разрушены, будто бы прошли уже миллионы лет, городские ворота запечатаны, а прямо перед ними на земле валялся огромный, запылившийся, чугунный ключ, какой обычно передавала в знак повиновения, побеждённая сторона.
Разгневанные, огорчённые и пристыженные люди так и вернулись обратно на Землю ни с чем, точнее, с тем, с чем прилетели. И, говорят, летели они молча.
С тех пор и до этого самого дня, никто из жителей зелёной планеты не смел ступить на пески Марса. Планета так и осталась непокорённой. Ни вашим, что называется, ни нашим...
* * *
Кейси умолк и, с трудом сглотнув, подступивший к горлу сухой ком, уставился безразличным взглядом куда-то вдаль. Солнце уже давно село и подул холодный ветер – предвестник ночных заморозков. На чёрном холсте неба, точно клякса в тетрадке, проступило едва заметное среди мириад звёзд, зеленоватое пятнышко.
Джим понимал, что марсиане сами были не святыми и вели себя ничуть... ну, может, чуть лучше или даже не ничуть, а просто лучше землян. Высокопарные, надменные... тьфу!
Так почему же на душе вдруг стало так гадко и мерзко? Все мы люди. И те, и эти, да вот только не все на своих ошибках учатся, и не у всех сил хватает свою неправоту признать. Да чего уж там! Давно это всё было. Давно, а ранка то всё ещё свербит, всё ещё ноет...
Джим поёжился от холода, втянул голову в плечи и с тоской устремил взгляд туда, где неторопливо вращалась вокруг своей оси Земля. Он, хотя никогда и никому, даже себе не признался бы в этом, в отличие от Кейси, для которого смысл всего сущего крылся в этих путешествиях, безумно тосковал всякий раз, покидая Землю, где осталась его семья: жена, дочки и, чёрт побери, тёща. Да он и сам-то толком не понимал, зачем ему это нужно. Зачем постоянно переступать через себя, трясясь от ужаса всякий раз, когда корабль, рассекая небесную синь, покидает верхние слои атмосферы. Джим, отправляясь в космос, каждый раз грыз и укорял себя, видя распухшие, красные глаза жены, провожающей своего «героя» в путь-дорогу и клялся, что вот этот вот раз уж точно последний.
Он всегда уходил рано утром, пока дочки ещё спят, потому что они бы непременно расплакались громко и жалобно, как умеют только дети, хватаясь за него своими маленькими цепкими ручонками, как обезьянки за сухой корявый сук. Он только целовал их перед сном. И по возвращении с сожалением замечал, как же быстро они выросли... В последний раз он отсутствовал больше года. Девочки не узнали своего блудного отца. Когда он пришёл, они спрятались за маму и робко выглядывали из-за неё, с любопытством наблюдая за «чужим дядей». И только через несколько месяцев они вновь стали называть его папой. Ну, так почему же, чёрт возьми, почему он вновь попёрся туда? Джим не знал. Возможно, он хотел угнаться за своим неутомимым другом. А быть может, чувствовал свой долг перед ним. Они ведь всю жизнь были лучшими друзьями. Хотя вряд ли такой человек как Чарльз Кейси нуждается в сопровождении. Он, что называется, сам себе и брат, и сват.
С трудом и сожалением отведя взгляд, Джим сел рядом с другом и хотел было что-то сказать, но так и не решился. Потом они одновременно, будто сговорившись, вздохнули и закурили.
* * *
Тонкие струйки дыма уносились вверх, выписывая в воздухе причудливые узоры. А издалека, из окон полуразрушенного замка было видно, как угольки сигарет то затухают, то вспыхивают вновь, будто сигнальные огни маятника посреди ледяного космического моря.