Первым делом на кухне Надежда Васильевна включала телевизор. Не взглянуть ранним утром в лукавый глаз, отражавший в собственном свете сюжеты, от которых по телу еще долго потом ходили мурашки, женщина не могла.
«…ек стали жертвами вчерашней автомобильной катастрофы», - сообщил голос телеведущей, не успевшей ещё проявиться на экране.
Ноги Надежды Васильевны подкосились.
- Господи, - грузно опускаясь на табурет, прошептала она, а правая рука машинально описала перед носом «восьмерку».
- Матушка святая, спаси и сохрани.
Но, даже осеняя себя крестным знаменьем, женщина продолжала пристально смотреть в дуло телевизора.
Это раньше после каждой такой новости она могла крикнуть мужа, чтобы тот пришел и поскорей развеял страхи за детей, внуков и правнуков, которые, как ей чудилось, могли оказаться в гуще ужасных событий.
Его строгого: «Дурная ты. Наши, они как там могут быть?», произносимого с незлым раздражением, ей хватило бы, чтобы на время успокоиться и не думать о плохом.
Теперь уже год как он сам нуждался в словах утешения, и она с усердием боролась и с болезнью, внезапно поразившей мужа, и со страхами, которые он испытывал, не имея возможности самостоятельно им противостоять.
- Мамуля… мамуля…
- Иду, иду, родненький, - откликнулась Надежда Васильевна, едва услышав из спальни слабый, но настойчивый голос.
Откинув одеяло, её Петрович, как сухой скрюченный корень, выпирающий из земли, лежал на кровати.
- Писать хочу.
- Молодец. Сейчас организуем.
- Далеко гальюн?
Диковинное слово застало её врасплох. Ни разу ею не слышанное, оно хоть и было произнесено достаточно членораздельно, но сбивало с толку. Надежда Васильевна никак не могла уловить смысл сказанного.
- Далеко июнь? - с сомненьем произнесла она.
- Февраль, - раздраженно ответил он. – Дай тапочки. Я пойду.
Она давно привыкла к перепадам в его настроении и не обращала внимания на недружелюбные выпады.
- Не выдумывай, папуля. У тебя ноженька не ходит. Давай, мы уж по-старому…
Надежда Васильевна нагнулась за стоящей на полу огромной пластиковой кружкой. Раньше она поливала из неё полезные для домашней аптеки цветы, а теперь пришло время приспособить ёмкость для других нужд.
- Мама, ты как доярка с подойником.
Шутка оказалась неожиданной, а само сравнение заставило женщину улыбнуться и она, уже закончив все приготовления, очень нежно, чтобы не сбить его с настроя, произнесла:
- Вечно ты что-то выдумаешь, миленький мой. Готов?
- Можно?
- Дуй.
- Не промажу? Не получится: солдат Хабибуллин попал мимо?
Про мифического солдата Хабибуллина она слышала не впервые, но запомнить фамилию очевидного разгильдяя не могла. Может быть, поэтому она исправно делала вид, что слышит байку в первый раз.
- Откуда ты все это берешь? Бибулин какой-то. Надо же.
- Да на фронте. Вот послушай анекдот. Это жизнь.
Говорил он отрывисто, с паузами, но все более и более расходился, и было видно, что ему жутко хотелось повеселить «мамулю».
- Команду дали передать по цепочке: «Старшину Балалайкина к комбату». Кто-то спутал, и пошло: «Старших с балалайками к комбату». В батальоне - четыре роты. Это в мирное время был один старшина, а в войну-то было их три-четыре. Так вот, через некоторое время бегут…
Закончить фразу Петрович уже был не в силах. Подбородок его затрясся и легкие всхлипывания, похожие на рыдание, заставили прервать рассказ. Он смеялся. Смеялся почти беззвучно, закинув голову на подушке и страдальчески вздернув брови.
- Эх, юморист ты мой, - не разобрав и половины из того, что говорил муж, нежно произнесла Надежда Васильевна.
Захлёбываясь и вытирая здоровой рукой слезы, скапливавшиеся у глаз, Петрович силился завершить рассказ. Для этого он начинал свою историю снова, но она всякий раз обрывалась на том же самом месте.
- Так не один старшина прибежал, а восемь, - наконец произнес он ключевую фразу, - и все с бала… с балалай-ка-ка-ми, - заливался он, с видом больного пса косясь на любимую хозяйку.
-Давай, поднимемся немного, Бибулин, - когда веселье улеглось, предложила Надежда Васильевна.
- Давай, - эхом отозвался с подушек.
И тут же, как только она попробовала подтянуть мужа повыше, острой болью напомнили о себе конечности, первыми предавшие старого солдата.
- Ой, рученьку, рученьку, - а через минуту: - Ноженька ноет. Аж тоскует.
- Ничего, сейчас таблеточки выпьем. Ты только не усни.
Надежда Васильевна направилась на кухню, где из телевизора опять доносились позывные информационной программы. У дверей её остановил голос Петровича:
- Мамуля.
- Что, родной?
- Как хорошо, что мы не во Франции.
И потом, как будто вспоминая все, что когда-то ложилось тяжелым бременем на его грудь, произнёс:
- Наша жизнь - сплошная драма. Что толку жить без приключений? И с приключеньями тоска.
Надежда Васильевна замерла в дверях. Придерживаясь за косяк, она всем телом повернулась к мужу.
Он смотрел в потолок, и его тусклые, как заплесневелые оливковые косточки, глаза выражали скорбь и усталость.