Всю жизнь Николай Иваныч работал инженером на заводе. Быт в провинции размеренный. Да и на заводе относительный порядок. Как говорится, кризис кризисом, а обед по расписанию.
Командировки Николай Иваныч считал олицетворением неустроенности и нескончаемых хлопот от убытия туда до прибытия сюда. Командировок Николай Иваныч не любил. И поездов не любил. В студенчестве так наездился в переполненных вагонах, пропахших немытыми туалетами и прелыми носками, столько наслушался пьяных гулянок и разборок, что «железнодорожная» аллергия сопровождала его всю жизнь.
Но нужда заставила ехать в Москву. Точнее, начальство, пославшее в командировку.
Для пятидесяти пяти лет Николай Иваныч выглядел достаточно моложаво. В студенчестве успешно занимался боксом, ездил «на Россию», позже много лет бегал по вечерам в сквере. Не «от инфаркта», как рекомендовали телепередачи и советский журнал «Здоровье», а из удовольствия. Да и пятнадцатилетняя разница в возрасте с женой обязывала.
Последнее время, бегал, правда, всё реже - уставал. Николай Иваныч женился поздно, теперь две дочери-студентки напрягали семейный бюджет, приходилось работать и подрабатывать… И в командировки ездить.
Нет, он не тяготился семейной жизнью и бесконечной нехваткой денег. Денег, сколько бы их у кого ни было, всем не хватает. Жена, стройная и умная – на ней любая одёжка, даже неновая, сидела стильно - за нарядами не гонялась. Дочери в школе учились хорошо, и в институты поступили самостоятельно, тоже недостатком денег не попрекали. А в этом году и вообще полегчало, помогла досрочная пенсия по вредности.
Но в командировки ездить он не любил.
Билет взял заранее, в плацкартном вагоне, хотя можно было и в купейном. В заводской бухгалтерии знали Николая Иваныча как добряка и трудягу, и во благо семейного бюджета компенсировали неудобства деньгами. Не полностью, конечно… Однако, копейка к копейке – жене на сарафан, шутил Николай Иваныч. А со временем и на шубу.
Ещё раз убедившись по билету, что ехать ему на втором месте и на второй полке, Николай Иваныч остановился у первого купе. Нижние полки занимали полноватая старушки лет семидесяти и незаметная девушка, вероятно, студентка.
Николай Иваныч поздоровался подчёркнуто доброжелательно, показывая, что неудобств соседкам не причинит.
Старушка ответила не особо приветливо: здравствуй, мол, коли пришёл. Спрятавшаяся за газетными сканвордами девушка что-то буркнула едва слышно.
Николаю Иванычу не понравилось скорее бурчание студентки, чем старушкино прикрытое неудовольствие. Старая жизнь прожила, неизвестно, чем ее укатало. А у молодой – элементарная невоспитанность.
Он поставил наверх портфель с пропитанием на три дня, расстелил постель и аккуратно сел на нижнюю полку, стараясь не теснить притаившуюся за сканвордами девушку.
Пассажиры медленно заполняли вагон.
Воздух в вагоне свежий, значит, убирают постоянно, удовлетворённо отметил Николай Иваныч. В грязном вагоне воздух даже в начале поездки плохой.
Попутчицы молчали. Николай Иваныч тоже не любил болтать попусту.
- Вниманию провожающих! – громко объявил проводник. – Поезд отправляется через две минуты. Просьба освободить вагон.
«Счастливые, - с завистью подумал Николай Иваныч, разглядывая через окно людей на перроне. – Вон как радостно машут руками. Им не маяться два дня в поездах, дома остаются».
Через минуту перрон с провожающими и вокзалом двинулись к краю окна.
«Молодец, - похвалил Николай Иваныч машиниста. – Мягко тронул состав».
Старушка забормотала что-то, видимо, молитву, несколько раз перекрестилась.
«Ну, раз помолилась, значит доедем нормально», - сдержанно улыбнулся Николай Иваныч.
Поезд выбрался из города, неторопливо запетлял между холмов вдоль Волги.
Николай Иваныч разглядывал дачные участки с «пряничными» домиками, хвойные и берёзовые рощицы, деревни, вызывавшие жалость серыми, покосившимися жилыми строениями, которые и домами-то не хотелось называть. Бывшие животноводческие фермы с обвалившимися стенами и рухнувшими крышами походили на полуобглоданные трупы огромных животных.
«Гибнет деревня, - думал Николай Иваныч. – Людям работать негде, разворовывают фермы. Пропивают…».
В середине вагона молодёжь выпивала. Но шумели не очень громко, к тому же радостно, так что веселье не раздражало.
Николай Иваныч вспомнил Зощенко, который писал, как в его времена, едва поезд трогался, пассажиры вытаскивали припасы и съедали за раз столько, сколько дома на неделю бы хватило. Теперешние пассажиры объедаться не спешили.
Сильно изменились времена. Тогда, вроде, и беднее страна была, а народ, похоже, жил сытнее.
«Ехать долго, почти сутки. Вечером и ночью высплюсь – когда ещё столько времени для безделья представится! – рассуждал Николай Иваныч. – Утром в Москве - дела, после обеда – за подарками семье, а вечером – назад».
Вот и первая остановка. Станция небольшая, а стоянка почему-то двадцать минут.
В купе вошёл молодой человек, молча положил спортивную сумку под нижнюю боковую полку, на верхнюю забросил сложенную тележку, на каких челночники возят тюки. Снял утеплённую куртку, меховую шапку, повесил всё на крючок, молча сел, отвернулся в окно.
Лет двадцать восемь – тридцать, определил возраст нового соседа Николай Иваныч. Поджарый, большие залысины сильно оголяют череп. Из-за них, видимо, стрижётся наголо. Узкие губы, чуть орлиный нос. Глаза цепкие, мимоходом стреляют в окружающих из-под приспущенных век, но голова остаётся неподвижной.
«Подпольщик», - усмехнулся Николай Иваныч.
Вошли ещё двое: мать-старушка провожала великовозрастного сына.
Старушка обыкновенная. Сухонькая, сгорбленная, одета бедно, но чисто. Опасающаяся всего в жизни.
- Ты уж гляди, аккуратнее… - громко нашёптывала, склонившись к севшему за столик «подпольщика» сыну.
Сыну под пятьдесят, прикинул Николай Иваныч. Тощий и сутулый, в мать. Лицо узкое, с мелкими чертами. Широкие очки со стёклами в полпальца толщиной. Длинный нос клювиком свисает на выдающуюся вперёд верхнюю губу. Нижняя губа маленькая, отодвинутая назад, а подбородок и вовсе крохотный, недоразвитый. В общем, не лицо, а несуразица.
Птичка, - дал ему название Николай Иваныч.
Он читал, что китайские физиономисты определяют судьбу человека по лицу: если лицо несуразное, и судьба сложится несуразно.
- Я там положила тебе на первое время, - громко шептала мать, испуганно оглядываясь по сторонам. – Ты уж береги… Пенсию ведь отдала всю…
- Да ладно, маманьк, - скрипучим дискантом отговорился и отмахнулся сын, пытаясь ногой затискать под себя большущую дорожную сумку. – Иди уж. А то поезд тронется, не успеешь сойти.
- Минут десять ещё простоит, - со слезой уговаривала сына старуха. – В книжку я положила, ты приглядывай…
Похоже, в разумности сына она сомневалась.
- Иди, иди, - сын подпихнул старуху к выходу. – А то тронется состав, сигать придётся.
Маленький ротик его порвался в неприятной улыбке. Птичка победно огляделся, довольный шуткой.
- Ты уж там… - цеплялась старуха за сына. – Не пей…
- Трогается уже, - попугал сын. – Иди, а то уедешь со мной в Москву!
Охая и жалея сына, старуха ушла.
- Надоест, не отвяжешься, - как подросток, ломким голоском, оправдался Птичка, не переставая тыкать ногой сумку.
- Не полезет, - «подпольщик» стрельнул глазами на сопротивляющуюся сумку, на Птичку в очках, на старушку – попутчицу Николая Иваныча, и совсем мельком – мимо Николая Иваныча.
«Как отсканировал», - подумал Николай Иваныч.
- Давай, заброшу наверх.
«Подпольщик» рывком выдернул сумку из-под ног хозяина, забросил её наверх.
- Да не надо… - с опозданием растопырил ручки-крылышки Птичка, тараща огромные стёкла в толстой пластиковой оправе.
«Подпольщик» выудил из своей сумки две бутылки пива, поставил на столик, сел.
- Игорь, - представился попутчику и протянул руку для пожатия.
- Сергей, - чуть смутился Птичка, протянул ладошку в ответ. Из-за толстых стёкол бросил страждущий взгляд на пивные бутылки.
«С похмелюги», - понял Николай Ивыныч.
Игорь энергично встряхнул руку попутчика. Прикрытые веками, как бы дремотные, глаза не упустили жадного взгляда Птички.
- Пей, - небрежно толкнул бутылку.
Со второй бутылки громко сдёрнул пробку за металлическую петельку, шумно понюхал.
- А-а… Свежее! Холодное!
Запрокинув голову, шумно отлил в рот жидкости, смачно сглотнул, поставил бутылку на стол, довольно крякнул. Прикрывшись веками, испытующе глянул на соседа.
- Нет, спасибо, - заотказывался Птичка. Острый кадык судорожно дёрнулся по тощей шее. - Я в ресторане сейчас возьму.
- Ладно, Серый, - снисходительно успокоил попутчика Игорь. – В ресторане дорого, а я из дома взял. Что мне, в одного пить?
Он громко сорвал пробку со второй бутылки и решительно сунул горлышко под нос соседу.
Перед запахом пива из бутылки под носом Птичка не устоял.
Сдерживаясь, запрокинул голову, и, торопливо глотая, вылил в себя половину пива. Отнял бутылку от губ, замер, прислушиваясь к ощущениям во рту, в желудке, в голове, в теле… Вспомнил, что надо дышать, отдышался, как после интенсивной пробежки. Выпил ещё четверть бутылки. С сожалением взболтнув остаток, поставил бутылку к окну.
Глянул на свою, почти пустую бутылку, на бутылку попутчика, почти полную. Недоверчиво качнул головой. За толстыми стёклами очков чётко прорисовалось сожаление.
«Жадная до выпивки Серая птичка», - отметил Николай Иваныч.
- На работу? – точно определил цель поездки соседа Игорь.
Практически все мужчины этого поезда ехали в Москву на заработки. А половина женщин – к мужьям. Проведать или за деньгами.
- На работу, - обрадовался Птичка. – Я там в клёвой фирме устроился. Сигнализацию монтируем.
Гордость расправила ему узкие плечики и выпятила впалую грудь.
- А я за товаром, - негромко обронил Игорь. – Ну, за успех наших предприятий.
Своей бутылкой он звякнул о бутылку соседа.
Птичка радостно выплеснул остатки пива в рот. Игорь лишь слегка пригубил.
- Да-а-а… - Птичка расслабился и развалил крылышки в стороны. – В Москве работать можно. Меня начальство уважает. Я у них один спец по системам. Раньше здесь кантовался, - он пренебрежительно кивнул в сторону окна, - в телемастерской. А сейчас ремонтировать нечего, вот и подался в Москву…
Он увлечённо рассказывал, как его уважает начальство в Москве, какие важные заказы он выполняет, как однажды ему пришлось монтировать пожарную сигнализацию в каком-то театре, где он встретился с известной актрисой, забыл, как её фамилия…
Старушка с первой полки на попутчиков внимания не обращала, изредка без интереса поглядывала в окно. Девушка, прикрывшись сканвордами, дремала в своём углу.
На очередной станции в купе вошёл мужчина в интеллигентных очках, в добротном пуховике, в замшево-меховой фуражке, с такой же тяжёлой сумкой, как и у «Серой птички».
- Моё, - указал на вторую полку напротив Николая Иваныча.
- О! Наш товарищ! – обрадовался Птичка. – В Москву? На заработки?
- На заработки, - серьёзно подтвердил мужчина, раздеваясь.
Он попытался поднять сумку на третью полку, но с первого раза «вес не взял», сумка была слишком тяжела.
- Давай помогу, - услужливо поднялся с места Игорь и легко забросил сумку наверх.
- Спасибо, - чинно поблагодарил мужчина и сел на край нижней полки рядом со старушкой. Впрочем, в полоборота к пившим пиво соседям.
«Интересно, флюиды, что-ли, от меня какие исходят, что такие во мне сразу чужого ощущают? - удивился Николай Иваныч. – Этот, хоть и без галстука, но в приличном костюме, в интеллигентных очках. Для них сразу свой. Я – в свитере, как и Птичка… А чужой до такой степени, что и словом ни разу не задели…».
- Сергей, - Птичка сунул ладошку для знакомства новому попутчику.
- Владимир Петрович, - весомо ответил новенький и пожал руку Птичке.
- А это Игорь, - уважительно представил соседа Птичка.
Игорь к процессу знакомства почему-то отнёсся довольно прохладно. Лишь кивнул головой.
- Сумка у тебя тяжёлая, - насмешливо заметил он. – Инструмент, что ли в Москву везёшь?
- Харчи, - снисходительно поправил Владимир Петрович. – Картошки ведро, лук…
- Соль, перец...
- Нет, соль в Москве куплю, - сговорчиво возразил Владимир Петрович. – А картошку чего не привезти, коли дома она бесплатная, а в Москве втридорога…
Птичке с бутылки пива захорошело. Он без меры хвастал работой, красавицей женой, которую бросил. «А ну ее…». То и дело жадно поглядывал на бутылку Игоря, к которой тот больше не прикасался.
- Владимир наш человек… - радостным дискантом хвалил соседа Птичка. – Володь, ты в каком районе работаешь?
Из разговоров Николай Иваныч понял, что Птичке сорок пять лет, Владимиру Петровичу пятьдесят семь. Игорь о себе молчал.
«Выглядишь ты, однако, лет на десять постарше меня», - подумал Николай Иваныч про нового соседа.
- Работать у нас негде, - рассказывал Владимир Петрович. – Дети у меня взрослые, сами по себе. Вот жена и вытурила. Езжай, говорит, деньги зарабатывай.
- Пиво-лимонад-пирожные! – послышалось из дальнего конца вагона.
Птичка суетливо вытащил кошелёк, близоруко уткнулся в его нежирные внутренности.
- Пиво почём у вас? – спросил подошедшую разносчицу.
- Сорок восемь самое дешёвое.
- Две, - Птичка протянул сотенную бумажку, получил две бутылки и сдачу. Поставил бутылки на столик.
- Ты меня угостил, а я тебя угощаю, - радостно похвастался он перед Игорем. Торопливо откупорил бутылку, жадно прихлебнул. – Холодненькая!
- У меня есть, - Игорь лениво взял свою бутылку, чуть пригубил, кивнул на Владимира Петровича. – Его угости.
- Будешь? – спросил Птичка.
- Да мне завтра с утра на работу, - неохотно возразил Владимир Петрович.
- Бутылку пива перед завтрашней поездкой и шофёр выпьет, - Игорь насмешливо скосил из-под век глаза.
- Да и я выпью, - тут же согласился Владимир Петрович и неторопливо присоединился к компании.
- Начальство меня уважает, - рассказывал Владимир Петрович. - Начальник как-то… Не тяжело, спрашивает, Петрович? Ты у нас самый старший. Если что – скажи, работу полегче найдём…
- Меня тоже начальство уважает! – радостно хвалился Птичка. – Меня и в общаге все уважают!..
Со второй бутылки его заметно развезло. Он разговаривал крикливо, перебивал собеседников, хвастал без меры.
«Слаб мужичок, - подумал Николай Иваныч. – А похмельного и вовсе с двух кружек развезло». Пьяный галдёж начинал действовать ему на нервы.
Пиво у Птички кончилось.
- Щас водочки купим, - решил Птичка. – В ресторане.
- В ресторане дорого, - безразлично заметил Игорь, внимательно посмотрев из-под приспущенных век на соседа.
- А, - отмахнулся Птичка. – Маманька денег дала на дорогу. Две с половиной тыщи. Пенсию свою. Есть на что водочки купить.
«Бедная маманька», - посочувствовал далёкой старушке Николай Иваныч.
Птичка вытащил кошелёк, покопался в нём. Денег не хватало.
Встал на сиденье, с грохотом уронил свою сумку вниз, из глубоких недр её выудил книгу карманного формата, перегнул. Книга раскрылась в том месте, где закладкой лежали две тысячные и одна полутысячная купюры.
- Пенсию маманька дала, - буркнул под нос, вытащил полутысячную, захлопнул книгу и засунул ее поглубже на дно сумки.
- Давай помогу, - как-то очень шустро встрепенулся Игорь, подхватил сумку и забросил наверх.
- Щас принесу! – пообещал Птичка жестом фокусника, успокаивающего публику, что заяц в шляпе будет, и нетвёрдыми шагами отправился в сторону вагона ресторана.
- Подожди, вместе сходим, - сорвался с места Игорь.
Николай Иваныч посмотрел на часы мобильника. Десятый час. За окном давно стемнело. Проводники притушили яркий свет, побуждая народ к ночному отдыху.
Выпивавшие в середине вагона молодые притихли, вели негромкие беседы «про жизнь».
Расплакался маленький ребёнок, но быстро успокоился заботами матери.
Проводники разносили чай с лимоном и без лимона.
Николай Иваныч достал сумку, стаканчик со сметаной, пряники, минералку, поужинал.
Ушибаясь о полки и поручни, из вагона-ресторана вернулся Птичка. За ним молчаливой тенью шёл Игорь.
- Во! – гордо показал Птичка бутылку водки, блеснув огромными, как у совы, стёклянными глазами, и раскрыл клювик, будто сильно хотел пить. – Четыреста пятьдесят.
- Бог ты мой! – перекрестилась старушка с нижней полки. – Какие деньжищи прожруг!
- Щас мы… Щас мы её…
Птичка сел, нетерпеливо сорвал головку с бутылки, разлил в появившиеся откуда-то стаканы. Один пододвинул Игорю.
- Ну, давай…
- Я пиво, - с ленцой отказался Игорь и чуть пригубил из «нескончаемой» бутылки. - Петровича угости.
Кивнул в сторону Владимира Петровича и безразлично отвернулся к окну.
- Ну, если одну только, - не дожидаясь приглашения, - согласился Владимир Петрович. – А то мне завтра с утра на работу. Я закуску сейчас организую.
Не снимая с верхней полки сумку, наощупь вытащил колбасу, хлеб, ещё какую-то снедь.
- Ну, за знакомство…
Рассматривать собутыльников и отслеживать процесс пития у Николая Иваныча желания не было. Он снял ботинки и залез на свою полку.
Сквозь дрёму слышал, как Птичка с Петровичем наперебой хвастались друг другу уважением на работе. Потом Петрович вспомнил, что сын у него служит в охране, тоже в Москве, хорошо зарабатывает. Что и его на службе уважают. И Птичка вспомнил, как он служил, как в дембелях гонял молодёжь…
- Да я их вот так держал! Они у меня на цырлочках!..
«Такие вот… недоделки, когда имеют возможность командовать людьми, командуют рьяно. Сволочью ты, похоже, в дембелях изрядной был…».
Проснулся Николай Иваныч от грохота.
Он не успел понять, что за мужик лезет на вторую полку напротив – мужик обрушился в проход, звучно ударившись в конце полёта головой о столик. Приглядевшись, опознал Петровича.
Лоск самодостаточности с мужика слетел. Был он без очков. Лицо оплыло и утеряло правильные очертания, стало пьяной рожей с бессмысленными глазами и слюнявым ртом, в котором залипали слова и отдельные звуки.
Петрович в очередной раз корячился, пытаясь взобраться на лежбище. Но сил хватило лишь, чтобы забросить на полку верхнюю половину тулова. Зад и ноги свисали в проход.
Игорь сидел за столиком, безразлично отвернувшись в окно.
Подержавшись некоторое время за поручень, Петрович, видать, уснул. Рука его разжалась, и он в очередной раз с грохотом свалился в проход. Сильно задев дремлющего напротив Игоря Птичку.
От удара Птичка встрепенулся, зачирикал испуганным воробьём:
- Ты чего, Володь, ты чего…
Поправил скособочившиеся очки и засуетился помогать упавшему.
Стукаясь головой о полки, Петрович встал на четвереньки. Держась за поручни, распрямился, отклячив зад по-обезьяньи, снова полез вверх.
Увидев, что Петрович того гляди упадёт ещё раз, Игорь вскочил, принял «груз» на плечо, подкинул тело на полку.
Петрович лежал враскорячку. Случись на стыке или при торможении толчок посильнее, обязательно упадёт.
Игорь сходил к проводнику, принёс ремённое приспособление вроде подтяжек, пристегнул к нужным местам на полке, устроил для пьяного заграждение.
Николай Иваныч с удивлением наблюдал за действиями Игоря. Опытный в деле пристёгивания пьяных к полкам!
Птичка сидел на своём месте, забыв о Петровиче. В полудрёме непонятно бормотал, настойчиво доказывая что-то самому себе или виртуальному, из мира духов, собеседнику.
Игорь взял бутылку, стоявшую перед «птичкой», наклонил ее, разглядывая содержимое. На дне что-то плескалось.
Вылил остатки водки в стакан, пододвинул «птичке» под нос, приказал: «Пей!».
Птичка выпил.
То ли доза подействовала не так, как ей положено, то ли чуть передремавший Птичка освежил голову, но жизни в нём прибавилось. Он разговорился, причём громко, во весь голос. Бессмысленными обрывками предложений и слов что-то рассказывал Игорю. Тот безэмоционально смотрел в чёрное окно, не реагируя на шум пьяного.
«Каз-зёл!» - всё больше раздражался Николай Иваныч. Мечты отоспаться в дороге рушились.
- Да что же это такое! – громко возмутился женский голос из середины вагона. – Успокоитесь вы, наконец, или нет!
Игорь на возглас не отреагировал. Будто и не слышал его.
- Заткнись, урод! – крикнул мужской голос.
- Сам урод, - вполне осмысленно вдруг отреагировал Птичка.
- Козёл, я ж тебе бошку набок сверну! – возмутился тот же голос.
По проходу к «Птичке» подошёл крепкий парень в майке, похожей на майку десантника.
- Ну ты когда, урод, угомонишься, - без особой злости парень ткнул Птичку падьцами в плечо.
- Ты ч-чё толкаешься? – пьяно возмутился Птичка. – Больно же! Ты кто, вообще, такой? Игорёк, он кто?
- Ты крутой, что-ли? – как-то внезапно включился в разговор Игорь. – Видели мы таких крутых. Я таких крутых, когда служил, по три на одном вертеле жарил. Ты чего сюда пришёл? Права качать? У себя в купе качай. Или дома. Ну, отдыхает человек, ну говорит громко. Ты что, разбираться, что-ли пришёл?
От такого напора парень в тельняшной майке чуть оторопел.
- А ты кто такой, - удивился он.
- А я такой! – напирал Игорь. – Разобраться хочешь? Щас будет остановка, разберёмся. Посмотрим, кто на рельсах будет лежать, вдоль шпал. Выйти хочешь? Ну, идём, выйдем.
«Неужели до драки дойдёт?» - с тревогой думал Николай Иваныч. – Парень-то, вроде, хороший… Пришёл пьяного успокоить. А этот Игорёк, какой-то приблатнённый. Пырнёт ножом, и уедет.
- Щас, остановка будет, выйдем, - напирал Игорь.
- Ну, пойдём, выйдем, - удивлённо, но без капли испуга, согласился парень.
- Да я с таким, как ты, и в соседнее купе не пойду, не то что разбираться… - внезапно развернулся на сто восемьдесят градусов Игорь. – Мне это надо, что-ли? Крутой нашёлся… Не знаю, когда ты служил, а я дембельнулся семь лет назад. В то время такие, как ты, по букварю «мама» читать учились…
«Э-э, парень, да ты крутой только на словах, - подумал Николай Иваныч. – А как дело коснулось «дела» - ты и на попятную…».
Служба в армии для молодёжи - тема святая. Разговор переключился на годы и места службы… Через пару минут Игорь жал руку новому другу.
Скоро новый друг ушёл, Птичка бормотал непонятное, Игорь продолжал сидеть, почему-то не ложился.
Завтра предстоял напряжённый день с беготнёй по московскому начальству. Николай Иванович пытался дремать, укрыв голову курткой, чтобы не мешало пьяное бормотание. Но проводники не пожалели уголька для печки, на второй полке было жарко и душно. К тому же лежавший напротив Петрович в отключке испускал такие вонючие «ветры», скапливавшиеся, по законам школьной физики, в более горячих верхних слоях вагонной атмосферы на уровне вторых полок и выше, что у Николая Ивановича дыхание перехватывало.
В дрёме Николай Иванович слышал, как Птичка возжелал ещё выпить и снова полез в сумку с книжкой, хранившей початую маманькину пенсию.
- Так… Тыща… - бормотал Птичка. – На полтыщи возьмём, а половину обратно положим…
- Сейчас остановка будет, давай я сбегаю, у тёток на перроне возьму, у них дешевле, - предложил Игорь.
Николаю Иванычу уже не спалось и не дремалось. Он открыл глаза и наблюдал за пьяным и трезвым соседями.
Птичка походил на холодец, от толчков поезда мотающийся в разные стороны.
- Сходи, Игорёк, сходи… - согласился он, и было подозрение, что вряд ли понимал, куда должен сходить Игорь.
Игорь взял тыщу, сунул в карман, прошёл в коридорчик, где было купе проводников, остановился у окна, разглядывая ночную суету очередного вокзала. Но выходить не собирался.
Скоро поезд тронулся.
- Иго-орь… Ты где-е? – несмело протянул Птичка.
- Здесь я, здесь, - безразлично отозвался стоявший в соседнем коридорчике Игорь.
- Ты выпить купил?
- Нет пока. Куплю, сиди.
Птичка помолчал некоторое время, ссутулившись в позе дремлющего кучера. И голова у него болталась, как у кучера на кочках.
- Иго-орь… Ну ты чего насчёт выпить? Купи, а? Выпить охота!
- Куплю, ложись, полежи пока.
«А парень – то ли молодец, не хочет, чтобы алкаш пропил тыщу, то ли жулик - ждёт, чтобы алкаш «заспал» и забыл про тыщу, - подумал Николай Иванович. – Скорее жулик».
- Игорь, ну выпить охота, - в полголоса дискантом нудил Птичка.
- Купим, купим, - безразлично отвечал Игорь. Таким тоном уставшая мать успокаивает надоевшего ребёнка: «Купим, спи». И обязательности в этом «купим» - ни на копейку.
Петрович на второй полке заворочался, забормотал что-то, полез сначала в стенку, потом перевернулся лицом к Николаю Иванычу, увидел растяжки, похожие на решётки, перепугался, закричал в голос:
- Повязали… Сволочи! Без суда повязали!
Начал «пробиваться на волю»… Пролез сквозь «ограждение», с грохотом упал вниз головой.
- Гос-споди, за что ж такое наказание! – возмутилась старушка с нижней полки. – Чуть ногу мне не сломал – едва успела убрать! Дома пьянь, здесь – пьянь! Нигде от вас покою нет!
Пьяный Петрович очень шустро прополз на четвереньках до общего прохода и вознамерился карабкаться вверх. Взялся рукой за полку, но его повело, и он с грохотом упал спиной на пол.
«В шестьдесят без малого лет, столько раз со второй полки падать… - удивлённо думал Николай Иванович. – Другой бы костей не собрал… Сволочи… - копилось в нём раздражение. – Уложить бы вас по-боксёрски… Да стыдно, в мои-то годы, драку в вагоне устраивать. И молодые все молчат… А и правильно молчат. Кто его знает, этого Игорька. Ширнёт ножичком в живот, да и был таков…»
Петрович шустро перевернулся, снова пополз в проход. Подсуетился Игорь, направил приятеля куда надо. Птичка тоже очнулся, подключился к «возложению» тела: помогать пьяным собутыльникам у него, похоже, было на уровне рефлексов.
Плохо соображавший Петрович валился с полки. Игорь успел подставить под него плечи. Птичка, приговаривая: «Ну ты чё, Володя… Совсем чёт тебя развезло… Вроде и выпил немного…», - помог Игорю запихать тело Петровича на полку.
- Ну вот и ладушки, ну вот и ладушки… - приговаривал Птичка, усаживаясь на своё место. Действо, похоже, немного протрезвило его.
Игорь рассматривал неведомо откуда появившийся у него в руках паспорт.
- У него выпал, - пояснил он, заметив наблюдающие глаза старушки с первой полки. – Пусть у вас полежит.
Он положил паспорт на столик рядом со старушкой.
- Не надо мне никакого паспорта! – возмутилась старушка. – Ты нашёл, ты и держи.
- Ну ладно, - согласился Игорь. – Пусть у меня лежит. А то потеряет. Утром отдам.
Он сунул паспорт в нагрудной карман и сел на место.
- Игорь, дай деньги, я сам схожу в ресторан, - чуть требовательнее и громче, чем до того, капризно произнёс Птичка.
- Я сам схожу, - отказал, как и прежде, Игорь.
- Игорёк, ну да-ай! – громче заныл Птичка. – Я же тебе дава-ал!
Игорь вдруг встал.
- Щас приду, сиди, Я в туалет.
И быстрым шагом ушёл в дальний конец вагона.
Птичка чему-то возмущался, что-то пьяно объяснял самому себе, причём довольно громко. Возражал ещё громче.
- Слушай, люди спят, наверное! – попробовал одёрнуть его Николай Иваныч.
Птичка повёл очками в непроглядные для него сумерки и возобновил рассуждения с той же интенсивностью.
Через какое-то время вернулся Игорь.
- Игорёк, принёс выпить? – радостно встрепенулся Птичка.
- На, пива выпей, - подвинул к нему так и не выпитую до половины свою бутылку пива Игорь.
- Игорюш, я пива не хочу, - закапризничал Птичка.- Я водочки хочу. Ты не принёс, что ли, водочки?
- Потом принесу, ложить лучше спать.
- Игорюш, ну отдай деньги, я же тебе давал… Деньги-то мои… - умышленно громко ныл Птичка.
Игорь молча разлил пиво по стаканам: себе немного, Птичке полный стакан.
- Ну, давай, по пиву, а потом водочки, - пододвинул стакан Птичке.
- А потом водочки? – по-детски радостно встрепенулся Птичка.
- А потом водочки, - подтвердил Игорь.
Выпили. Птичка – всё, Игорь – один глоток.
Посидели молча, как и положено после выпитого стакана.
- Игорюш, а водочки? – с хитринкой напомнил Птичка.
- Сиди пока. Потом водочки, - зевнул Игорь.
- Игорь, ну отдай деньги! Мои же деньги! – громко, чтобы услышали окружающие, затребовал Птичка.
Игорь стрельнул взглядом из-под опущенных век в сторону бабушки.
- Ладно… - согласился Игорь. – Щас отдам.
Он сидел, над чем-то раздумывая.
- Ну… Давай!.. - шёпотом заговорщика скомандовал Птичка.
- Я у проводника спрошу, может у него что есть выпить.
Игорь быстро ушёл в купе проводников.
Птичка опять не успел среагировать на уход «друга».
Игоря не было долго. Птичка успел и поговорить сам с собой, и успокоиться. Не зря говорят: «Пиво – смерть для мозгов».
Наконец, Игорь пришёл. Молча сел.
- Игорюшк, денюжку отдай, а? – заклянчил Птичка.
- На, иди, у проводников возьми, - Игорь сунул купюру Птичке.
Птичка радостно схватил деньги, посмотрел, и лицо его разочарованно изменилось:
- А чего пятьсот? Я же тебе тыщу давал!
- Мы в ресторан ходили? – требовательно спросил Игорь.
- Ходили… - расстроено согласился Птичка.
- Ты бутылку водки с Володей выпил?
- Выпил, - подтвердил неоспоримый факт Птичка.
- Я не пил? – спросил Игорь.
- Не пил, - подтвердил Птичка.
- А на чьи деньги мы водку покупали?
- На мои, - естественно ответил Птичка.
- Сколько ты отдал?
- Четыреста пятьдесят.
- Ну а в чём вопрос? – поразился глупости притязаний Игорь.
Птичка обескуражено молчал. Столько вопросов – и на все он ответил положительно. Ни в одном вранья нет. Значит, и в последнем обмана нет.
- Нет… Ну… Я… Чё… Да…
«Ну, психолог!» – Николай Иваныч с восторгом наблюдал за Игорем. Так запудрить мозги человеку мог только опытный психолог.
- Иди, покупай, - Игорь подтолкнул Птичку к действию, пока тот не собрался с мыслями. – Ты же водочки хотел!
- Да, водочки… - радостно встрепенулся Птичка.
Сильно шатаясь на «резиновых» ногах, чуть ли не в полуприсяди, он пошёл к проводникам.
Быстро вернулся, гордо держа перед собой четырёхгранную бутылку водки.
- Вот. За пятьсот взял. Хорошая какая-то… Дешевле не было, - похвастал он.
Судя по тому, что пробка свинтилась с горлышка без напряжения и соответствующего хруста, в руки Птички она попала уже не «девочкой». И содержимое в ней было вряд ли то, какое обещала привлекательная внешность.
Птичка налил в стакан, замер на мгновение. – Ты будешь?
- Нет, я спать лягу, - отказался Игорь.
Птичка торопливо выпил.
- А вообще-то налей… немножко, - вдруг согласился Игорь.
Птичка щедро плеснул в стакан Игоря. Заодно и себя не обидел.
- Ну, давай, чтобы спалось крепче, - Игорь стукнул стаканом по стакану Птички и задержался, ковыряясь в закуске.
Птичка выпил.
- Нет, я, пожалуй, не буду, - вдруг решил Игорь. – У меня завтра с утра много дел.
Он посидел молча, наблюдая, как «оплывает» Птичка.
- Допьёшь? – пододвинул стакан к пьяному.
- Д-допью…
«А ведь Игорёк спаивает его!» - подумал Николай Иваныч.
Петрович вдруг забеспокоился, стал отбиваться от кого-то, громко заругался матом. Задняя часть его туловища сползла с полки. Зацепившись поясом за ограждение, он развернулся, и с грохотом, очень сильно упал в проход.
- Гос-споди, да когда же это кончится! – не ожидая помощи со стороны, сама себе возмутилась старушка, мимо которой упало тело.
Петрович поднялся на колени и, упёршись руками в пол, замер. Похоже, он перестал соображать.
Игорь смотрел на Петровича без интереса. Похоже, у него были какие-то планы, и планы сейчас менялись.
- Володь… Ну ты чего же это… Володь… - пьяно забеспокоился Птичка. – Ты, давай, садись сюда, а я на твоё место.
Птичка затолкал Петровича на своё место, а сам, несмотря на изрядное опьянение, удачно залез на вторую полку.
Петрович сидел, тяжело подперев голову руками.
- О-о-о! – громко и протяжно вздохнул-простонал он.
- Володь… Т-тяжело, да, В-володь? – громко посочувствовал собутыльнику Птичка. – А как мне т-сяж-жело! Если б ты знал!
- Угомонитесь, алкаши! – возмутился Николай Иваныч. – Время заполночь…
Алкоголики притихли.
Игорь, потеряв интерес к попутчикам, расстелил постель на второй полке, лёг. Но глаз не закрывал, о чём-то думал.
- Серёга, я у тебя книжку возьму почитать, - не спросил, а скорее сообщил он молчавшему Птичке. Чуть привстал, дотянулся до сумки Птички, лежавшей на верхней полке, покопался в содержимом, достал книжку, стал читать под светом, падавшим из коридора.
Но чтение дальше нескольких строчек не пошло.
- Серый, ты покурить не хочешь? – спросил Игорь. Не дождавшись ответа, с книжкой в руках спустился вниз. – А я покурю.
«А ведь это книжка, в которой лежали деньги птичкиной маманьки», - подумал Николай Иваныч.
Игорь «курил» долго.
Николаю Иванычу не спалось. Птичка пускал газы так, словно накануне съел бадью квашеной капусты и кусок тухлого мяса. Дыхание перехватывало, к горлу подступали рвотные позывы. Окно открывать Николай Иваныч не пытался – он знал, что на зиму окна в поездах запирают.
К тому же Птичка начал о чём-то пьяно «буровить», временами переходя чуть ли не на крик.
Николай Иваныч пару раз толкал соседа в плечо, и, разозлившись, довольно ощутимо пнул алкаша ногой. Лежавший спиной к нему Птичка лишь повернулся лицом и громко возмутился.
- О, господи, грехи наши тяжкие… - проговорила старушка, тоже уставшая от алкоголиков.
Николай Иваныч ещё раз ткнул соседа кулаком и угрожающе произнёс:
- Слушай, если ты сейчас же не заткнёшься…
Птичка громко испустил ветер, завоняло так, что Николай Иваныч перестал дышать.
- А ты знаешь, кто я такой! – громко возмутился Птичка.
Николай Иваныч взбеленился. Это животное ещё и права качает!
В нос? Кровищей всё испачкает. В глаз? Очки… Не дай бог руку поранишь. В челюсть? Сломаешь…
Не поднимаясь с полки, Николай Иваныч коротко, но сильно ударил в лоб.
Птичка замер.
Возвращение Игоря отвлекло Николая Иваныча от сожалений о плохом поступке. В руках Игоря книжки не было.
«Ну вот и кончились маманькина пенсия», - с сарказмом подумал Николай Иваныч.
Николай Иваныч был склонен к гипертонии, адреналин делал своё дело, разболелась голова – давление, видать подскочило. Да и кислороду в этой вони не хватало. Сплошной метан с углекислым газом.
Игорь лёг на вторую полку, отвернулся и затих.
«Теперь он ни на что реагировать не будет. План по изъятию денег у придурка выполнен», - ни капли не жалея алкоголика, подумал Николай Иванович.
Петрович с грехом пополам сложил столик и расстелил матрац.
Николай Иваныч с надеждой ждал, когда алкаш ляжет и уснёт. Но Петрович продолжал сидеть и громко разговаривал сам с собой, как принято у хронических алкоголиков в моменты запоя.
Помучившись минут пять, Николай Иваныч слез с полки, склонился над Петровичем.
- Слушай, у меня завтра тяжёлый день. Мне выспаться надо. Замолкни, ложись и спи.
- Пошёл ты… - без эмоций послал его Петрович и попытался оттолкнуть от себя.
Николай Иваныч разозлился. Да, чёрт возьми! Кто в этом мире главный!? Алкаши, или нормальные люди?
Он схватил Петровича за грудки и швырнул вдоль полки.
- Всё, всё, всё… - словно бы чуть протрезвев, поднял руки Петрович.
- Заткнись, урод! – для крепости пригрозил Николай Иваныч.
- Ладно, ладно, ладно… - согласился Петрович и затих.
- Смотри у меня, - показал кулак Николай Иваныч и полез к себе.
Но едва он устроил раскалывающуюся от боли голову на комковатую подушку, как Петрович «разговорился» с новой силой и громче прежнего.
- Ты замолчишь когда-нибудь, ублюдок! – возмутился мужской голос из середины вагона. Его поддержал женский голос.
Птичка, видать, «поддал газу» - густая вонь в душной атмосфере стала непереносима. Чувствуя, что его вот-вот стошнит, Николай Иваныч быстро спустился вниз, намереваясь выйти в тамбур подышать.
Но едва он спустился, как Петрович обложил его матом, стал поносить громко и яростно. Николай Иванович даже оторопел от такой «несправедливости».
- Заткнись, урод! – крикнули из середины вагона.
- Да успокоишь ты своего друга, наконец! – возмутился женский голос. Николай Иваныч понял, что обращаются к нему.
- Он такой же друг мне, как тебе – Ельцин! – возмутился от новой несправедливости Николай Иваныч.
- Урод! – вдруг заорал, как на площади, Петрович, и ткнул кулаком в бок Николаю Иванычу. – Это ты! Все знают, что ты урод!
Не сдержавшись, Николай Иваныч снова швырнул Петрович за грудки.
- Ты, каз-зёл! – на весь вагон возмутился Петрович.
- Заткнись, убогий, - едва сдерживая занесённый для удара кулак бывшего боксёра, процедил сквозь зубы Николай Иваныч. В глазах у него потемнело, видать давление неслось вверх, как ртуть в перегретом термометре.
- Сам убогий! – презрительно обличил его Петрович и плюнул на ботинок Николая Ивановича.
Николай Иванович ударил коротко и несильно. Но достаточно, чтобы свалить дебошира вдоль полки.
- Заткнись… Или я тебя заткну…
- Да видали мы таких…
Николай Иваныч ударил ещё раз. Алкоголик попытался оттолкнуть обидчика. Ещё удар. Ещё. Николай Иванович бил с методичностью хронометра. Один удар в секунду. Он чувствовал, как в мешке из старой кожи почти не противодействуют его ударам кости, составляющие человеческий череп. Он бил, и чувствовал, что методичное битьё ему нравится. Вдруг он осознал, что если не остановится, перемолотит те кости в кожаном мешке в мелкие осколки.
- Всё, всё, всё, - почти трезво, наконец, согласился утихнуть Петрвич и поднял руки вверх. – Молчу.
Николай Иваныч обрадовался. Закончилось избиение.
- Не дай бог! Хоть одно слово! Хоть один громкий возглас! – с негромкой яростью выдавливал он из себя, удерживая ставший чужим поднятый для удара кулак.
- Понял, - сговорчиво отозвался Петрович. – Молчу.
И утих.
Николай Ивыныч отвернулся. Стал между полок, опёрся о них руками, глубоко вздохнул. Что он творит? Что творит? Да он в молодости не бил людей с такой озлобленностью…
Из своего купе выглянул проводник. Скучно оправдался:
- У нас милиционера нет. А то бы я давно вызвал.
«Ага, вызвал бы ты, - саркастично подумал Николай Иваныч. – Это же твои клиенты. Кому будешь палёную водку продавать?»
Лезть на полку не хотелось. Горячий воздух вверху смердел хуже, чем в хлеву.
Алкаши спали. Игорь спал.
Вагон спал.
Николай Иваныч вышел в тамбур.
Какое удовольствие – дышать свежим воздухом!
Скоро пять. В шесть поезд прибудет в Москву.
Отдохнул, чёрт возьми… А день предстоит хлопотный. Вечером – назад. Не дай бог, обратная дорога окажется такой же «весёлой». За трое суток «весёлой» командировки если и не свихнёшься, то гипертонический криз точно схлопочешь… Или, не дай бог, инсульт…
Николай Иваныч вернулся в купе, сел на краешек нижней полки рядом с девушкой.
Надо позавтракать. Расстройства расстройствами, а силы для работы нужны.
Он достал очередной «тормозок», собранный женой для завтрака, поел.
Проводник включил общий свет, пригласил пассажиров сдавать постельное бельё.
Вагон зашевелился.
Старушка взяла полотенце, пошла в туалет. Девушка собирала постель.
Игорь на второй полке повернулся на спину, безразлично смотрел в потолок.
Птичка продолжал спать, отвернувшись к стенке.
Петрович сел, ощупывал распухшее, помятое, изукрашенное синяками и засохшей кровью лицо.
Николай Иваныч с любопытством ждал, как отреагирует на него Петрович. Трезвый после такого избиения выглядел бы страшно. А пьяный – ничего, только сильно помятый…
Петрович не отреагировал никак. Точнее, вёл себя привычно – как ведут себя очнувшиеся после попойки алкаши. В голове единственное, душившее мысли и чувства желание: похмелиться!
С верхней полки спрыгнул Игорь.
- Ого, кто это тебя так? – спросил без интереса.
- Сколько можно падать с полки мордой о пол, - предупредил обсуждения ночного происшествия Николай Иваныч.
Петрович вяло шевельнул руками: вот так, мол.
- Бывает, - равнодушно обмолвился Игорь. Повесил полотенце на плечо и ушёл умываться.
Птичка слез со второй полки.
- Петрович, а у меня похмелиться есть, - радостно сообщил он.
Николай Иваныч с удивлением смотрел на алкоголика. Во даёт! Буквально два-три часа назад был невменяем, а теперь – как огурчик!
- Будешь?
Птичка держал в руках недопитую ночью бутылку. На побитую рожу Петровича он не обратил внимания. Возможно не рассмотрел синяков в сумраке сквозь линзы совиных «бинокуляров».
- Ага, - тяжело выдавил Петрович.
Птичка шустро нашёл где-то под нижней полкой стаканы, разлил остатки водки. Выпили.
За окнами мелькали московские пригороды.
Вернулся Игорь, принялся собирать постель.
- Игорёк, выпьешь? – заботливо спросил Птичка. – Эх, кончилось…
- Да я и не буду. Мне работать, - отказался Игорь.
Николай Иваныч уже подозревал, кем «работает» Игорь.
Оживший Петрович осмысленно щупал припухшее лицо, морщился.
Птичка близоруко ткнулся носом в лицо Петровича. Посочувствовал:
- Упал, да?
Петрович нащупал на лице пустоту вместо очков, беспокойно зашарил по карманам:
- Чёрт возьми, где же очки? И паспорта нет…
Вернулась старушка. Увидела лицо Петровича в синяках и сухих корках крови.
- Гос-споди! Это ж надо так допиться! Старик ведь уже! Всё жрут, жрут… И всё им мало!
- Да какой он, к чёрту, старик! – возмутился Николай Иваныч. – Ровесник мне.
Старушка недоверчиво посмотрела на Николая Иваныча.
- Мне пятьдесят пять, ему пятьдесят семь, - сердито уточнил Николай Иваныч.
Старушка укоризненно покачала головой.
- Что, Петрович, очки потерял? – посочувствовал Птичка. Разговора старушки с Николаем Иванычем никто будто не слышал. – Без очков плохо… Я без очков вообще ничего не вижу. Игорёк, ты очки Петровича не видел?
Голос его заметно плыл.
Как по-разному действует похмелка на людей, подумал Николай Иваныч. Этого два глотка водки оживили, а этого грузят заново.
- Нет, не видел, - отозвался Игорь и ушёл куда-то.
- Щас мы похмелимся, и найдём всё, - заплетающимся языком пообещал Птичка. – Эх, кончилось… Ну ничего, мы щас ещё купим. Деньги есть, маманька дала… Пенсию…
«Кукнулась твоя пенсия, придурок», - подумал Николай Иваныч.
Птичка полез в сумку, где прятал книжку с деньгами.
- Эх… Нету! – обескуражено бормотал он, обшаривая сумку. – Ты очки потерял, я деньги…
- Пиво, вода, шоколад, соки! – в вагон зашла разносчица. – Пиво, вода, шоколад, соки!
- О! Щас мы пивка купим. Будешь, Петрович?
Петрович мечтательно вздохнул.
- Пиво, вода, шоколад, соки!
В купе вошла толстая разносчица с проволочной сеткой, полной товаров.
- А почём у вас пиво? – спросил Птичка.
- Самое дешёвое – тридцать два рубля, - взглянув на «клиента», оценила его платёжоспособность разносчица.
- Дайте… одну.
Разносчица поставила товар на край сиденья, молча уставилась на покупателя.
Из заднего кармана штанов Птичка достал кошелёк, раскрыл. В одном кармашке было пусто, в другом пусто…
- Эх… Так… Сколько у меня… Ага… Двадцать два рубля, - расстроено закончил он. – А за двадцать два рубля можно?
Разносчица подняла сетку.
- По двадцать два нету. Самое дешёвое – по тридцать два.
- А вы мне… по дешёвке.
- Ты чего? Ку-ку? – разносчица повертела пальцем у виска. – Я тебе не базар, у меня цены фиксированные.
- Ну… Тогда… Налейте на двадцать два! – Птичка решительно махнул рукой.
Разносчица выразительно посмотрела на Птичку, подняла сетку с товаром, пошла дальше.
- Пиво, вода, шоколад, соки!
- Чёрт, где же очки… И паспорт куда-то засунул… - в который раз обшаривал карманы Петрович.
Вернулся Игорь. Прогнал Птичку, сел у окна, скучный.
- Игорёк, ты паспорт Петровичев не видел? – не очень чётко чирикнул Птичка.
- Паспорт потерял? – без интереса спросил Игорь. – Говорил вчера, отдайте мне паспорта на хранение. Вот и потерял. Как же ты в Москве без паспорта?
Игорь насмешливо посмотрел на Петровича.
- С такой-то рожей! Первые же менты повяжут! На вот, - Игорь вытащил из кармана права, - нашёл по случаю.
Петрович близоруко щурился, разглядывая чужие права.
- Да я на него и не похож вовсе…
- Скажешь, с другом случайно сумками поменялся.
- Ага… Украл, скажут.
Игорь задумался на долю секунды.
- Ну тогда выбрось. Мне они тоже не нужны.
Петрович неуверенно положил права на столик. Игорь тут же накрыл их газетой.
- Игорёк, - занудил Птичка. – У меня чёто с деньгами… Ехать даже не на что… Ты мне не дашь на проезд сотенку?
Игорь на слова Птички не отреагировал.
- Что творится! Деньги пропил, паспорт потерял! – старушка укоризненно покачала головой.
- Они сами такую жизнь выбрали, - ответил старушке Николай Иваныч. – Заработал – пропил. Мать денег дала – пропил… Ограбят такого, убьют – мне ни капли не жалко. Я вообще не понимаю, зачем такие живут! В их жизни нет смысла. Им не надо жить!
- А вот это спорный вопрос! – совершенно вдруг трезвым голосом отпечатал Птичка.
Игорь встал, прихватив газету. Пошёл в сторону туалета. Прав на столике не было.
- У него же деньги оставались! – прошептала Николаю Иванычу бабушка, кивнув на Птичку.
- Друг помог… Чтобы ничего не осталось, - не очень тихо ответил Николай Иваныч.
Старушка удивлённо расширила глаза, прихлопнула рот ладошкой, покачала головой.
Вернулся Игорь, сел к столику.
Старушка испуганно косилась на недоступного её пониманию человека.
- Игорюш, ну дай сотенку… А то мне ехать не на что, - униженно просил Птичка. – Я ж тебя пивом угощал…
- Дам, - коротко пообещал Игорь, когда ему надоело нытьё Птички.
- Когда, Игорюш? – задал Птичка на удивление разумный вопрос.
- Потом дам.
- Да когда ж потом, Игорёк? Сейчас собираться начнём, засуетимся все… Ты забудешь… Ты сейчас дай, Игорюш… Я ж немного прошу, сотенку всего, на метро… Я ж тебя угощал…
Игорь исподтишка стрельнул глазами в сторону Николая Иваныча, вытащил из кошелька сотенную, прихлопнул к столику.
- Вот спасибо, Игорюш, вот спасибо…
Поезд замедлил ход и через некоторое время остановился. В серости раннего утра по перрону мимо окна неторопливо прошли два пассажира, прокатил тележку носильщик.
Народ в вагоне всколыхнулся, торопливо схватил вещи.
- Ну ты там смотри, осторожнее, - насмешливо предупредил Петровича Игорь. – Физиономию шапкой прикрой, а то менты загребут. Ушлют, как бомжа, и сын из охраны тебя не найдёт…
Николай Иваныч не торопился. Организация, куда он ехал, начинала работу в девять часов.
Дождавшись, пока толкучка в проходе уменьшится, Николай Иваныч взял сумку и пошёл к выходу. На перроне было сыро, холод тут же забрался за воротник. Николай Иваныч поёжился.
Впереди он увидел Петровича. Перекошенная тяжёлой сумкой фигура, неуклюжие попытки спрятать обезображенное синяками и засохшей кровью лицо. Лучше бы он не пытался «маскироваться», подумал Николай Иваныч. И тут же передумал: нет, пусть его заберёт милиция, пусть его заберут, вышлют, сгноят… Кому этот мусор нужен!
Петрович поравнялся с милиционером, ссутулился, спрятал лицо за приподнятым плечом. Только слепой мог не заметить, что этот человек с тяжёлой сумкой хочет спрятаться от милиции.
Милиционер лениво скользнул взглядом по «подозрительному» пассажиру, зевнул… И отвернулся.
Нет, ну… Это что же такое у нас творится! Явно подозрительная личность: избит, в крови, отворачивается, чтобы не увидели…
Николай Иваныч жутко расстроился, что милиционер не «заинтересовался» Петровичем. «Он, сволочь, мне спать не давал… Заработал – пропил, заработал – пропил…». Николай Иванович от обиды до того расстроился, что ослаб в коленях.
Он остановился не доходя до милиционера, сел на корточки у столба, потом и вовсе привалился спиной к столбу.
«А чего ты, собственно, злишься на него. Во-первых, он не заработанные пропивал, его угощали. Сам-то вон как продуктами загрузился, чтобы денег не тратить… А спать не давал… Так пьяный же! А пьяный – потому что угостили на дармовщинку. На дармовщинку все пьют. Кроме тебя».
- А документики у вас, гражданин, есть? – вдруг услышал над собой Николай Иваныч и увидел близко перед лицом синие милицейские штаны, заправленные в массивные ботинки с высокими берцами. Такими, если с желанием врезать под рёбра, в живых не останешься, подумалось ему.
Николай Иваныч достал из нагрудного кармана паспорт с вложенными в него билетами «туда-обратно», не глядя протянул вверх.
- Что такой расстроенный, гражданин? – тоном нелюбопытного следователя спросил милиционер.
- Я не расстроенный, - буркнул Николай Иваныч.
- А чего такой смурной? – шелестел паспортными страницами милиционер.
- Ослаб что-то… Сердце прихватило…
- Может скорую? – без желания предложил милиционер. И по голосу его было понятно, что случись Николаю Иванычу помирать, спасать его милиционер не заторопится.
- Сам оклемаюсь. У меня не смертельно.
- Ну-ну…
На колени Николая Иваныча упал паспорт. Тяжёлые ботинки по-солдатски развернулись на девяносто градусов, неторопливо зашагали по перрону с дозором.
«Что со мной делается? Что с людьми творится? - защемили в левой половине груди нарастающей болью вопросы. И так мучительно защемили, что Николай Иваныч схватился за сердце и без сил опустился прямо на сырой асфальт. – А без скорой, похоже, не обойтись…»
2009 г.