Пятый уровень

               
Совершенно точно -  на высоте  в  два с половиной  километра зажигалки не горят. Не  хватает кислорода.  Или   давления.   Потыркав  колесико, я  сунула,   зажигалку в карман.  А где Ирочка?   Трещал и хлопал  флаг,   ветер  закручивал  снежную  пыль,  ворошил  одежду,  сек   лицо.  Все   щурились как эскимосы. Лыжи и борды  приткнулись  к  стенке  кафе.  Еще  гитара  в  кожаном  чехле  с  заплечными  ремнями.
–  Кто пойдет выше?  -  инструктор  кивнула  на  подъемник,  хлопнула  перчаткой о перчатку, попрыгала  на  мысках.   Выше  площадки  - белесая  муть.  Канаты  уползали  куда-то  вверх,  гнулись  от  собственной  тяжести,  растворялись  в  пелене.   Пятый  уровень. Плечо   горы Муса.  Три тысячи  метров.  На щеках инструкторши обозначились  побелевшие желваки. - Ну, что скисли?  –  Группа  молчала  и  инстинктивно  жалась  к  кафе. Хлопнула  дверь, кто-то вышел. Пахнуло   жареным  барашком,  горячим хлебом  и…  чем-то знакомым.     Рядом  сосед мощно повел  ноздрями.  Так  делает  лошадь,  почуявшая  родной  дом.
- Три  звездочки. Прасковейский, должно быть.  Или пять. А? – повернул  голову  и кольнул  глазом.
-  Спичек  не  найдется?  - у меня прыгали руки,  сигарета  тоже  прыгала.  Еще немного и  улетит куда-то  вниз.  Или  вверх.  Мелькнет  песчинкой между  острых  вершин и растворится  навсегда.  Удивительно,  как  все же  высота  и  скальный   пейзаж  способны навевать  мысли о  вечности. Навсегда… Я  даже  забыла  о  сигарете.
- Что? – сосед придвинулся  ближе. – Но я  уже  забыла  «что».  Сигарета  все-таки  улетела.   Оказалось -  я    давно  опустила  руки  в карманы и  стояла  просто  так.  Тряслась  от  ветра.
-  Я  говорю, - хорошо бы  пять. Он помягче. Хотя,  три  звездочки  тоже  ничего. 
По правде говоря, -  я  была  согласна  просто  посидеть в  тепле.  И без  звездочек.
-  На худой  конец, можно и водки, -  подытожил сосед  и  кадык  его прокатился  по  жилистой шее.  Вверх-вниз.  Он был похож  на  гладиатора из  старого кино.   Грубоватое  лицо,  продубленная  кожа  и  ямочка  на  подбородке. Керк  Дуглас. 
- Все. Идем  обедать, -  сжалилась  инструкторша  и махнула  перчаткой. – О-бе-дать!
Первый у двери словно ждал команды:  тут же  рухнул  всем   телом  в проем,  следом ближние, остальные  весело  запрыгали  и   стали  дружно  подталкивать  друг друга  в  спины.  Торопились войти. Как  школьники   на  каникулах,  когда садятся в вагон метро.

Оказалось – все было уже приготовлено:  стол с едой,   горячие напитки.  Над  открытыми  термосами  вился  парок  -  чай  с  травами.  Ирочка    восседала на лучшем месте  у  окна  и  призывно  махала  рукой: сюда, сюда! То-то  ее не было видно  -   дежурила одной  из  первых  у двери. Вот лиса. Впрочем  -  хорошо. А  главное – тепло и еда.  Только сейчас, глядя  на стол,  почувствовала  - как же  хочется есть.  По  широким  стеклам  кафе  брызнуло  солнце. Выскочило из  облаков,  разлилось,  перетекло  в  каждый  уголок,  разгладило  лица,  а ведь  еще минуту назад,  казалось  что  оно  вообще  исчезло. Ничего  удивительного. В  горах  так  всегда.
- Тебе  курицу, или  салат? – Ирочка  задвигала  тарелками.
- Почему  «или»,  - притворно   возмутилась я и придвинула  все  сразу. Огляделась. Внизу  стайками  проплывали  лыжники.  Сразу  было  видно  новичков:  широко расставленные  ноги,  палки  наотлет,  глаза  навыкате.   Вот  кто-то  шлепнулся  и  поехал  на  заднице.  И  еще,  и  еще.  Те,  кто  «еще»  -  видимо  со  страху  и  за  компанию.  Цепная  реакция.
Внесли баранину:  ароматные,  дымящиеся  куски  на  блюдах.
 – Нет, я  так  не могу, - пробурчал  «гладиатор»  и  двинулся   в  буфет.
-   Кто  собирается  пить,  вниз  только  на  канатке, -  отчеканила   инструкторша  и  прихлопнула  ладонью  по  столу.  -  На-ка-нат-ке!  Всем  ясно? – Ясно, ясно, -   загудели  мужчины, - чего ж  тут  не ясного, -  и  как  по  команде  потянулись  к  фляжкам.
-  Во  дают! – восхищенно  заморгала  Ирочка  и  подцепила  на вилку  самый  крупный  кусок.
-  Устали  ребята. Сколько  сегодня  было  спусков? – я  с  упоением  обсасывала  ребрышки.
-  Не  помню. Вроде  бы  пять. А  на  самый  верх  так  и  не  забрались, - сморщила  личико  Ирочка.
-  Еще  не  поздно,  -  успокоила  я.  В  желудке  приятно  урчало. Разливалось  тепло. – Поедешь?
- Ты чтооо!  -  Ирочка  повела   носиком  в  сторону  вершины,  захлопала  ресницами: - ты чтооо! – смяла  салфетку  и, улыбнувшись,  придвинула  термос. – Чайку?
-  Чай  не  наше  казацкое  питье, -  прозвучала  над  ухом  внезапно  и  категорично.  Между  тарелками  водрузилась  стеклянная  фляжка.  На  этикетке  значилось:  « Прасковейский»,  пониже -  коньяк  и   звездочки  в линию. «Гладиатор»  подмигнул  и  пошел  обходить стол, направляясь  к  своему  месту.
- Он кто? – шепнула я. -  Ирочка   выставила   зрачки.
– Сашка    ***онский!  Ах,  да. Ты же  с нами  в первый  раз. Катается  супер,  а  как поет! 
- Его? – я  кивнула  на  гитару.
- А чья же?  -   задохнулась  Ирочка,  потрясенная  моей  наивностью  и  оглянулась,  словно  призывая  свидетелей.  –  Но  как  же  поет… - и  окончательно  увела  зрачки  куда-то  под  ресницы.
«Сашка»  налил   Ирочке,  я   отказалась.  Сослалась на то, что хочу  съехать   еще  раз.
- Ну  давай, - жалобно  тянула  Ирочка  и  восхищенно  оглядывалась  на  кумира.  – хоть  две  капельки.  За  нас,  за  Домбай! А?
Одолжив  спички, я  вышла  покурить. Солнце  слепило,  но ветер  не утихал.  Открылся  вид   на  пятый  уровень.  Сколько до него?  Забыла.  Там,  на  площадке, несколько  человек   готовились  к  спуску.  Отсюда  они  смотрелись  как  черные  точки.  Или  подняться?  Когда еще  соберусь.
Толкнула  дверь  в  кафе  и  сразу  подумала,  что  включили  радио. Приятный  мужской  тембр.   Интересно, что за  певец?  Вглядевшись,  поняла: не радио.  Пел  «гладиатор».   Пел так, что не надо было  никакого  радио.  « Как  упоительны в России  вечерааа…»   -  голос  плыл  над  головами  и  заполнял  пространство. Проникал повсюду, брал  за  душу.  Люди  отдыхали. Слушали  молча,  с мечтательными  лицами. Ирочка  томно  щурилась  -  как  кошка,  пригревшаяся  на  солнышке, и все  пыталась  приладиться   к  гладиаторскому  плечу. Вскоре все  засобирались.
- А вы? – вежливо осведомился  Керк  Дуглас,  видя, что я  не  тороплюсь  вместе  со  всеми.
- Хочу подняться. Солнце, вроде бы.
- Ты чтооо?  -  испугалась  Ирочка. – Одна?!  И  не  вздумай.
- Почему  одна?  Кто-нибудь  там  будет, - я старалась   говорить спокойно. Улыбнулась  Ирочке.  Керк-Сашка  перехватил  улыбку,  посмотрел  серьезно. Стал  чехлить  гитару.
Кто выпивал -   сгрудились  у  канатки, остальные  двинулись  к спуску.
- Встречаемся  на  третьем, - прокричала  инструкторша и  махнула  рукой. Ии-ахаааа! – прокатилось  над  площадкой. Замелькали  палки, запрыгали  капюшоны.  Я   проводила  взглядом    виляющие  силуэты. Хорошо!  Слева над головой заходила  туча  - а это не очень  хорошо.  Ничего. Успею.  Местный темноволосый  паренек  ловко  придержал  подкатившиеся  кресла,  мгновенно  пристегнул  ремень,  сверкнул   зубами: - Удачи! – и помахал  рукой. Я успела  заметить   взмах  боковым  зрением. Еще  успела  заметить  как  кто-то  плюхнулся  в  следующую  пару.  Держась одной  рукой  за  стойку,  другой  прижимала  свои  «Саломон  ДЖЕВЕЛ», которыми в тайне  очень  гордилась.  Теперь  только  вперед,  а  туча  ползла  и  ползла. И  уже  закрыла  полнеба.

Когда-то  еще  давно, я  вот так же  поднималась на  канатке. Рядом сидел  инструктор  -  крепкий,  высокий дядька  с  голубыми  глазами.  Почему,  мысленно,  я  обозвала  его  дядькой?  Наверное потому, что  сама  была  еще  девчонкой и  все  мужчины,  кто  старше  лет  на  десять – для  меня  были  дядьками. Сейчас, вспоминая,  улыбалась. Тогда  мы  выгрузились  совсем  не  высоко и  я  даже  расстроилась.
- Каталась  когда-нибудь?
- А  как же, в Баковке с горы  - и  гордо  выставила  нос. – Дядька  вздохнул, окинул взглядом  мои  крепления.
- Ладно. Покажи, что  можешь.
Первый же прокат, чуть  бугорок,  поворот,  и мои ноги сначала разъехались в стороны, потом  заплелись, и  я  растянулась во всю свою длину,  аккуратно уложив  левое  ухо  на  бесчувственный  снег. Прямо перед глазами  - рыхлый  барханчик  с  тонким  гребнем,  солнечный луч пробивал  его  насквозь,   ледяная  крошка  искрилась  алмазной  пылью.   Почти как у Пушкина, - подумала я.   Красиво.  И  выплюнула снег изо  рта.  Почему-то захотела  в  Баковку.
- Ничего, -  успокоил  голубоглазый, - сперва  у  всех так.  Начнем сначала, - и помог встать.  Приложил  мои  руки  к палкам.
 – Смотри. Хват  вот здесь, поняла?
-  Угу, - кивнула я и пошевелила  перчатками, примериваясь  к  палкам.
-   Перчатки  - барахло,  -  продолжал  голубоглазый,  - крепления  тоже.   Перчатки  надо  брать  с   короткими манжетами.  Клипсы, - и  кивнул  на ботинки, - застегивать  плотно, пусть даже  чуть  давят.  Попробуем   узкий  коридор. Смотри:  палки  перед  собой,  корпус  смотрит  вниз.  Поворот   внешней  лыжей,  а   ты  опираешься  на  внутреннюю. Вот  тебе  и  проскальзывание. Будешь  загружать  внешнюю,  уводи  корпус  в  сторону  поворота. Вот так.  Поняла? - Я опять  угукнула  и  почувствовала  его  руку  на  своем  бедре. И  когда  только  успел?  Вот  все  они  так.   
- Главное – научиться  поворачивать, а то улетишь… в Баковку.  - Синеглазый  взглянул  на  часы,  поскреб  макушку, -  давай.

Наверху  никого  не было,  ветер гудел  и  раскачивал  канаты.   Туча  окончательно  закрыла небо,  надвигалась  пелена.  Спускаться  как-то  сразу  расхотелось.  Из  пелены  возникла  кресельная  пара,  и … на снег  соскочил он: «Сашка» - певец – гладиатор  Керк  Дуглас,  с  лыжами  и  гитарой за  плечами. 
- Ну как тут? – поморщился  Керк  и по-хозяйски  ткнул  лыжи  в  снег.
- Нормально,  -  храбрилась  я   и  деловито  стала  втыкать  ботинки  в  лыжи.  Не показывать  же  ему  сомнения.
- А  по-моему -  не  очень, а?  –   осторожно  предположил  Керк  и  накинул  капюшон. Скрипел  барабан,  проплывали  пустые  кресельные  пары,  ветер  усилил  порывы. Очередной  рванул так, что  нас  обоих  качнуло.
 -  Спускаться  будем  на  канатке,  -  распорядился  Дуглас и  подергал  лыжи. 
Черт, вот  же  привязалось – Дуглас.
-  Саша,  -  негромко  произнесла  я   как бы  самой  себе.  Он   уловил,  повернул  голову и  чуть  улыбнулся.   Улыбка    преображает  лицо.  Теперь он был  похож  на  моего  школьного учителя  по  литературе,  в  которого,  как  принято говорить,  тайно  и  безуспешно была  влюблена  вся  девчоночья  половина  класса.   Она  и  была  влюблена.  И  я  тоже.
-  Я  думаю, Саша,  - а   может  все-таки  попробовать?
-  А  я  думаю  -  не  стоит, - объявил  Саша  и  погасил  улыбку. Теперь он вновь  стал  похож  на  Дугласа.  Цепкий  взгляд,  жесткое  лицо,  ямочка  на  подбородке.  –  Не  стоит.
-  Ну  лаадно, -  протянула  я  и  подхватила  лыжи.  Хорошо, когда  принимают  решение  за  тебя,  хотя я к этому  и  не привыкла.  Не  привыкла  от  кого-нибудь  зависеть.  Видимо,  просто  ветер. Сегодня  такой  сильный  ветер.
Внезапно  мы  посмотрели друг  на  друга.  Просто, не сговариваясь,  посмотрели. Почему?  Что-то  изменилось. Да.  Исчез  скрип.   Барабан  замер,  и   кресла,  звеня  цепочками,   раскачивались  на  ветру. Стало не по себе.
-  Наверное,  солярка  кончилась,  -  успокоил  Саша.  -  Так  бывает,  и,  согнувшись, стал  чиркать  спичкой,  пытаясь  прикурить  сигарету.  Прошло  минут  двадцать,  как  мне  показалось. Мы  стали  искать  место,   куда  бы  приткнуться. Спрятаться от  ветра. Места  не было.  Я  подошла  к  краю.  Видимость – метров  семь,  или  десять.  Не густо.
-  А  если  потихоньку?  На  тормозах?  -  Я  все же  хотела  вниз  и  поскорее.
-  Можно,  -   согласился   Саша.  -  Только  куда?   
Я   не  видела  его  лица.  Не  поворачивалась,  просто  слушала  интонацию  и  чувствовала,  как  постепенно  немеют  ноги.  Интересно – сколько  мы  вот  так  простоим.   Скоро ночь.  Придет,  сгустит  воздух  до  осязаемости,  накроет  с  головой.  Рванула  «липучку»,  достала   из  кармана   телефон,   потыкала  кнопки  -  замерз.  -  Я  свой  вообще  не  взял,  -  похлопал  по  карману  Саша,  и я   посмотрела   на   карман.  Просто так.  Автоматически.  Что-то  в  нем  было.  Выпирал  какой-то прямоугольный  силуэт.  Большой телефон?  Или  рация.  Странно.   Прошло  еще  сколько-то.  Чертов  подъемник,  чертова  солярка,  или  что у них там.
-  Если  без  лыж,  то  сколько  нам  топать?  -  Саша  почесал  нос.   Хорошенькое  слово -  «топать»,  -  подумала  я.   Как будто  по  асфальту. 
-  Ладно,  -  он  весь  собрался. Напружинился.  -  Потихоньку.  Ориентир -  канаты,  -  и  тихо  прибавил:  -  если  увидим.   -  Помолчал.   -  Главное  объехать  опоры,  да?
-  Увидим. Объедем. – Я  готова  была  объехать  что  угодно,  лишь  бы  ехать.
И  мы  поехали. То есть – поползли. 
Медленно.  Невыносимо  медленно.  Канаты  отступали  вверх,  все  выше   и  выше – ну  да,  куда  же  им  еще  отступать.  Только  вверх.  Это  на  вершине  они  прямо  над  головой,  а  вниз  по  склону… теперь  понятно  это  его:  «если  увидим». Выходит  -  он знал,  а  я   не  додумалась.  Ладно.  Главное -  ехать  прямо, -  успокаивала  я  себя. Так  мы  ползли,  а   ветер  крутил  снежную  муть,  порывами  толкал  в  левый  бок.  Где  же  эта  опора?  Вскоре  замаячил  какой-то  бледный  силуэт, но  где!?   Совершенно  не  по курсу,  а  слева  и  очень  далеко.  Так-то  мы  ехали  прямо!  Смешно  даже   подумать,  что   в  этой  круговерти  можно  держать  направление.
-  Поворачиваем, - прокричал  Саша,  как  мне  показалось  откуда-то  издалека,  хотя  до  него  можно  было  дотянуться  палкой.
-  Ага, -  я  не  услышала  своего  голоса,  скорее  почувствовала  и  вдруг  поняла, что  не  смогу  повернуть. Ноги. Ноги  не  слушались.  Я  почти  не  чувствовала  ног.
-  Давай!  Эй  куда?! -  Саша  махнул  палкой, - давай  же,  ну!
Каким-то  чудом,  точнее  прыжком,   я  вывернула, но   слишком  резко. Слишком.  И  пошла  по  косой,  набирая   непозволительную  скорость.  Вот  пронеслась  мимо  опоры,  и  дальше. Боже!  Куда   я,  или  падать?  А  скорость?  Почувствовала    резкий  уклон,  значит,  сошла  с трассы,  выкатилась  на   левый  край,  а  там?  А  там  почти  обрыв.  Все.  Падать. Падаю.  Все…
Мне  показалось, что  я    кувыркалась  в   снежных  брызгах   целую  вечность.  Время  изменилось  и  словно  втянулось  в   черную  дыру.  Как же  долго  тянется  все  что  неприятно.  Я  даже  успела   о  чем-то  поразмышлять.  Вроде  бы   о том,  что  на  месте  плеч,  у  меня  почему-то  выросли  ноги.  И   будто  я  -  это  вовсе  не  я.  А  кто  тогда?    Наконец    я  перестала  кувыркаться  и    уткнулась  плечом  в  какой-то  бугорок.  Что-то  наподобие  трамплинчика.  Поискала  глазами  ноги. Нашла.  Вот  они  лежат  рядышком  и  выходят,  вроде  бы,  из  нужного  места,   и  даже  на  одной  из  них  лыжа.  Шевельнула  рукой – есть  рука.  И  перчатка  не  слетела. Нет,  все-таки  я  -  это  я.  Хорошо-то  как,  Господи!  И  открыла рот:  Дугл…  Сашаааа!  Потянулась  привстать -  айй… - в  плечо  стрельнуло  так, что  потемнело в  глазах.  Попыталась  перекатиться  на  другой  бок,  но  левая  нога   отозвалась   резкой  болью.  Ладно. Раз  болит,  значит  все  на месте  и  не  оторвалось. Ничего.  Можно  и  так полежать.  Можно.  А  сколько  можно?  Простая   и  ясная  мысль  вдруг  обрушилась  на  голову:  сколько  можно  пролежать  на  снегу?  Или  это  не  мысль, а  кто-то  спросил? А  сколько  нужно,  столько  и можно. Да.  И   вдруг  поняла,  что  проговорила  это  вслух.  Сама  себе.  Ну и пусть. Вон  Маресьев  полз,  -  в  кино  показывали,  полз и  сам  с  собой  разговаривал.  Я  тоже. Сейчас  вот  только  полежу,  сейчас… главное  -  не  спать. - Сашаааа!!!  - и  почувствовала  соль  на  губах  -  слезы  выступили  из  глаз,   поползли  по  щекам,  доползли  до  губ -   так  организм  реагировал  на  боль.  - Саша…
-  Ну,  и  чего  разлеглась? -  Саша,  словно  ангел,  возник  ниоткуда.  Соткался  из  снежной  пелены.  Скинул   гитару,  отшвырнул  лыжи,  упал   на  колени,  провел  рукой  по  щеке. Нежно так.  Приблизил  глаза.  -  Спину  чувствуешь?
-  Не  знаю.
-  Соберись!  Напряги  спину.  Скажи,  чувствуешь?
-  Чувствую. - Взял  руку.
-   Ай…
-   Ноги?
-  Вот  эта, -  я  ткнула  левую  ногу.
-  Встанешь?  Может  быть  вот  так  тебя  взять,  - и  попытался  подсунуть  руки  мне  в подмышки.  Я  не  вытерпела  и  застонала.
-   Ясно…
-  Холодно  мне.
-  Ничего, ничего,  -  и  быстро  лег  рядом,  прикрыв  телом. Обхватил  голову,  задышал  в  глаза,  в  щеки. Подложил  руку,  -  ничего…
-  А  мы  что,  уже  на ты? -   слабо  встрепенулась  я.  Он  засмеялся  тихонько,  переливчато,  осторожно  поправил  капюшон, - лежи.
-  Лежу.  А  как  ты  нашел  меня?  Что,  услышал?
-  Вынюхал.
-  Как  волк? Ну,  правда…  -   Он  расстегнул  карман,  тот  самый,   вынул  фляжку,  свинтил  пробку.
-  Давай-ка.   
-  Не  смогу. 
-  Давай! -  я  с  трудом  сделала   глоток,  еще  один.  Закашлялась. Отдышалась
-  Сколько звездочек?
-  Пять.
-  Я так и подумала.
-  Почему?
-  Мягкий.    Просто  на  спине  неудобно  пить. А еще   я    подумала,  что  в  этом  кармане  у  тебя  телефон. И  ты  не  позвонил.  -  Он   посмотрел  внимательно,    вздохнул  и прикрыл  глаза.  Я  тоже  прикрыла   и  тут  же  открыла.  Темно!   Вот   уже  и  темно.    “Есть вещи, которые происходят между мужчиной и женщиной в темноте,  -  такие, которые делают все остальное неважным”  Кто это?  Вроде  бы  Т.Уильямс,  но  устами  нашего  учителя  литературы. Да.  А  ты  похож  на  него,  Саша.  Похож.  Только  ты об  этом  не  знаешь,  потому,  что  я  об  этом  не говорю.  Я  об  этом  только  думаю.
– Спой, что пел там, в  кафе.   
Он  не  удивился.  Открыл  глаза,  повернул  голову,  разлепил  почерневшие  губы:
-  Как  упоительны  в  России  вечера…
Я  моргала  и  слышала  как  мои  ресницы  скребли  его  щеку.  Конечно,  упоительны.  Где-то там,  сейчас  такой же  вечер,  только  в тепле,  насыщенный  ароматом  свежезаваренного  чая.  Зимняя  веранда,  а  на  чистой  скатерти  самовар;  связка  тугих,  коричневатых  баранок и  фарфоровые   чашки  с  синим  ободком.   Мама.  Другая  реальность. Но  ради  той  другой   можно  вытерпеть  эту.  Можно,  точнее -  нужно.
Спина  исчезла.  Я  перестала  чувствовать  спину.
-  Нас  найдут?
-  Конечно.
Он   осторожно  высвободил  руку,  встал,    взял  мою  лыжу  и  глубоко  воткнул  ее  в  снег.  Приладил  туда же  палки.  Получилось  что-то  наподобие  треноги.  Щелкнув  выкидным  ножом,  обрезал  лямки. Вытащил  из  другого  кармана  фаеры и  лямками  прикрутил  их  к  верхушке  треноги  один  за  другим,  в линию.  Я  поняла:  так  они и будут  загораться  -  один  от другого.  Долго  чиркал  спичками.
-  Не  уходи.
- Я  вернусь. -  Опустился  на  колени,  приблизил  лицо.  -  Вернусь.  Ты  верь. Только  не  спи. Слышишь?  Не  спи.  Вот  тебе  музыка.
Придвинул  гитару  как  большую  плоскую  грушу  и   растворился  в  темноте. 

Надо мной  парили  какие-то  огромный    птицы. Я  никогда  не  видела  их  раньше.  Сначала  разрозненно  и  беспорядочно,  потом  выстроились  в   линию  и   стали  резко  пикировать,  как  самолеты.  Они  падали  на  меня  и  затормозив  у  самого  лица,   часто  махали  крыльями.  Я  слышала   их  упругий   свист.  Я  видела  их  глаза.  Это  были  человеческие   глаза,   но  пустые,  без  зрачков.  Страшно,   но    мне  уже   тепло  –  как будто  вошла  в  теплую  ванную.  Какое это  блаженство -  ощущать  тепло.   А   эти   дурацкие  птицы?   Они  все  махали  и  махали  своими  крыльями  и   нагоняли  холодный  воздух.  Я  захотела  их  прогнать -   крикнуть,  или  махнуть  рукой,  но  не  ощутила   ни  голоса,  ни  рук. Зато  ощутила   звук, отдаленный  и  еле  слышный.  Чем-то  он  был  мне  знаком.  Что-то  похожее  на  рокот  мотоцикла.  Откуда  в  горах   мотоцикл?  Хотя,  если  здесь  такие  птицы,  то  может  быть  и  мотоцикл.  Вдруг  осенило:  снегоход.   Точно!  Почти как мотоцикл,  только  вместо  колес  резиновая  гусеница, или  что-то  в  этом  роде. Так  вот  на  этой  гусенице  и  катится  по  снегу.  Птицы  встревожились,  недовольно  зашипели  и  стали  подниматься  вверх,  а  я  улыбнулась и  полетела  в  черноту.

Жизнь  прекрасна  именно  по  утрам.  Солнце  только  просыпается,  не  печет,  нежно  ласкает  землю,  заглядывает  в  окно. Я  на   кровати,  кровать  у  окна,  а  за  окном  весь  мир:  краски  неба,  облака,  формы  деревьев.  За  стеклом  широкая  разлапистая  сосна,  сквозь  ветки  продеты  солнечные  лучи,  все  в  красоте  и  сверкании.  Если  вдуматься, - количество  плюсов  и  минусов  одинаково  в  любой  жизни.  Из  теперешних  минусов  моей  жизни:  плечо,  туго  схваченное  бинтами,  в  вену  игла,  дальше  трубочка  и  перевернутая  бутылочка  на  стойке. Капельница.  К  ноге  что-то прикручено.  И одиночество,  хотя  и  не  совсем.  Периодически  заходит  девушка  в  белом  и  меняет  бутылочки.  Медсестра,  а  значит  я  в  больнице.   Минусов  много.  Плюс  только  один:  я  жива. Но этот  один  перешибает  все  множество  тех  что  есть,  что  могли  быть,  и  что  еще  будут, а  уж выравнивает - и  говорить  нечего.   Уединение  имеет  свои  преимущества  -  можно  сосредоточиться  и  набраться  мыслей.   Пока  я  набиралась  мыслей,   в  очередной  раз   вошла  медсестра.  -  К  вам  посетитель. Впустить?  - Я  кивнула  и  американский  актер  Керк  Дуглас  с  грубоватым  лицом  и  ямочкой  на  подбородке,  вновь  предстал  передо  мной  в  натуральную  величину.  В  руке  он  держал  букетик  анемон.  На этот раз  не  удивилась я,  потому  что  подсознательно  ждала  и  летуче  улыбнулась.  Он  стоял  и  молчал,  видимо  искал  слова.  У  него  было  хорошее  выражение  -  умное  и  мужское.  Ну ладно,  пусть  он  не совсем  Керк  Дуглас  и  даже  точно  это  не  он.  И  все  же.  Все  же,  что  в нем?   Он не хотел  нравиться  и  не  хотел  казаться  лучше  чем  есть,  именно  поэтому нравился.  Вот  что.
-  Скажи,  а  почему  ты  поехал  за  мной  на  этот  пятый  уровень?
Он осторожно  присел  на  край,  повел  двумя  пальцами  по  моей  щеке  медленным  движением.
-  Проветрить  кровь  кислородом.
-  Так его  там  как  раз  и  нет!  Хитришь?  Ладно. Не хочешь - не  говори.
Он  посмотрел  на  мою  руку  в  бинтах,  на  ногу  в  скрепках  и  ничего  не  сказал, видимо  понял,  что  я  могу  принять  сочувствие  за  унизительную  жалость  и  обидеться. Откуда  в  нем  эта  тонкость?
- А я  песню  написал.
- Правда? И о чем? - а сама подумала - о ком, втайне  надеясь, что обо мне. Нет. О НАС.  Он сделал  движение  щелкнуть  пальцами,  словно  поискал  гитару.   
В  дверях  возникла  Ирочка,   возникла  как  на  ладошке  вся  сразу   с  моей  лыжей  и  его  гитарой  в  руках.  Разглядев  букетик,  уставилась  с  открытым  ртом,  чуть  приподняв  лицо.   Отложив  вещи,  взялась  за  дверной  косяк.  Стояла  и  не  смела  пройти.
-  Заходи,  пригласила  я.  -   Чего  стоишь.