Полтора месяца я уже в Германии. О деньгах, которые платят, ранее и думать не мог. И… потерял контроль за состоянием своего кошелька. Впрочем, там была только мелочь в пределах 500-600 евро. В основном, пользовался кредитной картой.
По делам фирмы через два дня должен был посетить Карлсруэ, замечательный такой уютный городок. Впрочем, не совсем городок. По немецким понятиям, да и по нашим тоже, если и не мегаполис, то вполне приличных размеров город. Радиально-кольцевая планировка расположения улиц и алей позволяет быстро освоиться в городском пространстве. И предварительно посидев над схемой города, я уже достаточно четко представлял себе всё это поселение.
В Карлсруэ я должен был встретиться со своими друзьями. Колян с Юргеном нашли общий язык, и Николаю Николаевичу инициативной группой местного университета было предложено прочитать небольшой факультативный курс лекций по основам теории коммунизма. Да…. Именно по основам теории коммунизма. Есть в Германии сторонники этого направления развития общества. И грянувшему кризису они находят вполне корректное объяснение. Ни какие-то там катаклизмы с банками и ипотеками, как, купленные денежными мешками, СМИ пытаются запудрить мозги, являются причиной, а, в силу бесконтрольного здравым смыслом распределения конечных результатов труда в руках незначительной части населения сконцентрировалась основная часть денежной массы. Этой части населения ничего не надо покупать, а товар, находящийся на рынке, не востребован основной частью того же населения из-за отсутствия денег. Жадность человечья не знает пределов.
Лекции он должен был читать на английском, поэтому ожидалась ещё и делегация из Великобритании.
Будучи даже заведующим кафедрой научного коммунизма, Колян органически не переносил этого сочетания «научный коммунизм».
- Понимаешь, Витек, - объяснял он свою позицию. – Шаманством попахивает. Представь себе сочетание «научная математика» или твоя любимая «научная электротехника». Нонсенс. А шаманы от теории коммунизма, прикрывая свою безграмотность, присобачив слово «научный» к слову коммунизм, как бы грозят пальчиком: смотрите, мол, мы тут не херней занимаемся, а науку делаем.
И монография его, о которой упоминал Шурик, называется «Теоретические основы коммунизма». Вот так. Коротко и со вкусом. Колян перевел её на английский, и немцы собирались её у себя издать.
Чтобы яснее было, почему Шурик монографию посчитал заслуживающей уважения, нужно несколько слов ещё добавить к портрету Коляна.
Ещё в студенчестве Колян, конспектируя «Диалектику природы» Энгельса, заткнулся на всяких dx, dy, которыми Фридрих в разделах, посвященных естественным наукам, оперировал как опытный игрок в бильярд шарами на сукне стола. И решил проявить интерес к математике. Увлекся. Да настолько увлекся, что прослушал на мехмате курсы дифференциального и интегрального исчисления, дифференциальных уравнений, дифференциальных уравнений в частных производных…. В общем, всего наслушался. И не только наслушался, но и достаточно профессионально разобрался, что в последствие позволило ему, будучи аспирантом, читать для студентов экономистов курс микроэкономики.
И мозги стали немного набекрень. Появилась идея попытаться детерминировать законы общественного развития. В общем, по общепринятым понятиям, чокнулся, но понимая возможное к себе отношение, этими идеями не разбрасывался. И жевал он их только в узком кругу таких же, как и он, чокнутых.
Во времена новые, когда за свой счет можно всё издавать, его более благополучные (во время бедствования Коляна) друзья скинулись и издали его книжку. Книжка тиражом в пять тысяч экземпляров, как это ни странно, при всеобщем оплевывании коммунизма не только как, якобы, неудачного эксперимента протяженностью более чем в семьдесят лет, но и как предмета обсуждения, разбежалась. В ней была предпринята попытка, формализовав фундаментальные понятия спрос и предложение, создать детерминированную модель справедливого общества. И вернув свои деньги, его друзья и Коляну, как автору немного заплатили.
Вечером собрались у меня в гостинице. Я в данный период был самым состоятельным: фирма оплачивала мне ни номер в отеле, а апартаменты.
Принесли заказанный ужин. Расселились. Как обычно, за встречу, за дружбу. И прочая.
И тут Колян решил раскрутить Шурика.
- Александр Трофимович, почти всё о тебе знаю, но каким ветром тебя, технаря, к нам в аспирантуру занесло, до конца не выяснил. Расскажи-ка поподробнее. Не упускай даже того, что я уже знаю. Пусть и Витек послушает.
- Ну, вас бояр, - ткнув в сторону Коляна пальцем, начал Шурик, - конечно, жаба душит. Вас ведь всех туда почти за ручку приводили. А нам грешным….
Шурик призывно махнул головой, и мы все по его сигналу приняли на грудь по рюмочке «Абсолюта». Вкусная водка. Закусили горбушей. Выхолощенная какая-то. Даже рыбой не пахнет. Наша еда…. Переборщил. Мидии, поданные нам позднее, показали, что и немцы еду умеют делать.
- По окончанию института, куда я был направлен предприятием, на котором работал, обучаясь в школе рабочей молодежи, призвали меня в армию, - продолжил Шурик. – В свое время армию до такой степени сократили, что кадровых офицеров оказалось недостаточно для поддержания мощи Советской Армии. Стали призывать офицеров из запаса на два года. Так я оказался, как нас назвали в армии, офицером-любителем. Военная кафедра в институте совместно с ДОСААФ готовила из нас летный состав. И меня, вроде, научили. Призвали. Учился на МИ-4, а в это время в армию стали поступать МИ-8. Оказался в Торжке. Командиром экипажа был у меня тезка Сашка Белобородов. На два года старше меня, но уже капитан. Спелись. И вот начались большие учения под названием «Днепр». Несколько экипажей были выделены для обслуживания высшего командного состава. Наш экипаж тоже попал в число их. Когда Сашке предложили меня заменить, он отказался. Одели нас во всё новенькое. Я хоть только что получил всё новое, но Сашка подмигнул, и я тоже получил новый комбинезон, шлемофон, кожанку и пр.
- Наш новенький МИ-8 немного дооборудовали для удобства нашего генерала. И сообщили, что поступаем в распоряжение самого главного парашютиста, Василия Филипповича.
- Да, - присвистнул мой командир, - повезло.
- А что такое?
- Муштры не будет. Но как бы он сигануть с нашей вертушки не захотел. На хрена мне такая песня?
- Прибыли в распоряжение, - продолжил Александр Трофимович, - летаем себе помаленьку. Василий Филиппович парашют за собой не таскает, чем радует моего командира. Давай ещё по маленькой.
Вздрогнули.
- Стоим на стоянке у передвижного штаба, ждем указаний. Вдруг, видим, порученец командующего несется.
- Мужики, - задыхаясь от бега, сипит майор, - через час Министр назначил сбор всех командующих. Вот здесь.
И в мою карту пальцем тычет.
- Разведчик летал? Погода как? – Для порядка спрашивает Белобородов.
- Какой на хер разведчик? Обстановка приближена к боевой, - лаконично объясняет порученец. Всё, писец, заводи вертушку, командующий идет.
- Завелись. До пункта назначения километров сорок. При любом раскладе через пятнадцать-двадцать минут должны быть на месте. Высота 800 метров. Идем нормально. Уже почти подлетели и… попадаем в молоко. Какие там двадцать минут? Уже двадцать минут ищем дырку.
Командующий поглядывает на часы. Спрашивает
- Где находимся?
- Я в правом сиденье, стало быть, вопрос ко мне. Штурманские обязанности на МИ-8 возложены на второго пилота. Отвечаю, что кружим в радиусе полутора километрах от пункта назначения. Смотрю, высота уже триста метров.
Командующий похлопал меня по плечу
- Снимай сынок свою сумку, прыгать буду.
- Это, значит, парашют с меня требует. Смотрю, командир позеленел. Хороша перспектива: командующего угробить. И войти с этим в историю ВВС. А командующий, судя по-всему, в войнушку понарошку не играл. У меня тоже некоторые места вспотели. И тут. Прямо скажем, повезло. Командир подсел ещё метров на пятьдесят и увидел дырку.
- Не будем прыгать, товарищ генерал, - прохрипел Белобородов.
- Повертелись ещё немного и за двадцать минут до назначенного времени присели. Как узнали через полчаса, Василий Филиппович оказался единственным, кто прибыл к Министру. Остальные не решились. Командиру генерал, как положено, традиционно часы со своей руки отдал, а мне с борттехником просто руки пожал. А далее командиру орден Красной Звезды. И забрал его к себе генерал. Мне и борттехнику по медали «За боевые заслуги» и по звездочке на пагоны. А в семидесятом ещё одну медаль к столетию В.И. Ленина. Её не всем офицерам давали. Но мне, как награжденному боевой медалью, досталась. Вот так, оснастившись, я и прибыл через два года службы из Советской Армии, где меня и в партию приняли, в родной почтовый ящик. Ну, если помните, так секретные предприятия и институты называли в то время.
- В ящике встретили, как родного. А почему нет? У меня отец там работал токарем, мать технологом, и я все каникулы там работал. Назначили заместителем начальника цеха. Поставили задачу: техническое обеспечение производства. Графики ремонта и профилактики оборудования, контроль за соблюдением технологических процессов и культура производства. Модное словечко было. К слову сказать, в этом и вся фишка была в дальнейшем: сортиры были в весьма неприглядном состоянии.
- Приходит ко мне на прием как-то мужичек один. Всю жизнь проработал на обрубке в литейном цехе. И объясняет: «Трофимыч, - так он начал и всё время так и называл меня в дальнейшем, - возьми на работу. Я свое на вредной сетке отработал, пенсию получил, а здоровье работать ещё позволяет». Я, конечно, через кадры о нем главное узнал: не пьёт, сами понимаете, ни то, чтобы совсем, меру знает, работу по данной причине не пропускает. Но предложение какое-то странное. У него, видите ли, пунктик. Он - потомственный золотарь. И так ему противно было всю свою трудовую биографию в ящике на сортиры грязные смотреть, что мечта появилась, отхожие места, чуть ли не в музеи превратить. Так как эту точку зрения мы разделяли, то я его взял. Через полгода наши сортиры не узнать. Сортиров у нас было шесть – три мужских, три дамских. Горшки поменяли. Сливы отремонтировали. Стены покрасили, кабины поставили. И цветы развели. Из других цехов свою нужду справлять народ зачастил. Меня в пример давай ставить. И директор начал начальников других цехов дрючить.
- А тут ребята из горкома комсомола нагрянули. Познакомились со мной. И стали сватать. Намечалась районная отчетно-выборная конференция, на место первого секретаря райкома двигался второй, а на место второго кандидатуры у них подходящей не находилось. Водили меня на собеседование сначала ко второму, а затем к первому секретарю райкома КПСС. Вроде, я их устраивал. Конференция через месяц. Жду.
- Проходит совещание у директора. Я не бывал туда приглашен, а в этот раз вызвали. И директор, а дядька он у нас был знаменитый, член-корреспондент Академии наук СССР, само собой, Герой социалистического труда, мне как будто метку поставил, «похвалил», что называется. «Александр Трофимович, поработал ты хорошо. Простой по вине оборудования за время твоей работы сократился, в среднем, за месяц на 22 минуты, да и с говном разобрался». - И со смешком добавил, что хватит, мол, тебе говночистом работать будем подыскивать самостоятельную работу. Стало быть, повышение мне предполагал. И «пошутил» при этом, мать его.
- Неуютно мне стало. Вроде, как за спиной у него уйти из ящика собираюсь. После совещания остался у него и доложил обо всем. Ну, о том, что меня сватают, и я, в принципе, дал согласие. «Хорошо, - говорит директор, - жаль, конечно, но если не получится, то от своих слов не отказываюсь. И повышение ты получишь».
- Проходит месяц. А комсомольцы обо мне, вроде как, забыли. Я не только не был избран комсомольским вожаком, но и как делегат, на конференцию не избран, не приглашен не был. Через две недели вызывает директор. Приказывает прибыть к 18 часам. Рабочий день у нас заканчивался в 17 часов. Заводит в свою комнату отдыха, там, на журнальном столике, бутылка коньяка и лимончики нарезаны.
- Виноват я перед тобой, Александр Трофимович. Язык мой поганый. Не думая, кличку тебе присобачил. И пошла она гулять. Перед конференцией был тут у меня инструктор из райкома партии и случайно услышал, как тебя говночистом кличут. Разобрался, конечно, но от кандидатуры твоей по его ходатайству решили отказаться. Причина? Да, ну их…, - добавил крепкое словечко директор, - будешь, видите ли, в президиуме сидеть, а народ шептать начнет: «Совсем дела у комсомола хреновые, если говночистов за стол с кумачом сажать начали». Но я виноват, я и исправлять буду. Подумаю.
Вошел официант. Кофе нам принес. И Шурик продолжил.
- Снова меня на всякие собеседования стали приглашать. То в райком комсомола, то в райком партии. И все решали, как будто до этого не знали, какой орган должен дать направление в аспирантуру ЦКШ. То ли райком, то ли горком. Наконец, вызвали меня на беседу в горком партии. Дядька там, не понравился он мне вначале, брюзгливый какой-то, зав отделом.
- Без всяких реверансов, прямо в лоб мне: «В элиту захотел? Ничего ещё не понял? Так вот учти, что за полвека существования Советской власти всё стало на свои места: сын генерала - генерал, сын пастуха – пастух. А ты кто? Сын генерала?» Чувствую себя уже на пределе. Дерьмом кормит, сволочь. А он, ехидно так: «За что медаль получил?». Взорвался я: «За то, что чуть не обосрался от страха!»
- И тут дядька рассмеялся. «Чистить говно любишь, а жрать нет? Это хорошо! Давай, сынок, оформляйся. Нам и такие, которые работать будут, тоже нужны. Больше тебя по кабинетам таскать не будут». И взял этот дядька шефство надо мной, а когда его в ЦК партии перевели, то и меня он с собой забрал.
- Ну, в школе, - это уже для меня продолжил Шурик, - с друганом твоим познакомился. Я мог жить и дома, но мне порекомендовали переселиться в общежитие. Дескать, потом легче будет квартиру получить. И попал я в комнату к Коляну. Он уже второй год обитал и был в большом авторитете. Как-то, как он мне рассказывал, - кивая в сторону Коляна, - был он дежурным по студенческому общежитию во время субботних танцев, отсиживался в рабочей комнате и там студентке с экономического за двадцать минут сделал контрольную по математике. Весть быстро разнеслась. Быстро оброс кавказскими и азиатскими друзьями. Деньги за свои услуги не брал, но от восточных сластей и от вина не отказывался. Целый склад этого добра у него был.
- Но метка и здесь пыталась меня догнать, - Шурик ухмыльнулся. – Ребята там ушлые, справки обо мне навели. По их понятиям я был ничейный, вроде как приблудный. И один из кастовых, сынок то ли тамбовского, то ли тульского князька «пошутил»: «На говне к нам приехал?» Повезло мне. При Коляне он об этом спросил. Колян порекомендовал сынку извиниться. Тот взъерепенился, но дружки его посоветовали ему не ершиться, а то «в глаз получишь от Николая Николаевича». Папик Коляна был в это время рангом повыше, чем у сынка. Совет подействовал. Тот извинился. И после этого метка как отлетела.
- Шурик! А Белобородова ты не потерял? – Спросил Колян.
- Да у того, вроде, складывалось всё нормально. В сорок пять лет получил генеральскую должность. А штаны с лампасами не давали. Три года прошло. Как-то встретились мы в очередной раз, а я смотрю, он всё ещё в полковниках ходит. Ещё два года, и не видать ему красивых штанов. После пятидесяти их не давали. Я в это время уже зам зав отделом в ЦК был. Пришлось помочь. Ну, а потом армию развалили. Нас разогнали. Начали устраиваться в новой жизни. Я его к себе подтащил. Сейчас ему полегче стало. Героя России получил за прошлые заслуги. На пенсии. Говорит, что хватает.
- Да, - подумалось мне, - интересная всё-таки у нас жизнь и при Советах была, да и на постсоветском пространстве продолжается….