В магазине распродажа огурцов. Крепеньких малышей, упакованных в прозрачные пакеты. Не киви, конечно, но для сибиряков, не избалованных витаминными изысками, самая подходящая покупка в начале лета, когда еще льют дожди, и в доме с отключенным отоплением холодно, как зимой.
Поток покупателей, выходящих из дверей, расцвечен зеленым оптимизмом, выпирающим из сумок и свертков. Все улыбаются и говорят об окрошке, малосольных огурчиках с отварным картофелем. Они спешат домой, чтобы осуществить свои простые желания. А навстречу им уже торопятся другие, мечтая влиться в общество потребителей огурцов.
Напротив магазина расположился уличный музыкант. Он нажимает на кнопки баяна и поет надтреснутым голосом песни, которые умерли вместе с эпохой развитого социализма.
Он никому не интересен: серая фигура в темных очках, не несущая радости зеленого дня. У него нет ни кепки, ни жестяной плошки, ни призывно распахнутых карманов. Непонятно, для чего и кому он поет. Может, таким образом из его одинокой души изливается желание общаться с теми, кто связан воедино хотя бы на миг покупкой изумрудных грез. Или он пришел напомнить нам о нашей несвободе.
Мы не можем купить ничего из того, что нам действительно необходимо, и находим счастье в том, без чего легко можем обойтись.
Кто ты, музыкант, черной тенью возникший передо мной? Зачем ты меня тревожишь?
Я хочу идти по жизни невесомо, не касаясь ногами земли - в свой срок она получит меня, но теперь я ничего не желаю знать, кроме возможности вложить руку в чью-то ладонь и ощутить тепло сострадания.
Я наклоняюсь и кладу к его ногам пакет с огурцами. Прими, брат!