В далекой провинции все было, как и в других провинциях – ни лучше, и не хуже. Крестьяне выращивали зерно, пасли скот, возили в город молоко и мясо. Рудознатцы искали руду, менестрели исполняли свои песенки, шуты шутили, ткачи ткали, воры воровали, а знатные рыцари, в отсутствие внешнего врага, охотились, бились на турнирах, и, что уж скрывать, бесчестили деревенских девок, которые, по отсутствию должного воспитания да знания магического слова «феминизм» не очень тяготились этим обстоятельством, поскольку на воспитание многочисленных, производимых от такого обращения бастардов получали неплохое содержание. Жизнь текла своим чередом, и нечего было бы и рассказывать, если бы не случилось в провинции престранного происшествия…
Никто не знает, почему это произошло – то ли все поголовно объелись хлеба из пораженного спорыньей зерна, то ли комета своим хвостом задела звезду, ответственную за судьбу провинции, то ли маг заезжий, обиженный невниманием со стороны горожан постарался – да только возжаждали вдруг жители провинции справедливости. Причем все – в полном составе, от городского магистрата да совета храмовников до последнего подмастерья гильдии золотарей, от благородных рыцарей до городских дурачков. Так всем захотелось справедливости, что аж кусок в горло не лез, и руки не поднимались.
Пытались они справиться своими силами, но ничего у них не выходило. То, что одному казалось справедливым, другому было как тупым ножом по сердцу, или еще какой части тела. И не стало в провинции согласия – все дни проводили они в спорах да сварах, порой и до душегубства доходило. Поняли жители, что нельзя так дальше – и отправили делегацию в столицу, к Императору – чтоб рассудил, да справедливость в земли принес…
Император, по обыкновению своему, выслушал подданных, поскольку заботился о процветании провинций. Рассказ их сильно его позабавил.
- Что же вам, любезные мои, не живется? Или не обильна земля ваша, или жук короед лесные угодья поел, или мор какой у вас в землях, или знать прохода простому люду не дает? Возможно, законы соблюдаться перестали, да голодных у вас стало много? – осведомился Император.
- Никак нет, Ваше Великолепие, ответили посланники, все в нашей земле хорошо, и крестьяне богаты, и коровы тучны, и знать поборами не угнетает, и купцы не хитрее, чем везде, а про голод да мор только из книг древних и знаем…
- Так что же не живется то вам, горемыки – нахмурился Император.
- Справедливости бы нам, Ваше Великолепие, такой, какой и в свете не было – Высшей Справедливости желаем, не откажите уж смиренным слугам своим…
- А как понимаете вы справедливость?
- Да вот не ведаем мы, Ваше Великолепие… Уж пытались своим умом, не беспокоя Вас пустяками, да все ерунда выходит… Нам бы хорошо, чтоб такая справедливость была, чтоб никто на несправедливость пожаловаться не мог…
- Что ж, будет вам справедливость… Есть у меня одно создание… магическое… вам его наместником пришлю. Для другого готовил, но здесь, видимо, нужнее… Возвращайтесь в провинцию свою, и ждите. А чтоб ожидание скрасить, молитесь чаще, да с детишками побольше времени проводите… Так правильнее будет…
Поклонились послы Императору, да обрадованные в обратный путь отправились. Весть радостную домой несли – Справедливость грядет!
Не прошло и недели с их возвращения, как прибыл обещанный Императором наместник – магией порожденный Творец Справедливости. Был он высок, облачен в хламиду, как у служителей храма, только цвета серебристого, да в глазах его – огонь нездешний, жаждой деятельности полный…
Вышел он на центральную площадь, и при собрании народа огласил эдикт Императора.
«Славные жители Провинции, столь желавшие Высшей справедливости! Во исполнение чаяний Ваших, и в заботе о подданных своих и о благе Империи повелеваю наместнику своему, именуемому Творцом Справедливости воплотить в жизнь Ваши чаяния и упования. Отныне Вы вольны подавать ему прошения, которые он немедленно и со всей строгостью проводить в жизнь обязан. Не стеснен он ни в средствах, ни в способах, в выполнении Вашей и моей воли. Но будьте мудры в желаниях своих, ибо воля, однажды Вами высказанная, не может быть изменена ни Вами, ни Творцом Справедливости. Да будет судьба милостива к Вам».
После оглашения эдикта наместник удалился в ратушу, поднялся на самый верх башни, да и заперся там. Более никто его и не видел. Лишь на двери покоев его табличка появилась – «прошения – под дверь!».
Обрадовались жители, и стали прошения писать. Сначала пробрался к двери какой-то хитрец, да назавтра налог стал для всех одинаков – и для знати, и для хлебопашцев, для богатых да для бедных, поскольку это – справедливо. Многие возроптали, да после того, как несколько особо недовольных обнаружены были в своих постелях с отсеченными головами, все успокоилось.
Затем удумал кто-то, что существование бедных и богатых несправедливо, и надо, чтобы все общее было. А на утро на улицах указ появился, о создании общественных складов и централизованной выдаче продовольствия. За саботаж и неисполнение – смерть немедленная. Народ задумался, да как снова массовое обезглавливание в ночи произошло – так все на склады свое имущество и потащили… Были те, кто пытался с добром своим бежать за пределы провинции – да только все полегли, две когорты эльфийских рейнджеров, выставленных вдоль границ – заслон лучше всяких стен.
Собрались жители на сход, и решили – прошений никаких более не писать, у ратуши оцепление выставить – чтоб никто более к наместнику тайком не пробрался, пока еще хоть как-то жить можно. Да только и это уже было ни к чему, поскольку наместник во вкус вошел, и не только письменные прошения рассматривал, но и вполне себе мысленные жалобы в подушку…
Когда всем жителям от мала до велика были отсечены ноги, старого калеку Гаспара, решившего в минуту душевной слабости, усиленной неумеренным возлиянием, что наличие у всех двух ног против его одной – несправедливо, забили камнями – но разве это что-то меняло?
Провинция просуществовала недолго – ровно до того момента, когда обезумевшая от горя мать, чье имя давно забыто, в помрачении рассудка провозгласила над телом своего умершего младенца – его нет, а все живут – разве это справедливо?
Эти слова стали коллективным приговором для жителей провинции. Невидимая коса мгновение спустя обезглавила все население…
Творец Справедливости смотрел на опустошенный город из окна башни… Он все делал верно, но что-то было не так… Ощущение неправильности происходящего жгло его призрачное тело. Озарение пришло внезапно – ну конечно, работа еще не закончена – ведь то, что провинция погибла, а наместник цел – совершенно несправедливо. В тот момент, когда он разбился о камни он был уверен – теперь все так, как должно быть, и нет более несправедливости. Он справился с работой! В его угасающих глазах не было более огня – а лишь умиротворение… Впрочем, никто этого не видел.
Император оторвался от донесения мага-наблюдателя, ответственного за операцию «Справедливость», и, наблюдая за игрой пламени в камине, подумал, что и в этот раз он поступил правильно. И если его подданные получили не совсем то, чего хотели, то уж, безусловно, то, чего заслуживали.