Нп-1 (0003)
Источник: Журнал министерства народного просвещения. СПб.,1914. Март. Ч. I . С. 63–87.
Г.А ЗАМЯТИН
«НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ»
О СНОШЕШЯХ МЕЖДУ ЯРОСЛАВЛЕМ И НОВГОРОДОМ В 1612 ГОДУ.
Два посольства было отправлено в Новгород из Ярославля, когда там стояло нижегородское ополчение: во главе первого находился С. Татищев, во главе второго П. Секерин (1). Какую цель имели в виду в Ярославле, отправляя посольства? С. И. Чернышев о переговорах между Ярославлем и Новгородом замечает; «доверяя мнению рассказа об этих переговорах, находящегося в ”Новом летописце", нужно сказать, что переговоры эти имели характер дипломатического приема: велись единственно с целью отклонить нападение шведов на поморские города» (2). Такого же мнения придерживается и Д. В. Цветаев (3). И тот и другой автор в данном случае следуют издавна установившейся в русской исторической литературе традиции. Не трудно подметить и источник этой традиции; С.И. Чернышев прямо называет его: Новый летописец. Почему новейшие авторы отдают предпочтение показаниям летописца и обходят молчанием грамоты, сказать затрудняемся. Но это обстоятельство дает нам повод сопоставить данные Нового летописца и грамот о сношениях между Ярославлем и Новгородом; полагаем, что это сопоставление будет не бесполезным, а результаты не лишены будут интереса.
___________________________
1. О составе посольства С. Татищева см. Действия Нижегородской Губ. Учен. Арх. Комиссии, сборн. т. XI, стр. 249—250, 254—255. О составе посольства П. Секерина см. Д, А. И., т. I, № 164 или те же „Действия" стр. 210.
2. „Избрание на царство Михаила Феодоровича Романова". Труды Киевской Духовной Академии. 1912, январь, стр. 91.
3. „Нельзя было не поставить на обсуждение кандидатуры Карла-Филиппа, под условием, конечно, принятия королевичем православия, и не завести дипломатических сношении с Делагарди" (курсив наш). „Избрание Михаила Феодоровича. Романова на царство". Журн. Мин. Юстиции, 1913 г., кн. I, стр. 13.
I.
Посмотрим, что говорит летописец по поводу отправления С. Татищева в Новгород. В бытность в Ярославле нижегородцы «от Нова города оберегахуся, что придоша Немцы и сташа на Тихвине. Князь Дмитрей же Михаилович и Кузма начаша думати со всею ратью и со властьми и с посадцкими людми, како бы земскому делу было прибыльнее, и здумаша в Великий Нове город послати послов, а на Черкасы и на казаков послати рать. В Нов город же приговориша послати послов: С. Татищева, да ото всех городов по человеку и изо всех чинов. И писаху к митрополиту Исидору и к боярину и к Немецкому воеводе к Якову Пунтусову и ко всем Новгородцом, како у них с Немцами положено, чтобы к ним отписали с правдою. К Немецкому же воеводе к Якову Пунтусову писаша, чтобы быти Московскому государству и Новегородцкому под одним государем: „и будет, король Свитцкой даст брата своего на государство и крестит в православную христианскую веру, и мы тому ради и хотим с Ноугородцы в одном совете быть". А писаху к ним для того и посылаху, как поидут под Москву на очищенье Московского государства, чтоб Немцы не пошли воевати в Поморския городы. Степан же прииде из Нова города и привозе грамоты от митрополита и от боярина и от Якова Пунтусова, а в грамотах пишут коротко, что „пришлем со всем подлинно ото всево Новгородцково государства послов”. А Степан сказал, что отнюдь в Нове городе добра нечего ждати»(1).
Установим сначала сходство или отличие данных летописца и грамот с фактической стороны. Недавно извлечены из Стокгольмскаго государственнаго архива список с листа, посланнаго из Ярославля Якову Делагарди, и список с грамоты, отправленной также из Ярославля Новгородскому воеводе И. Н. Одоевскому со С. Татищевым (2). Таким образом в настоящее время мы можем проверить данные летописца путем сравнения с данными грамот, отправленных из Ярославля в Новгород, тогда как ранее о содержании этих грамот приходилось судить лишь на основании отписок в Ярославль новгородских митрополита и воеводы, да ответного листа Делагарди (3).
Постараемся определить время отправления С. Татищева в Новгород, продолжительность его пребывания там и, наконец, время возвращения. В летописи точных указании на это нет. Нет указаний на день выезда С. Татищева из Ярославля и в грамотах; в списке с листа, отправленного Якову Делагарди, указан только месяц: апрель. Но зато имеются точные данные о времени прибытия С. Татищева в Новгород: в отписке митрополита–13-е мая, в отписке воеводы–12-е мая, о дне выезда из Новгорода–19-е мая (4) и о времени возвращения в Ярославль – 1-е июня (5). Принимая во внимание количество времени, проведенное С. Татищевым в пути из Новгорода в Ярославль, можно с большою долею вероятности утверждать, что он отправился в Новгород в последних числах апреля, приблизительно недели три спустя после того, как разосланы были из Ярославля по городам грамоты с при-глашением прислать туда земскиъ выборныъ (6).
От кого же было отправлено посольство С. Татищева: от одного ли ополчения или от собора? Вопрос решается на основами грамоты И.Н. Одоевскому; в ней читаем: „и вам бы, господа, к нам, ко мне, стольнику и воеводе ко князю Дмитрею и ко всей земли прислать для прямого ведома и договору Новгородского государства изо властей и изо всяких чинов человека по два и по три"; и далее: „а ныне мы всех городов всякие люди о государском обираем (вероятно, обиранье) в совете и собранье" (7). Итак, за три недели земские выборные уже успели собраться в Ярославле. С. Татищев был отправлен, несомненно, от собора.
С посольством были посланы в Новгород три грамоты: 1) митрополиту Исидору, 2) воеводе кн. И. Н. Одоевскому и 3) шведскому военачальнику. В настоящее время нам известны, как выше упоминалось, список съ листа Якову Делагарди и список с грамоты воеводе; неизвестна лишь грамота митрополиту. Но что она была отправлена, отдельно, доказывает с одной стороны отписка митрополита в Ярославль, с другой стороны, упоминайте о том, что писали митрополиту Исидору, в списке с листа, отправленного Якову Делагарди. Относительно количества грамот данные летописца и актов совпадают. Что же касается содержания грамот, то в этом отношении сообщения летописца и грамот расходятся. В грамоте шведскому военачальнику содержится лишь просьба прислать с С. Татищевым опасный лист, „один по русски, а другой по немецки, Новгородского государства за печатью и за своею и за боярскою и за воеводскими руками"; он необходим был послам, которых земский собор намерен был отправить в Новгород после договора о „земском деле'' с новгородскими посланными в Ярославле (8). В грамоте Якову Делагарди ни словом не упоми¬нается о том, „чтобы быти Московскому государству и Новгородскому под одним государем", а равно и о том, что, если шведский король даст брата своего на государство и крестит в православную веру, то в Ярославле „тому рады", как пишет летописец. Стоит отметить маленькую, но характерную черточку: судя по грамоте И.Н. Одоевскому, в Ярославле в апреле месяце 1612 г. еще ничего не знали о смерти Карла IX и о вступлении на престол Густава-Адольфа. Стало быть, и выражаться так: и будет, король Свитцкой даст брата своею" не могли. Но это мимоходом.
Таким образом, по летописцу содержание грамоты Якову Делагарди было шире, чем то было на самом деле.
Иначе дело обстоит с грамотами, отправленными из Ярославля митрополиту Исидору и воевод И.Н. Одоевскому. Содержание их значительно богаче, чем выходит по летописцу; говорим: „их", потому что буквальное почти сходство отписок митрополита и воеводы в Ярославль заставляет думать, что посланные им грамоты были одного содержания, хотя трудно объяснять, для чего были посланы две грамоты, каждому порознь. Летописец говорит, что новгородцев просили отписать „с правдою", како у них с Немцами положено (по списку кн. Оболенского: „какой у них договор учинен с Немцами между собою") (9), и только. На самом деле в грамоте И.Н. Одоевскому не об этом одном писали. Вначале подробно передано содержание грамоты, присланной в апреле 1612 г. в Ярославль с Белоозера и из Кириллова монастыря, в которой сообщалось о положении дел в Новгороде; потом идет рассказ о событиях, имевших место под Москвою в 1611 г. Об этой части грамоты летописец умалчивает совершенно. Да и о договоре в грамотах спрашивали подробнее, просили новгородцев прислать в Ярославль „для прямого ведома и договору, Ноугородского государства изо властей и изо всяких чинов человека по два, и по три и с ними" написать, „за своими руками и за печатми, о всем подлинно, по статьям", какого рода договор заключен с Делагарди. Не довольствуясь общим вопросом, поставили более частные вопросы: „и по тому укрепленью Яков по ся места на своем слове стоит ли, и как у вас на Ноугородцком государстве государю быть, и где ему и в котором городе креститися в нашу православную крестьянскую веру греческого закона, и как ему свой царской престол правити, и люди свои розсужати и ото врагов обороняти и всякие дела делати?" Вопросы любопытные! Именно об этом послали было из-под Москвы договариваться кн. И.Ф. Троекурова, В.С. Собакина да дьяка Сыдавного Васильева (10). Очевидно, в ополчении Пр. Ляпунова хотели заключить с шведами такой же договор, какой ранее был заключен с поляками; очевидно, далее, что в Ярославле думали найти у новгородцев договор, сходный с договором о Владиславе.
Для чего нужны были в Ярославле сведения о договоре Новгорода с Делагарди, ответ находим в следующих непосредственно за вопросами словах: „и мы, говоря с ними (новгородскими посланными), пошлем, –пишут из Ярославля, –к великому государю, к Карлусу королю, ото всее земли послов, на Владимерское и на Московское и на все великие государства росийского царствия о государе королевиче бити челом, чтоб нам быти всем с вами (новгородцами) под однем крестьянским государем по прежнему".
В заключение новгородцев просили отпустить С. Татищева вместе с посланными из Новгорода назад „вскоре, не замешкав", и прислать опасный лист на послов, которых думали отправить в Новгород после договора.
Итак, что касается фактической стороны дела, то в этом отношении грамоты, как и следовало ожидать, содержат более сведений, чем литературный памятник. Автор последнего кое о чем умалчивает, а это умолчание неизбежно порождает неправильное представление о ходе событий. Отметим одно важное, по нашему мнению, обстоятельство: не самовольно послали новгородцы послов в Ярославль, а по приглашению ярославского собора; не Новгород потянулся к Ярославлю, а наоборот.
Перейдем теперь к объяснению летописца, для чего послали С. Татищева в Новгород. Тайная цель была та, чтобы немцы (шведы) не пошли воевать в поморские города, когда ополчение двинется к Москве „на очищенье Московскаго государства", иначе говоря, все делалось с дипломатическою целью.
Если просмотреть грамоту И.Н. Одоевскому, то дело покажется проще. В апреле 1612 г. воеводы с Белаозера да игумен Кириллова монастыря сообщили в Ярославль содержание грамоты, полученной ими из Новгорода, но в ней не было подробных сведений о договоре Новгорода с Делагарди, и вот новгородцев просят прислать в Ярославль посланных и с ними написать подробно о договоре. Что о договоре земский собор не мог получить точных сведений, понять не трудно. Заключив 17-го июля 1611 г. договор с Делагарди, новгородцы не преминули об этом уведомить и других. „И после того утверженья под Москву к бояром и ко всей земли мы, –пишут они в грамоте 1615 г.,—о том о всем писали неодинова и списки с утверженных записей с Дмитреем Зелениным послали" (11). Однако, эти списки попали, по всей вероятности, в руки казаков, которые после убийства Прок. Ляпунова (22-го июля) взяли верх в подмосковном ополчении; а с казаками в Ярославле иметь дела не хотели.
Таким образом, той цели, какую приписывает посольству С. Татищева летописец, по-видимому, предполагать совсем нельзя. Чтобы окончательно убедиться в этом, обратимся к другим грамотам. Вот чрезвычайно любопытное объяснение цели посольства С. Татищева, данное самим земским собором: „а каково у вас утверженье с Яковом Пунтусовым учинено, – читаем в отписке 26-го июля 1612 г., отправленной из Ярославля митрополиту Исидору с П. Секериным, –какову грамоту вы, великий господин Исидор митрополит, да боярин и воевода, князь Иван Никитич Одоевский, и всякие люди, королевского величества воеводе Якову Пунтусовичю Делегарду дали, и какову грамоту вам королевской воевода Яков дал, и с тех грамот списки и список с грамоты и с приговору, какову грамоту и приговор мы, бояре и воеводы, писали к вам из под Москвы, к нам прислали: и мы ваши грамоты, и списки с утверженных грамот, и грамоты и приговор и статейный список, каковы присланы к вам из под Москвы, выслушали, и что к вам писали из под Москвы бояре и воеводы и всех чинов люди приговор за своими руками, и мы и ныне того своего приговору держимся, и для того посылали к тебе, великому господину Исидору митрополиту дворян проведывати" (12). Сколько известно, на это объяснение не обращали внимания; да, надо сказать, нелегко было ранее и понять его правильно. Что здесь речь идет о посольстве С. Татищева, вне всякого сомнения. Но вот вопрос: о каких грамотах и приговоре говорится в отписке? Понятно выражение „ваши грамоты"; это–грамоты, привезенные игуменом Геннадием с товарищами из Новгорода в Ярославль; о содержании их можно судить по началу отписки 26-го июля. Понятно далее выражение „списки с утверженных грамот"; это—договорный записи новгородцев с Делагарди. Но что это за грамоты, приговор и статейный список, присланные из-под Москвы в Новгород? Случайно найденная нами в архиве министерства иностранных дел грамота новгородцев московским боярам, которую привезли в Москву в феврале 1615 г. новгородские посланные, арх. Киприан, Я. Боборыкин и другие, разъясняет недоумение. В этой грамоте новгородцев между прочим читаем: „и в прошлом же, господа, во 120-м году из Ярославля бояре и воеводы и по избранью всех чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской и всяких чинов люди королевского величества с боярином и большим ратным воеводою с Яковом Пунтосовичем Делегардом и с нами, ноугородцкими всяких чинов людьми, о государе королевиче ссылались многижда и с посланники своими Степаном Татищевым да с Перфирьем Секериным о том писали, что оне того прежнего присланного приговору держатся и нашего совету не прочь; а ко государыне бы Свейского королевства королеве и великой княгине Христине и к велеможному государю королю Густаву Адольфу Карлусовичю посылати о государе королевиче бити челом и чтоб королевского величества боярину и большому ратному воеводе Якову Пунтусовичю Делегарде и нам, ноугородцким всяхих чинов людем, съ ними, бояры и всяких чинов людьми, на польских и на литовских людей стояти вместе заодин и быти-б с ними меж себя в любви и в покое и войны не всчинати" (13). Что в этой грамоте новгородцы имеют в виду главным образом отписку 26-го июля 1612 г., полагаем, не подлежит сомнению. Стало быть, под приговором, о котором упоминается и в отписке и в грамоте, надо разуметь один приговор. Какой? Ответ находим в грамоте новгородцев. „В прошлом, господа,—читаем там,— во 119-м году июля в 2 день писали из-под Москвы в Великий Новгород ко мне, богомольцу Исидору митрополиту, и ко всему освященному собору, да ко мне, Ивану Одоевскому, да к чашнику и воеводе, к Василью Бутурлину, и всяких чинов людем, боярин и воевода князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой с товарыщи и всяхих чинов люди и приговору своего список за своими руками в Великий Новгород прислали с Иваном Баклановским, которой приговор царевича розных государств и бояре и всяких чинов служилые и жилетцкие люди утвердили за руками, советовав не один день о обиранье на Росийское государство государем царем и великим князем всеа Русш Свейского королевства государя королевича; и по тому приговору велено чашнику и воеводе, Василью Ивановичю Бутурлину, королевского величества с боярином и большим ратным воеводою с Яковом Пунтосовым Делегардом съезжатися и договаривати" (14).
Мы можем теперь на основами грамот дать точный ответ, почему и с какою целью был отправлен в Новгород С. Татищев. В июне (по всей вероятности, 23-го числа) 1611 г. составлен был под Москвою в ополчении Пр. Ляпунова приговор об избрании шведского королевича государем всея Руси, приговор, присланный в Новгород 2-го июля того же года. Земский собор в Ярославле (отписка 26-го июля 1612 г. отправлена от собора: „мы к вам пишем всею землею", говорится в ней. Д. А. И. т. I, № 164) придерживался этого приговора, но не имел подробных сведений о договоре новгородцев с Делагарди, и вот с целью „проведати" и были посланы в Новгород дворяне со С. Татищевым во главе.
Почему ярославский собор „держался" приговора ополчения Пр. Ляпунова? Разве постановления одного земского собора имели обязательную силу для последующего? Едва ли. Собор 1613 г. перестал „держаться" приговора об избрании шведского королевича русским государем, хотя этого приговора придерживался ярославский собор. Но в таком случае почему же последний придерживался постановления ополчения Пр. Ляпунова? Вопрос приобретает тем больший интерес, что ведь известен до некоторой степени состав „совета всея рати", которым был составлен приговор о шведском королевиче. Это не был собор обычной конструкции, и бояре совершенно справедливо указывали впоследствии на его неполноту (15). С другой стороны, из грамоты И.Н. Одоевскому совершенно нельзя заключить, что собор в Ярославле обсуждал вопрос, „держаться" или не „держаться" приговора 1611 г., и только после этого решил держаться. О новом постановлении не упоминается. Остается впечатление, что в Ярославле решили продолжать дело, начатое, но не законченное в 1611 г. Почему же? Полагаем, в силу чисто внешних обстоятельств: ведь положение дел в Московском государстве в 1612 году во многих отношениях напоминает положение дел 1611 г.
Не будем, впрочем, отвлекаться от нашей темы и констатируем здесь лишь различие в объяснении цели С. Татищева, какое дают летописец и грамоты. Из последних никак нельзя вывести заключения, что из Ярославля писали в Новгород и посылали для того, „как поидут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы". Спрашивается: можно ли утверждать, что посольство С. Татищева имело одну лишь дипломатическую цель, когда достоверно известно, что , ярославский собор придерживался приговора ополчения Пр. Ляпунова об избрании государем шведского королевича? Смеем думать, что невозможно. Заподазривать серьезность намерения ярославского собора отправить послов бить челом о королевиче нет основания.
Поставим теперь вопрос: знает ли Новый летописец об избрании в ополчении Пр. Ляпунова царем шведского королевича? Знает (хотя и не говорит, что составлен был приговор об избрании королевича) (16), но не ставит в связь посольство С. Татищева в Новгород с приговором ополчения Пр. Ляпунова, между тем в этом вся суть.
Данныя Нового летописца и грамот о возвращении С. Татищева и о содержании привезенных им из Новгорода отписок не противоречат друг другу. Действительно, новгородцы написали „коротко". Можно принять и замгечание летописца, что С. Татищев сказал: „отнюдь в Нове городе добра нечево ждати"; только эти слова не следует понимать в том смысле, что Новгород разорен шведами; такое толкование решительно противоречит грамотам (17).
___________________________
1. Полное собр. русск. летоп., изд. Археогр. Комиссией. С.-Пб. 1910, т. XIV, :перв. пол., стр. 119.
2. Действия Нижегород. Учен. Арх. Ком. Сб., т. XI, стр. 249–255.
3. С. Г. Г. и Д., т. II, № 278, 279 и 280; А. А. Э., т. II, № 208; эти документы напечатаны и в Действ. Нижегор. Ком., стр. 174–178.
4. А. А. Э., т. II, № 208.
5. С. Г. Г. и Д., т. II, № 282.
6. А. А. Э., т. П, № 203.
7. Действ. Нижегород. Ком. Сб., т. XI, стр. 254.
8. Действ. Нижегород. Арзс. Ком. Сб., т. XI, стр. 249–250.
9. Новый летописец, стр. 148.
10. Они, впрочем, вернулись с дороги, не закдючив договора, так как узнали о взятии Новгорода Делагарди. Действ. Ниж. Комм. Сб., т. XI, стр. 253.
11. См. нашу работу „К вопросу об избрании Карла-Филиппа на русский престол" стр. 20.
12. Д. А. И., т. I, № 164.
13. Арх. Мин. Ин. Дел, Шведок, дела 1615 г., № 2; ср. нашу работу: К вопросу об избрании Карла-Филиппа, стр. 38.
14. См. нашу работу, стр. 8–9; ср. с привед. цит. Д. А. И., т. I, № 162, стр. 284 и Действия Нижегор. Учен. Арх. Комм. Сб., т. XI, стр. 253.
15. Об этом совете 1611 г. см. С. Ф. Платонов: Очерки по истории Смуты, стр. 502 — 503; ср. нашу работу: К вопросу об избрании Карла-Филиппа, стр. 11–12.
16. Полное Собр. русс. лет. С.-Пб. 1910, т. XIV, пол. перв., стр. 112; по списку К.М. Оболенского. стр. 138.
17. С. Г. Г. и Д., т. II, № 282.
II.
Перейдем теперь к сопоставление данных летописца и грамот относительно посольства П. Секерина.
Летописец говорит: „приидоша же из великого Нова города послы ото всево Новгородцково государства Вяжицково монастыря игумен Генадей, да князь Федор Оболенской, да изо всех пятин из дворян по человеку и из посадцких людей с тем, что быти Московскому государству в соединены вместе с Ноугородцким государством и быти б под одним государем, а они изобрали на Новгородцкое государство Свицково королевича Филиппа. Московского ж государства народ: митрополит Кирил и начальники и все ратные люди придумаша их отпустить и писаху к митрополиту и боярину и к Якову Пунтусову: „будет королевич креститца в православную християнскую веру греческаго закона, и мы ему все ради". И послаша с ними Перфилья Секирина. А для того и послаша, чтобы не помешали Немецкия люди итти на очищение Московского государства, а того у них и в думе не было, что взяти на Московское государство иноземца: избирати на все Русийския государства из Московских родов государя" (1).
Таков рассказ летописца. А что говорят грамоты? На наше счастье, отписка, отправленная с П. Секериным митрополиту Исидору из Ярославля, сохранилась. Стало быть, проверить правильность сообщения летописи можно.
Установим сначала время отправления П. Секерина в Новгород. Отписка датирована 26-го июля 1612 г. По всей вероятности, в этот день П. Секерин и выехал. Время прибытия его в Новгород можно определить лишь приблизительно на основании письма Делагарди Густаву Адольфу от 23-го августа 1612 г. Делагарди пишет, что новгородские посланные вернулись из Ярославля вместе с посланными от ополчения, „за несколько дней" до отправления письма (2). Когда послы, П. Секерин с товарищами, вернулись из Новгорода, данных в нашем распоряжении нет.
Таким образом со времени приезда С. Татищева из Новгорода в Ярославль до отправления П. Секерина в Новгород протекло почти два месяца. За этот промежуток времени в Ярославле произошло чрезвычайно важное событие: переговоры Д.М. Пожарского с новгородскими посланными. Время, когда происходили эти переговоры, определяется довольно точно, благодаря упоминанию, что королевич „пришел на Иваньдень в Выбор, или кончае на Петров день будет" (3) значит, между 24-м–29-м июня. Полагаем, что именно в это время должно было состояться избрание царя. Что в Ярославле думали избрать царя, это никем не оспаривается. Что намерены были избрать в цари никого другого, как шведского королевича, это подтверждается заявлением бояр и воевод в Ярославле, что они „держатся" приговора ополчения Пр. Ляпунова. Что избрание царя должно было состояться вскоре по возвращению Ю. Татищева из Новгорода в Ярославль, видно из грамоты, отправленной в июне (после 6-го) в Украинские города, где говорится; „а будет, господа, вы к нам на совет вскоре не пришлете, и вора и от Марины и от сына ея не отстанете, и с нами и со всею землею не соединитесь, и общим советом на Московское государство государя не учнете с нами выбирати, и нам, господа, с сердечными слезами с вами ростався, всемирным советом с Поморскими и с Понизовыми и с Замосковными городы выбирати государя, кого нам Бог даст" (4). Наконец, что избрание царя должно было состояться, как только прибудут послы из Новгорода, доказывает грамота в Сибирские города от 10-го июня; в ней, сообщая привезенные С. Татищевым сведения о Карле-Филиппе и о послах, ожидаемых из Новгорода в Ярославль, обращаются с просьбой: „и прислать бы вам к их приезду совет свой всем о таковом великом деле к нам написав" (5). Другое подтверждение находим в отписке с Верхотурья в Тюмень 1612 г.; в. ней сообщают, что просили прислать „в Ярославль к приезду Новогородскаго государства послом совет всего Верхотурскаго города, написав за своими руками, как им (собравшимся в Ярославле). с новогородскими послы о королевиче говорити и на чом постановить" (6), Таким образом то, что обыкновенно называют переговорами Пожарскаго с новгородскими посланными в Ярославле, на наш взгляд, представляет не что иное, как заседание собора, на котором должно было состояться избрание царя, а список с этих переговоров не что иное, как протокол, выражаясь современным языком, этого заседания. Вот почему списки переговоров и рассылались по городам.
Царское избрание в Ярославле, однако, не состоялось. Не станем детально выяснять причины этого; укажем лишь на одно обстоятельство: в отписке И.Н. Одоевскому, которую привез С. Татищев в Новгород из Ярославля, выражали намерение отправить к Карлу IX послов бить челом о королевиче; в отписке митрополиту Исидору от 26-го июля. 1612 г., привезенной П. Секериным, бояре уже пишут, что они не отправляют послов в Новгород. Почему? „Для того, что королевич в своей земле" (7). Отсюда можно заключить, что неприбытие шведского королевича в Новгород послужило причиною того, что избрание его в цари не состоялось. У русских возникло опасение, как бы не повторилась история с Владиславом, опасение, высказанное Д.М. Пожарским (А. А. Э., т. II, № 210) и повторенное в отписке 26-го поля (Д. А. И., т. I, № 164).
Но хотя переговоры Пожарского и не привели к избраню царя, тем не менее разрыва не последовало. В Ярославле согласились избрать шведского королевича царем при условии: 1) что он прибудет в Новгород, 2) что он примет православную веру (8). Готовность отправить „в Великий Новгород послов изо всяких чинов людей, со всем полным договором", как только королевич туда прибудет, – о которой заявлял Д. Пожарский послам из Новгорода, подтверждается отпискою 26-го июля 1612 г. Не входим в обсуждение вопроса, могли ли быть приняты шведами выставленный в Ярославле условия; что они казались ярославскому собору приемлемыми, это, по нашему мнению, вероятно: ведь Новгород, взятый шведами, представлялся собравшимся в Ярославле, отдельным от Москвы государством (чего на самом деле не было), из которого являются послы (9).
Нам необходимо было остановиться на переговорах Д. Пожарского с новгородскими посланными, чтобы отметить изменение обстоятельств. Это изменение не следует упускать из виду, если мы хотим правильно понять причины посольства П. Секерина. Но рассмотрение переговоров полезно и в другом отношении. Сравнивая данные о переговорах Нового летописца и грамот, мы замечаем опять некоторую тенденциозность у летописца. О неприбытии королевича в Новгород, как причине того, что в Ярославле не избрали его царем, летописец умалчивает; а в этом все дело. Царское избрание в Ярославле не состоялось по независящим от, собора обстоятельствам.
Но раз царское избрание, ради которого, полагаем, главным, образом ополчение надолго останавливалось в Ярославле, не состоялось, оставаться далее было излишне; надо было двигаться к Москве. Действительно, в конце июля или в самом начали августа ополчение выступает из Ярославля. А перед самым выступлением посылают в Новгород вместе с новгородскими посланными П. Секерина с товарищами.
Зачем отправили П. Секерина, об этом узнаем только из грамот. П. Секерину поручено было передать ответ о королевиче и заключить договор. Ответа мы коснулись уже ранее; теперь лишь остается добавить, что к объяснению, почему не посылают послов, бояре присоединили просьбу, чтобы новгородцы просили шведскую королеву и Густава-Адольфа отпустить королевича в Новгород. „ныне, по летнему пути", обещаясь тотчас же отправить туда послов, как только королевич приедет.
Что же касается того, какого рода договор поручено было заключить П. Секерину, то это видно из следующего места: „а покаместа королевич Карло Филип будет в Великий Новгород, и до тех бы мест Ноугородского государства всех чинов людем с нами быти в любви и в совете, и войны б нам, –пишут из Ярославля, – промеж себя не всчинати, и городов и уездов Московского государства к Новгородскому государству не подводити, и людей ко кресту не приводити, и задоров Московского государства городом, которые сошлися с теми месты, которые ныне к Новугороду, чинити никаких не велети"; а против поляков бороться бы „вместе за один".
Стоит отметить, что „учинить и укрепити" договор с П. Секериным митрополиту Исидору и воеводе И.Н. Одоевскому „и всяких чинов людем Новгородского государства" ведено было, „посоветовав о том королевского величества с ратным воеводою с Яковом Пунтусовичем"(10).
Необходимость договора нам станет совершенно ясна, если мы вспомним, что избрание царем Карла-Филиппа не состоялось. Если бы оно состоялось, тогда между русскими и шведами установилось бы •единение; тогда о договоре нечего было бы думать. Но обстоятельства сложились иначе.
Позволим себе остановиться на договор, чтобы выяснить, хотя отчасти, отношения между нижегородским ополчением и шведами. Летописец говорит о посольстве П. Секерина: „а для того и послаша, чтобы не помешали Немецкия люди итти на очищение Московского государства"; значит, ополчение боялось враждебных действий «о стороны шведов (раньше летописец говорил, что шведы заняли позицию на Тихвине); значит, шведы—враги. Но если так, то, логически рассуждая, следовало бы дождаться ответа из Новгорода на предложение заключить договор. Между тем, ополчение выступает из Ярославля, не дожидаясь ответа, другими словами, не оградив себя, от неприязненных действий со стороны шведов; ответ из Новгорода получили с Богданом Дубровским только 6-го октября (11). Что это значит? Стало быть, выступая из Ярославля, ополчение не опасалось шведов?
Дело объясняется просто. В истории отношений русских и шведов со времени приглашения Вас. Шуйским последних на помощь (или со времени Выборгского договора 28-го февраля 1609 г.) до заключения Столбовского договора (1617 г.) следует различать три периода: первый, когда отношения были вполне дружественные, продолжался до Клушинской битвы (24-го июня 1610 г.); второй, когда Як. Делагарди явился в начале 1611 г. из Швеции враждебно настроенным к русским, так как последние избрали царем Владислава, сына непримиримого врага шведов, но потом изменил отношение после того, как русские поднялись на борьбу с поляками; этот период продолжался приблизительно до половины 1613 г. Общая борьба с поляками содействовала сближение русских и шведов. Отношения последних к русским в течение этого времени можно назвать скорее дружественными, чем враждебными: сами русские со времени взятия Новгорода до собора 1613 г. не могли указать ни одного случая, когда шведы повредили бы чем-нибудь (12). Со стороны русских все же полного доверия к шведам не было. В грамоте И.Н. Одоевскому, посланной с С. Татищевым, земские выборные высказывают опасения, как бы шведский король не поступил по примеру Сигизмунда и не разорил Новгорода (13). То же повторяет и Пожарский при переговорах с новгородскими посланными в Ярославле (14). Поэтому договор, заключить который поручено было П. Секерину, не кажется лишним, тем более, что избрание Карла-Филиппа царем не состоялось. Благодаря договору, отношения становились вполне определенными, дружественными.
Третий период в истории отношений Швеции и России продолжается до Столбовского мира; в течение этого периода отношения после избрания М.Ф. Романова на царство превратились во враждебные, пока не заключили мира.
Летописец смотрит на события второго периода, как человек, переживший время военных столкновений с шведами; отсюда его своеобразное освещение отношений русских и шведов.
Переходим к самому важному месту: „а того у них (ярославского собора) и в думе не было, говорит летописец, что взяти на Московское государство иноземца: избирати на все Русийския государства из Московских родов государя".
Обращает на себя внимание настойчивость летописца. И при рассказе о посольстве С. Татищева и при рассказе об отправлении П. Секерина он указывает, для чего это делалось. Точно перед глазами у него стоять люди, думающие иначе, чем он; и вот он старается переубедить их, внушить им (во втором случае), что не было и мысли об избрании иноземца.
Но так ли, однако, было в действительности, как повествует летописец? Что же значит заявление бояр и воевод и „всей земли" в Ярославле, что они придерживаются приговора ополчения Пр. Ляпунова? Что значит, далее, заявление Д.М. Пожарского, сделанное им при переговорах с новгородскими подданными: „мы все единомышленно у милосердаго в Троицы славимаго Бога нашего милости просим и хотим того, чтобы нам всем людем Росийского государства в соединенье быть, и обрати-б нам на Московское государство государя царя и великого князя, государъского сына, только бы был в православной крестьянской вере греческаго закона, а не в иной которой, которая вера с нашею православной хрестьянской верою не состоится" (15)? Спрашивается: кто из представителей московских родов мог назвать себя „государьским сыном" (а не потомком)? Никто. Таким образом, мнение летописца решительно не может быть принято.
Можно идти далее, можно объяснить, почему так заявляет Д.М. Пожарский. Конечно, не самовольно он так поступил; у него были основания, именно, приговор ополчения Пр. Ляпунова о том, чтобы не выбирать в великие князья никого из русских, второй по счету приговор, которого, надо думать, „держался" ярославский собор. Пока не найден самый приговор; может быть, он и не сохранился; но в нашем распоряжении имеются указания на существование такого приговора в наказе Д. И. Мезецкому, отправленному на съезд в Дедерино. В наказе предусматривается, что шведские уполномоченные, может быть, будут говорит так: „и как Яков (Делагарди) за рубеж перешол, и царь уж Василей выдан в Литву, а бояре через договорные записи и преступя крестное целованье государя, их отказанново недруга, Польсково короля Жигимонтова сына, Владислава, на Росийское государство обрали, и Яков того для к Нову городу с своими ратными людьми пришол, чтоб государю их ведати, хто на Росийском государстве государем, а государю их ближним соседом будет, и опосле того не в долги Московского государства у бояр и у всяких людей и о Польском королевиче переменилось, и Польские люди в Москве сели; и бояре и всех чинов люди всего Росийскаго государства, которые стояли под Москвою, меж себя единомышленно приговорили и крестным целованьем укрепили, что никого из русских бояр на Росийское государство государем не хотети, а обрати государя из иных государств" (16). Стоит отметить, что русским уполномоченным в наказе. точно забыли указать, что они должны отвечать на замечание о приговоре.
____________________________
1. Полное собр. русск. летоп., изд. Археограф. Комм. С.-Пб. 1910, т. XIV, пол. 1-я, стр. 121.
2. Le monde oriental, 1907, fasc. I; р. 43; рус. пер. в Сборн. .Новгородск. общества любит, древн., в. Т, стр. 15.
3. А. А. Э., т.II, № 210.
4. С. Г. Г. и Д., т. II, № 281.
5. С. Г. Г. и Д., т. II, № 282.
6. Действия Нижегород. Арх. Ком. Сб., т. XI, стр. 226.
7. Д. А. И., т. I, № 164.
8. А. А. Э., т. II, № 210.
9. А. А. Э., т. П. № 210.
10. Д. А. И., т. I, № 164.
11. Д. А. И., т. I, № 166.
12. См. цитату из грамоты московских бояр в Новгород в нашей работе: „К вопросу об избрании Карла-Филиппа", стр. 86.
13. Действ. Нижегор. Губ. Арх. Ком. Сб., т. XI, стр. 254.
14. А. А. Э., т. II, № 210.
III.
Сказанного выше, полагаем, достаточно для того, чтобы возбудить сомнение в правильности освещения событий летописца. Для полноты мы, однако, коснемся и сообщения летописца об ответе, данном Богдану Дубровскому. Летописец рассказывает: пприде же из Нова города от Якова Пунтусова посланник Богдан Дубровской с тем, что королевич идет в Нов город. Они же ему отказаша сице: “тово у нас и на уме нет, чтоб нам взяти иноземца на Московское государство; а что мы с вами ссылались из Ярославля, и мы ссылалися для тово, чтобы нам в те поры не помешали, бояся тово, чтобы не пошли в Поморские городы; а ныне Бог Московское государство очистил, и мы ради с вами за помощью Божиею битца, итти на очищенье Новгородцково государства"(1).
Сопоставим это сообщение с грамотами. Сохранилась отписка, отправленная в Новгород 15-го ноября 1612 г. с Богданом Дубровским (2), но нет грамоты, которую прислали с Дубровским из Новгорода; о содержании ее мы должны судить лишь по отписк.
Установим сначала даты. Богдан Дубровский прибыл в Москву 6-го октября, выехал из Москвы в половине декабря и прибыл в Новгород, как показывает помета на отписке, 19-го января 1613 г.(3).
Что писали с ним из Новгорода? По рассказу летописца Богдан Дубровский прибыл с известием, что „королевич идет в Новгород". Если прочесть отписку 15-го ноября, то там ничего подобного не найдем. Грамота митрополита Исидора, судя по отписке, содержала ответ на предложение собора заключить договор (4). Новгородцы не только охотно согласились на договор, но даже отправили немецких и русских ратных людей для „обереганья" Новгородского увзда и смежных с ними местностей Московского государства; лишь в конце грамоты митрополит напоминал боярам и воеводам о том, чтобы Московскому государству быть с Новгородом „под единым кровом государя королевича Карлуса Филиппа Карлусовича" (5). Да о том, что королевич идет в Новгород, с Богданом Дубровским не могли и писать по той простой причине, что известие о решении Густава Адольфа отпустить Карла-Филиппа в Выборг было привезено в Новгород Ф. Боборыкиным лишь 26-го декабря 1612 г. (6). Таким образом едва ли можно признать сообщение летописца соответствующим истине.
Что же касается ответа, какой был дан Богдану Дубровскому, то следует заметить, что между тем, что сообщает летописец и что сообщает подлинная отписка 15-го ноября 1612 г., сходства нет никакого; летописец в данном случай говорит явную неправду. Чтобы подобное заявление не показалось неосновательным, мы приведем дословно место из отписки о королевиче.
Митрополит увещевает, чтобы Московское государство было с Новгородом „под единым кровом" Карла-Филиппа. На это отвечают: „и нам ныне такого великого государственного и земского дела, не обослався и не учиня совету и договору с Казанским и с Астраханским и с Сибирским и с Нижегородцким государствы, и со всеми городы Российского царствия, со всякими людми от мала и до велика, одним учинити нелзя; и мы ныне о милости Божьей, что над общими врагами нашими, над Полскими и Литовскими людми, всемогущей в Троице славимой Бог наш нам православным хрестьяном победу и одоление показал, царьствующий град Москву от них злодеев очистил и во многих местех Полских и Литовских людей побили, и о обиранье государьском, и о совете, кому быть на Московсвом государстве, писали в Сибирь и в Астрахань, и в Казань, и в Нижней Новгород, и на Северу, и во все городы Московского государства, чтоб изо всех городов Московского государства, изо всяких чинов людей, по десяти человек из городов, для государственных и земских дел прислали в нам в Москве. А как королевич князь Карло Филипп Карловичь придет в Великий Новгород, и вам бы о том наскоро нам ведомо учинити про его государьской приход в Великий Новгород: и мы тогды, со всеми государствы Росийского царствия совет учиня, пошлем к королевичу ко князю Карлу Филлиппу Карлусовичю с полным договором о государственных и земских делах” (7).
Помимо подлинной отписки, в настоящее время в нашем распоряжении имеются еще „распросныя речи Богдана Дубровскаго", рассказ его о событиях в Москве (8). Если сравнить этот последий с изложениемъ летописца, то можно вновь убедиться в неверности сообщения летописца. Распросные речи Б. Дубровскаго появились в печати, впрочем, лишь недавно. Но отписка 15-го ноября известна уже несколько десятков лет, и странным кажется, что Н.И. Костомаров цитирует ответ, данный Б. Дубровскому в Москве, не по подлинной отписке, а по летописцу (9). Почему он оставил отписку без внимания и доверился летописцу неизвестно.
Склонен доверять летописцу и акад. М.А. Дьяконов. Он уже знает, что ответ Б. Дубровскому в летописи передан иначе, чем в грамоте, но объясняет это тем, что „у себя дома с Б. Дубровским могли говорить и откровеннее" (10). Это побуждает нас остановиться на разборе ответа Б. Дубровскому, как его излагает летописец. При чтении этого ответа наше внимание останавливается на следующем: мы уже ранее слышали, что у московских людей „и в думе не было" избрать государем иноземца; слышали и то, что они ссылались лишь с целью предупредить нападение шведов на поморские города. Но эта мысль ранее высказывалась самим летописцем; теперь ее высказывают московские люди. Вот это и останавливает внимание. Выше мы видели, что объяснение летописца не оправдывается грамотами. Едва ли можно признать его справедливым по той лишь причине, что оно вложено в уста московских людей.
Идем далее. Б. Дубровский прибыл с известием, что новгородцы согласны на мир, заключить который предложил им ярославский земский собор. Неужели этому послу в Москве отвечали:
„мы ради с вами за помощью Божиею битца", как сообщает летописец? Неужели мир с Новгородом стал уже не нужен? Положим, обстоятельства изменились: „царьствующий град Москва" был уже очищен от поляков. Но вопреки словам летописца следует заметить, что „Московское государство" далеко еще не было очищено от поляков. Борьба с поляками не прекратилась, и еще после 6-го декабря собирались послать против них ратных людей (см. ниже). Трудно допустить, чтобы при таких обстоятельствах в Москве решились нарушить только что установившейся мир с Новгородом. По нашему мнению, летописец ошибочно приписал враждебное настроение по отношению к Новгороду лицам, имевшим сношения с Б. Дубровским в Москве.
Тут опять сказался в нем человек, бывший свидетелем военных столкновений русских со шведами.
Весь ответ Б. Дубровскому, как он передан в летописи, нам представляется сочиненным самим автором и потому не заслуживающим доверия. Замечание акад. М.А. Дьяконова, что в Москве с Б. Дубровским „могли говорить и откровеннее", не вызывает у насъ доверия к летописцу. Необходимо иметь в виду следующее: Б. Дубровский был послом из Новгорода (по словам летописца от Делагарди). В Новгород он увез с собою отписку, в которой нет и следа враждебного отношения русских к шведам; наоборот, в ней просят митрополита „советовати" Делагарди, „чтобы ему... со всем Московским государством быти в любви" (Д. А. И., т. I, № 166). Если принять показание летописца, тогда получается, что русские писали с Б. Дубровским в Новгород одно, а лично ему в Москве говорили другое. Но обнаруживать свои враждебные чувства в разговорах с Б. Дубровским в Москве могли лишь при условии, что он не передаст по приезде в Новгород этих разговоров; иначе не было никакого смысла посылать с ним грамоту. Было ли налицо это условие, остается неизвестным.
На этом мы не можем еще закончить свои рассуждения; необходимо пояснить ответ о королевиче (по отписке 15-го ноября), так как его считают по каким-то причинам очень искуснымъ (11).
Поставим сначала вопрос: от кого отписка отправлена? В. Латкин считает отписку „соборной грамотой". Из нее видно, пишет он, „что, по взятии Москвы ополчением, земский собор начал заседать уже в ней". В доказательство, очевидно, своего мнения, В. Латкин приводитъ цитату: „а ныне мы, бояре, и воеводы, и всякие ратные люди, посоветовав со всею землею, посылаем воевод под ге городы, в которых еще стоят польские и литовские люди и хотим от них Московскаго государства городы очищати" (12). Но если отписка отправлена от собора, как же в таком случай понять заявление бояр и воевод, что им „одним" нельзя решить вопрос об избрании царя? Понять помогает одно место из другой грамоты, именно из ответа московскихъ бояръ новгородцам 1615 г., где речь идет как раз об отписке , посланной с Дубровским, Бояре из Москвы пишут: „и мы к вам против того с Богданом же писали, что нам такова великого государственнаго и земскаго дела, не обослався и не учиня совету и договору со всею землею всего Росийского царства со всякими людми от мала и до велика учинити немочно" (13). Легко заметить, что в грамоте 1615 г. вместо названий различных областей стоит: „со всею землею всего Росийского царства". Вывод отсюда вытекает сам собою. Если в отписк 1612 г. бояре и воеводы и всякие ратные люди заявляют, что такого дела, как избрание царя, им „одним учинити нельзя", то это значить, что „всей земли", другими словами, земских выборных людей с ними нет. По этой причине и начало отписки 15-го ноября отличается от начала отписки 26-го июля, которая отправлена „ото всей земли".
Сделанный вывод подтверждается и грамотою на Белоозеро от 19-го ноября 1612 г., в которой речь идет о присылки для обиранья царя выборных людей и указывается срок их съезда, „Николин день осенней (6-го декабря) нынешняго (1612) года" (14).
Но если отписка отправлена не от собора, а лишь от бояр, воевод и всяких ратных людей, то как понять приведенную В. Латкиным цитату? Понять не трудно. В ней говорят о будущем, о посылке ратных людей против поляков после 6-го декабря.
Спрашивается: где же земские выборные, бывшие на соборе в Ярославле? Очевидно, они удалились в свои города. Вопреки мнению С. Ф. Платонова (15), полагаем, что ярославский собор прекратил свою деятельность задолго до взятия Москвы, вероятно, с того времени, как ополчение выступило из Ярославля.
Пойдем теперь далее. Почему в отписке при перечислении областей, куда писали о царском избрании, не упомянули Великого Новгорода? Причина нам станет ясна, если мы будем помнить о намерении избрать в цари шведского королевича. Новгород его уже признал своим государем. Зачем же нужно было звать оттуда в Москву выборных для совета о царском „обиранье"? Ведь сведения о том, придерживается ли еще Делагарди договора с новгородцами, были получены. Естественно, что новгородцев просят лишь не замедлить с извещением о прибытии Карла-Филиппа в Новгород и обещаются, по получении известия „со всеми государствы Росийского царствия совет учиня", отправить к королевичу послов.
Новгородцы, действительно, выборных в Москву на собор и не посылали. Этот вывод напрашивается сам собою.
На ряду с этим следует сделать и другой вывод: лиц, от имени которых была отправлена отписка в Новгород 15-го ноября, должно признать сторонниками кандидатуры Карла-Филиппа. Иначе думать и нельзя: ведь ярославский собор согласился на известных условиях избрать государем Карла-Филиппа; как же могли „бояре и воеводы и всякие ратные люди", одни, сами собою, изменить постановление собора или отказаться от него до нового собора?
В заключение пояснения ответа о королевиче выскажем догадку, что лица, от имени которых была отправлена упомянутая отписка, вероятно, стояли за Карла-Филиппа и на соборе 1613 г. Относительно Д.Т. Трубецкого и Д.М. Пожарского такое предположение в настоящее время, когда опубликованы распросные речи Н. Калитина, представляется более, чем вероятным.
Мотивы поведения Д.М. Пожарского понятны. Помимо политических соображений, о которых говорит Н. Калитин, Пожарский, позволительно думать, считал себя и других связанными решением ярославского собора, в деятельности которого он принимал столь большое участие.
_________________________
1. Полн. собр. русск. летоп., изд. Археогр. Ком. С.-Пб. 1910, ч. XIV, пол. 1-я, стр. 128–129 .
2. Д. А. И., т. I, № 166.
3. Ср. Le monde oriental, 1097, fasc. I. p. 44; Сборн. Новгород, общ., вып. V, стр. 17.
4. Д. А. И., т. I, № 166.
5. Ibid
6. Н. Аlmguist, Die Zarenwahl des Jahres 1613. Zeitschr. fur Osteurop. Geschichte. B. III, H. 2, S. 112.
7.Д. А. И., т. I, № 166.
8. Le monte oriental, 1907, fasc. I, p. 44 и след. рус. пер. в Сбор. Новгород. общ., вып. V, стр. 17–18.
9. Истор. монограф. исследования, т. VI, С.-Пб. 1868. Смутное время Москов. госуд. в начале XVII стол., т. III, стр. 292–293.
10. Избрание Михаила Федоровича на царство. С.-Пб. 1913, стр. 19.
11. Д. В. Цветаев: Избрание М. Ф. Романова на царство. Ж. М. Ю. Январь 1913 г., стр. 30.
12. Земские соборы древней Руси. С.-Пб. 1885, стр. 121. Курсив принадлежит автору.
13. См. нашу работу: „К вопросу об избрании Карла-Филиппа", стр. 74.
14. Чтения в Московском, обществе истории и древностей Росийских, 1911 г., кн. IV, стр. 99.
15. Очерки, стр. 559; ср. В. Латкин, ор. cit., стр. 124.
IV.
По поводу заявления летописца: „а того у них (ярославского собора) и в думе не было, что взяти на Московское государство иноземца" А.И. Маркевич замечает, что „такия соображения могли сложиться у летописца позднее, именно вследствие избрания „на все русския государства из московских родов государя" (1). Не станем говорить, правильно или неправильно замечание А.И. Марковича. Пока еще нет труда, который был бы специально посвящен исследованию Нового летописца (2). Личность автора этого памятника остается невыясненной, и говорить о том, под влиянием чего сложились воззрения летописца, нам кажется преждевременным. Мы укажем только на то, что объяснения сношений о шведском королевиче, идущие от правительства при первых Романовых, отличаются от объяснения летописца. Объяснение бояр, Ф.И. Мстиславского с товарищами, находим в грамоте, которую названные лица послали в Новгород в ответ на грамоту новгородцев, привезенную в Москву в 1615 г. арх. Киприаном и другими посланными; бояре пишут: „и мы вам на тое отписку чиним ответ, что к нам ныне писали естя о ссылке из под Москвы и из Ярославля бояр князя Дмитрея Тимофеевича Трубецкого да князя Дмитрея Михайловича Пожарского о свейском королевиче: и то уже дело бывшее; преж сего о том к вам и Свейского государства к Якову Пунтусову с товарыщи писано и неодинова, и неправды свейских людей и ваша слабость и некрепость против свейских людей объявлены подлинно, и в том отказано ныне и вперед вам поминати того непригож: то все делалось от вашие слабости и непостоянства, что нимало естя не посидев в осаде в каменном городе и не обослався с бояры и воеводы под Москву так учинили и на всю Яковлеву (Делагарди) волю дались; видели есте сами, какая правда, что над вами в Нове городе сделал и что ныне делается. Да как было такое великое дело без совету великого Росийского государства сделати? Такое великое дело делается с совету всей земли, всяких людей" (3).
Другое объяснение находим в наказе кн. Д.И. Мезецкому, отправленному на съезд въ Дедерино. Предвидя, что шведские уполномоченные поднимут вопрос о королевиче, Д.И. Мезецкому наказали, чтобы он возражал на это так: „а что говорите о королевич, и то уж дело бывшее; которые будет великого государя нашего его царьского величества бояре и всякие люди до великого государя нашего царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии самодержца до его царьского величества обиранья с вами ссылались, чая в вас правды, о королевиче безо всего ж великого Росийского царствия всяких людей ведома, и то все уж вашими многими неправдами нарушено, и о том ныне и вперед вам поминати не пригоже; то уж дело бывшее, и давно о том вам отказано, а Новгородцом всяким людем сами вы о крестном целованье по государя своего веленью отказали; и то уж минулось, и о том ныне и говорити и поминати не пригоже" (4). Это различие позволяет сделать одно заключение, именно, что объяснение сношений о шведском королевиче, встречающееся в Новом летописце, не может быть признано идущим из правительственных кругов.
Подведем итоги. Со стороны фактической данные Нового летописца о сношениях с Новгородом в 1612 г. не могут быть признаны вполне соответствующими истине. Что же касается объяснения, то оно безусловно должно быть названо тенденциозным. Поэтому строить свои выводы на данных Нового летописца, игнорируя грамоты, –как это делает, например, С. И. Чернышев, – представляется непозволительным: это значит–допускать методологическую ошибку. А если принять во внимание грамоты, то вопрос: с какою целью завели в Ярославле сношения с Новгородом, приходится решить в том смысле, что у ярославского собора было серьезное намерение избрать в цари шведского королевича Карла-Филиппа (5).
Г. А. Замятин
.
________________________
1. Журн. Мин. Нар. Просв. 1891 г. сент., стр. 183.
2. Подробнее говорить о нем С. Ф. Пдатонов. См. его сочинения. СПб. 1913 г., т. П, стр. 30 и след.
3. См. нашу работу: К вопросу об избраши Карла-Филиппа, стр. 9–10.
4. А. М. И. Д. Швед. дела, 1615 г., № 8, св. 6.
5. Здесь уместно коснуться предложения Московского престола германскому кандидату. На это обстоятельство указывают, как на доказательство несерьезности кандидатуры Карла-Филиппа. По поводу этого обстоятельства С. Ф. Платонов говорит: „сношения Пожарского с цесарем не имели в виду приглашения на Московский престол германских кандидатов" (Очерки по истории Смуты, примеч. 249;
•ср. Н. Аlmguist: Die Zarenwahi des Jahres 1613. Die schwedische Thronkandidatur und ihre Vorgeschichte Zeitschr. Fur Osteurop. Geschichte, B. III, H. 2, S 184–185, прим.). Но если даже допустить, что сношения имели целью предложение престола, все же это не колеблет положения, что кандидатура Карла-Филиппа была поставлена серьезно. Следует обратить внимание на время сношений. Пожарский отправил письмо императору 20-го июня 1612 г. (Памят, дипл. сношений древ. России с держав, иностр. СПб. 1852, т. II, стр. 1403 и след. Действ. Нижег. Учен. Арх. Комм. Сб., т. XI, стр. 190. Ср. Fr. Adelung: Schreiben des Fursten D.M. Posharsky an den romischen Kaiser Mathias d.d. Jaroslawl d. 20, Juni 1612. S. Petersb. 1840). Сопоставим эту дату со временем приезда в Ярославль новгородских посланных. Последних просили прислать вместе с С. Татищевым, а они выехали из Новгорода лишь 8-го июня (См. нашу работу: К вопросу об избрании Карла-Филиппа, стр. 52). Стало быть, их ждали около месяца, считая со времени возвращения Татищева в Ярославль. За это время легко могло возникнуть опасение, что послы из Новгорода совсем не приедут. Надежда на Карла-Филиппа могла поколебаться. Между тем, хотели избрать царем „государьского сына". Владислава не желали. Таким образом, из соседей избрать было некого, и вот пишут императору. А когда послы являются из Новгорода, в Ярославль обращаются к Карлу-Филиппу. Так, на наш взгляд, письмо императору свидетельствует лишь о проявлении нетерпения у ярославского собора.
_____________________________
Отв. А.Н. Одиноков
Хранение источника: Научная библиотека Новгородского государственного обьединенного музея-заповедника.
Шифр: 05/Ж-92 1914 г. ч. 50.