Семга красная, жирная и сырая, за это я ее не люблю. И запах у нее непристойный. Меня ловят в темном коридоре возле приоткрытой двери и заставляют широко раскрывать рот, чтобы дать насладиться изо всех сил пользой и смаком деликатеса.
Там, в комнате жарко, режуще светло от белой скатерти и блицующего хрусталя, и вилки скребутся по тарелкам. Все вместе смеются, а то солируют по очереди: басы, тенора и фальцеты.
Мягкий, скользкий ломоть рыбины ерзает в горле, язык не хочет проталкивать его внутрь. Приходится ухватить еще хлеба, посылаю его, как шар в лузу. Наверное, хлеб внутри быстро раскрошился и упал на дно желудка, а семга лежит теперь где-то в груди, где-то чуть ниже перекладины ключиц, слишком инородная, чтобы прижиться.
Желудок сжал губы - ни за что ее не впустит, печень морщится, зажимает нос, протискивает перышко в горло и щекочет его - нутро потрясено насилием.