Белые вороны

Ивочка
Восьмидесятые годы. Поселок, спрятавшийся посреди тайги, но, однако же, всего в двенадцати километрах от железной дороги.
Мы выгрузились из маленького пыльного автобуса и увлеченно разглядываем новое место обитания. Здесь нам предстоит на целый месяц погрузиться в исследование речевых особенностей местных жителей, для которых такие гости не редкость. Студенты на практику сюда приезжают ежегодно. И не только для изучения диалектов.
На крыльце школы-интерната, куда нас радушно заселили, уже уютно расположились будущие биологи и бестрепетно препарировали лягушек. Мы прошли, перешагивая через разложенные тушки, стараясь не дышать и не зацепиться взглядом за откровенную анатомию.

Первый ознакомительный поход по поселку. Практически вся жизнь сосредоточена на одном берегу реки, на другом – лишь несколько домов. Прекрасным фоном для шаткого деревянного моста встают горы. Но в то далекое время меня больше интересовали люди, чем природа.

Вваливаемся в книжный магазин и начинаем медленно умирать, подвешенные за крючья своих литературных пристрастий. Такое впечатление, что здесь живут полиглоты: сверкают золотом переплетов роскошные издания классиков на всех языках мира. Вскоре выстраиваемся в очередь у кассы, уткнувшись носом в драгоценные страницы. Продавец снисходительно улыбается: только раз в году за счет налетевших, как белые вороны, студентов ей удается выполнять свои профессиональные обязанности.
Аборигены охотно посещают лишь пивную, куда и мы теперь регулярно ходим завтракать и обедать. Здесь витает едкий папиросный дым и перманентный мат, случаются разборки с боксерскими замахами. Озираемся, притихшие и неловкие: как это не похоже на городские кафешки, где плетутся философские беседы, и пьяный посетитель, уснувший за столом, вдруг встает, разбуженный загадочным внутренним зовом, садится за пианино и удивляет блестящей импровизацией.

Ночью интернат напоминает осажденную крепость. Местные юноши, почему-то взявшие в голову идею своей неотразимости, настойчиво пытаются проникнуть внутрь через окна  и двери. Подобно древним славянкам, поливаем их с высот нашей цитадели крутым кипятком. В результате, процедура вечерних чаепитий слишком затягивается.
На всеобщем совете решаем в целях безопасности поселиться всем вместе в одной большой комнате. Просто настилаем матрасы на полу и вечерами сидим в разноцветных пижамах - каждая на своем клочке пространства с книжкой в одной руке, и с кружкой - в другой. В душе – неспешная тишина, за окном  - крики ошпаренных ловеласов.

Иногда, в тех же пижамах, словно яркие экзотические бабочки, мы отправлялись к биологам «поболеть» за нашего единственного мужчину. Там разворачивались страстные шахматные баталии, и ему всегда не везло. Гуманитарий Витя - типичный очкарик советской эпохи: интеллигентные родители, пристрастие к стихам и совершенная непрактичность в сочетании с невероятной порядочностью. Понятно, что такой юноша в женском коллективе воспринимался как лучшая подружка, по странной прихоти ежедневно пользующаяся бритвенным станком.

Руководитель практики, замечательная старушка всего-то шестидесяти шести лет. Но тогда она казалась нам, молодым и счастливым своей юностью, дряхлой и жалкой. Седые волосы, фигурно уложенные надо лбом, пышно-вялое тело и пионерская готовность отправиться со студентами на практику хоть на Сахалин. Она всерьез обсуждала такую возможность, но на кафедре, по понятным причинам, ее не поддержали, поэтому мы и не попали на остров. Хотя, как посмотреть, поселковая жизнь, непонятная для горожан, показалась нам жизнью, совершенно обособленной от человеческой культуры.
Единственными жителями, к которым мы испытывали безусловное уважение, были гостеприимные старушки, ожидавшие нас в любой час дня с накрытым столом и увлекательными рассказами про старину.
Самое трогательное воспоминание осталось о местной амазонке, бродившей по лесу с ружьем. Она была для своего отца вместо сына, и он научил ее всему, что полагается уметь мужчине, выросшему среди тайги. Позднее охота стала ее единственным серьезным доходом. И в старости она стреляла не менее метко.
По ее дому прыгала хромая ворона, которую старуха искренно считала райской птицей, посланной ей в утешение. Просто райские птицы, говорила она, бывают разные. И не обязаны поражать красотой оперенья.
У односельчан одинокая жизнь «амазонки» вызывала подозрительное неодобрение, переходящее в агрессию после усиленных возлияний в пивнушке. Тогда ее избушка лишалась оконных стекол, а на огороде вытаптывали посевы. 

Мы ходили по поселку, разбившись на пары, как секретные агенты в заграничных фильмах. Местные собаки совершенно охрипли.
Обследовав близлежащие дома, я решила замахнуться на большее. Мне непременно хотелось поговорить со староверами, которые жили очень обособленно и не пускали чужих на порог. Без этого картина наших исследований была бы неполной.

Моя напарница катастрофически теряла оптимизм. Дождь, раскисшие дороги, недружелюбие собак, убогая атмосфера пивной, матрасы на холодном полу вызвали у нее и, не только у нее, насморк и стойкое нежелание что-то делать. Вскоре вся группа, завернувшись в одеяла, угрюмо просиживала в комнате до открытия поселковой забегаловки, а получив очередной удар калориями по фигуре, сомнамбулически зевала на пресловутых матрасах.
Поэтому к староверам я отправилась одна. Старики жили, как и полагается в сказках или легендах, на краю поселка. Дорогу к дому преграждало болото.
Если потрудиться, конечно, нетрудно было бы найти сухую тропинку, ведь как-то же хозяева тут ходили, но зыбкая топь подсказала мне великолепную идею. Не глядя под ноги, радостно улыбаясь, я двинулась прямо через чавкающую под ногами трясину. Крепкий старик, рубивший возле дома дрова, вдруг опустил топор и заинтересованно уставился на меня. Он вытерпел еще ровно три минуты моих безрассудных порханий по трясущейся наподобие киселя поверхности земли. Потом призывно замахал руками и пошел мне навстречу.
Что ж, он уберег меня от смертоносного болота, не догадавшись о моем лукавом умысле.  Довольно часто мы определяем ближних на роль спасителей, и они начинают испытывать к нам благодарность за то, что мы позволили им нас спасти.
Его супруга, кроткая и застенчивая старушка, помогла мне высушить на печи одежду, поставила самовар, и я достала методичку с вопросами. Она в замешательстве перевела вопрошающий взгляд на мужа, но он одобрительно кивнул головой.
Так мне, единственной из всей группы, удалось раздобыть уникальный материал. Селение начиналось как золотой прииск, и хозяин домика на болоте когда-то мыл драгоценный песок. С удивлением я узнала, что этому красивому сильному старцу далеко за восемьдесят: сказывался здоровый образ жизни, связанный с религиозными ограничениями. Возвращаясь в интернат, вспоминала опухшие от алкоголя лица его односельчан.

Последние три дня пребывания в поселке я не спала. Днем старательно ходила от дома к дому, а ночью вместе с руководителем практики анализировали собранный материал. Так оказалось, что мы выполнили всю работу, начатую группой, пока группа в тоскливых чувствах валялась на матрасах.

Ранним утром, ежась от холода, жду автобус, чтобы уехать домой. Я сделала все, что могла. Остальным предстоит, как каторжникам, отбывать здесь срок практики до конца.
Вижу «амазонку» с ружьем за спиной, бодро вышагивающую в сторону леса.
Две «белых вороны» встретились напоследок и помахали друг другу рукой.