Осоловевшей от свободы полета бабочкой, только что вырвавшейся из тесного кожуха куколки, порхает она сквозь тягучие струи хладного тумана. Уже далеко под ногами - асфальт, и бампер протаранившей ее на полном бегу легковушки. Даже верхних веток придорожных вязов, казалось, можно коснуться без особого труда. Но стоит ли? Ведь трепещущиеся по воздуху руки, окаймленные просторными рукавами белоснежного платья, подобно бабочкиным крыльям, пьяно рвущимся в небо, поднимают ее все выше и выше. Зябкий ветер осеннего вечера обдувает лицо, щекоча щеки и играя гривой длинных, русых волос. И как-то по особому, невыразимо блаженно и противоестественно легко, придаваться этому полету ввысь. Не чувствовать ни тоски по случившемуся секундой назад несчастью. Не ощущать боли в отбитых, исковерканных и сломанных от удара с машиной костях и частях своего тела. Слышать лишь шелест листвы остающихся уже где-то внизу деревьев да парусное шуршание воздушной ткани платья в ветряных потоках.
В какой-то пьяняще тягучий миг, почти на стоп-кадре мгновенья осознания всей своей безудержной силы одуряющего могущества в совершаемом полете к небу…
«Еще не время для обретения крыльев. Вернись!»
…все рушиться, как карточный домик.
Внезапно вывернутая до упора включения боль судорогой пронзает все ее тело. Крыльями рук еще несколько долей секунды она конвульсивно молотит по воздуху, словно утопающий, из последних сил пытающийся удержать себя на поверхности воды. Но все тщетно: новая разряд боли выворачивает наизнанку, заставляя выгнуться подобно тетиве лука ее позвоночник, и, теряя шаткое равновесие, она камнем срывается вниз. Земля бескомпромиссной твердостью асфальта встречается ее там.
При ударе она ломает челюсть, левую руку – в кисти и локте и дробит тазобедренную кость.
Но, несмотря на невыносимый болевой шок, помутненное сознание, она ощущает, как в груди, тяжело вздрогнув, неровно, с перебоями, вновь начинает стучать сердце. Ее первый вдох после столкновения с автомобилем можно сравнить с первым вдохом появившегося на свет младенца, но вместо остатков внутриутробной жидкости и пронзительного вопля рождения она выталкивает из себя кровавые сгустки из пробитого сломанным ребром легкого и хриплое бульканье выброшенной на берег рыбы. Обоняние возвращается к ней спустя секунду в виде тошнотворной палитры из запахов приторно пряной влажности осеннего тумана, жженной резины протекторов на асфальте и резкой вони мочи вперемежку со сладковатым, жарким запахом крови, идущим от нее самой. Зрение плывет, не фокусируется, и окружающее пляшет перед ней призрачными, серыми пятнами. В голове гудит, словно в паутине проводов высоковольтной трассы, но на фоне испепеляющей остатки сознания мигрени она все же может разобрать голоса, что урывками, будто в радиоэфире с сильными помехами с далекой планеты, доноситься до нее.
- Помоги.
- Что?
- Говорю, помоги.
- Может…
- Даже не думай о том, чтобы бросить ее и уехать. В любой другой ситуации мне бы было все равно, но она мне нужна.
- Но… откуда…
- Заткнись. Пора бы уже понять, откуда. Помогай!
В поле ее замутненных болевым шоком глаз вплывают черные пятна, которые, видимо, являются ни чем иным, как подошвами крупных ботинок одного из владельцев призрачных голосов, звучащих над ней.
- Я за руки, а ты бери за ноги. На счет раз, поднимаем и тащим на заднее сидение. Понял?
- Да, но…
- Никаких но. Выполняй… И раз!
Тело ее, подобно исковерканной пружине, неровно прогибается, когда его подхватывают за руки и ноги и дергают кверху.
Проваливаясь в глубокий обморок и при этом истово надеясь, что все-таки - в несущие облегчение и полное ничто объятия смерти, она осознает, что все то, что было до этого, было не болью, а лишь громовыми раскатами перед надвигающейся бурей запредельной болевого шторма.
А еще перед милосердно укрывшей ее тьмой бесчувствия она успевает услышать хруст в позвоночнике, когда обладатели голосов волокут ее к машине, ощутить тошнотворный душок гниющей тины, идущего от того, что держит груду ее костей и мышц за руки, и увидеть его глаза из-под далеко надвинутого на голову дождевика.
До сих пор ничего холоднее в своей жизни она не видела…