Старая, усталая от городской жизни ворона живет во дворе дома. Несколько балконов (в том числе и мой), дерево и крыша гаража – её суверенная территория. Случайная залетная ворона будет с треском выставлена из этих мест угрюмой хозяйкой. Частенько и голубям достается на орехи – серо-грязная старуха налетает на обнаглевших сизарей, размахивая облезлыми крыльями, как клюкой, сварливо ругается хриплым дискантом, плюется и трещит сухими перьями. Только воробьев не трогает – видимо, считает ниже своего достоинства связываться с мелюзгой. А может быть, просто не может за ними угнаться. Больно они шустрые, эти мелкие нарушители границы. Страдают от неуживчивого характера вороны и другие обитатели двора – наглые коты, плешивые бродячие собаки. Упаси их Бог первыми подоспеть к помойке, когда по утру жильцы выносят теплые пакеты с мусором. Тут же бобик схлопочет крепким клювом по ушастой башке, а кот будет схвачен за шиворот. Хозяйка двора, одним словом.
Сижу у кухонного окна – трапезничаю. Ворона планирует с ветки на жестяной отлив, долго, ворча и кряхтя, устраивается на неудобном месте посадки. И вот уже внимательным, умным взглядом оценивает мой завтрак – будет ли ей чем поживиться, или же не стоит и надеяться на кусок чего-нибудь? Сегодня ей явно приглянулась колбаса – так и не отводит своих изумительных цыганских глаз от тарелки с нарезанной в тонкие колечки варено-копченой.
- Держи, Каркалья, свою долю! – через форточку аккуратно сбрасываю ей пару кусочков колбасы.
- Кх-кх-кхар, - бормочет ворона слова благодарности.
Эти утренние посиделки вдвоем с хозяйкой двора мы начали с полгода назад. Она хорошо знает мой распорядок дня, и прилетает точно в то время, когда я усаживаюсь за стол. Обедает и ужинает она в других местах. Не наглеет, не становится круглосуточным нахлебником. Первое время она очень настороженно ко мне относилась. Стоило мне только двинуться к окну, Каркалья тотчас отлетал на свое дерево. Я выкладывал предназначенный ей корм, а она ждала, покуда я уберусь на работу. Боялась? Не думаю. Просто стеснялась – в свои 90 (а может и сто, и сто пятьдесят – кто их, ворон, знает, сколько они живут?) ей стыдно было попрошайничать у меня – слишком молодого по сравнению с ней, человека.
Завтра она вновь будет сидеть за стеклом. И послезавтра. Мне кажется, что она переживет всех, кто сейчас населяет наш дом. А после нас будет кому поделиться с ней завтраком?