Глава девятая. ПОРТРЕТ
Глава десятая. ГОГОЛЬ
Глава девятая. ПОРТРЕТ
...И звучит в повести Гоголя "Портрет" юношеское стихотворение Пушкина, "Художнику": " – Хорошо. Нарисуй с меня портрет. Я, может быть, скоро умру, детей у меня нет: но я не хочу умереть совершенно, я хочу жить. Можешь ли ты нарисовать такой портрет, чтобы был совершенно как живой?"
Ситуация та же самая, что и в стихотворении "Живописцу": к художнику приходит некто и заказывает ему портрет. Но не просто заказывает – еще и объясняет ему, каким это портрет должен быть. В этой реплике (из второй, раскрывающей тайну произошедшего с художником Чартковым, части повести) концентрируются мотивы первой ее части, рассказывающей о внешней стороне его жизни. А в этом рассказе сюжет пушкинского стихотворения... преломляется сатирически, пародируется: пустившийся угождать своим заказчикам художник вынужден выслушивать от них "программы" будущих своих произведений и – стараться им угодить!
Но дело не только в отражении раннего стихотворения Пушкина. Дело в том, что здесь, в словах гоголевского персонажа, мы въяве слышим... строки стихотворения 1836 года "Exegi monumentum". "Но я не хочу умереть совершенно, я хочу жить..." – говорит герой Гоголя. Но ведь почти то же самое, только в стихах, было у Пушкина!
Нет, весь я не умру: душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит...
Повесть впервые была напечатана в сборнике произведений Гоголя "Арабески" в 1835 году, но те слова, которые я из нее процитировал, появились уже вслед пушкинскому стихотворению, в переработанной редакции 1842 года. Однако в реплике ростовщика Петромихали слова будущего стихотворения Пушкина звучали уже изначально: "Я узнал, что половина жизни моей перейдет в мой портрет... И хотя тело мое сгибнет, но половина жизни моей останется на земле, и я убегу надолго еще от мук..."
Там "убежит" – "в заветной лире", тут – под кистью живописца. В поздней редакции прямо упоминается поэзия Пушкина – с заглавным героем стихотворения "Демон" сравнивается по своему внешнему виду потерпевший крушение и возненавидевший всех окружающих художник Чартков. Маячит здесь и еще одно произведение Пушкина.
Исследователь (Михаил Вайскопф) заметил, что в имени ростовщика Петромихали (называемом повествователем лишь в первой редакции) отражается имя Петра I, которое он выбрал себе во время путешествия по Европе, – Петр Михайлов. Я думаю, что причину этого странного заимствования надо искать не столько в прямом обращении Гоголя к истории, сколько – в опосредующем влиянии другого литературного произведения.
Петр появляется у Пушкина в повести "Гробовщик" под маской "отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина" – и Гоголь в "Портрете" обнаруживает свое знакомство с этим тайным замыслом пушкинской повести!
Петр Курилкин – покойник, он является гробовщику Адриану Прохорову в виде скелета, облаченного в лохмотья своего гвардейского мундира. И ростовщик Петромихали – является живописцу на пороге своей смерти, и главное – он, произносящий те самые, "пушкинские" слова о бегстве от смерти, тоже... сравнивается повествователем (только уже – в редакции 1842 года) со скелетом: "...говорил с выражением отчаяния этот живой скелет". "Петр Михайлов" – Петромихали во второй редакции "Портрета" исчез, Петр Петрович Курилкин – "скелет" появился!
И наконец: Гоголем воспроизводится то же самое зеркальное переворачивание образа, которое мы наблюдали в портретах Байрона и Пушкина, и воспроизводится – в тех же самых ценностных категориях. Лирический герой стихотворения "Exegi monumentum" превращается в "дьявольского" ростовщика. Интересно было бы посмотреть, какие основания для этого дает текст самого пушкинского стихотворения! "Слух обо мне пройдет по всей Руси великой / И назовет меня всяк сущий в ней язык..." Кто это говорит?! Автор стихотворения, поэт? Или... изображаемый им персонаж, грядущий в наш мир Антихрист, который жаждет, чтобы ему поклонились все народы?.. Эта загадка могла бы стать предметом отдельного исследования.
Но уже сейчас нельзя не отметить, что эта коллизия предуказана еще пушкинской повестью: гробовщик Адриан Прохоров видит в Курилкине своего врага, желающего его погубить, – а тот приближается к нему с распростертыми объятиями... С раскинутыми в стороны руками, как у распятого Иисуса Христа (это положение рук толкуется в церковной традиции именно как образ объятий, с которыми Он пришел к людям). Гоголь передает и эту евангельскую реминисценцию, находящуюся в повести Пушкина, отражая "Гробовщика" в ранней редакции своего "Портрета". "Живой скелет" у него так и говорит живописцу: "Добрый человек! Божий человек! Христов человек!.."
* * *
Все мы помним, что так поразило художника Чарткова на этом портрете: глаза. В этой связи особый интерес приобретает еще одно косвенное отражение первого портрета Пушкина в его поэзии. Ангел Рафаэля, послуживший основой пушкинского и байроновского портретов (а проблема творчества Рафаэля и дорафаэлевского искусства актуальна и для сюжета повести Гоголя!), – ангел "Сикстинской Мадонны" упоминается в стихотворении Пушкина, которое... так и называется: "Её глаза".
Оно написано в ответ на стихотворение кн. П.А.Вяземского "Черные очи", которое было посвящено их общей знакомой – фрейлине А.О.Россет (в замужестве – Смирновой). А дата его создания нам уже хорошо знакома и понятна: 1828 год.
Она мила – скажу меж нами –
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Ее черкесские глаза.
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!...
Потупит их с улыбкой Леля –
В них скромных граций торжество;
Поднимет – ангел Рафаэля
Так созерцает божество.
И действительно: мотив взгляда, глаз, имеет существенное значение на первом пушкинском портрете. Об этом, независимо от наших сопоставлений, говорят исследователи: сравнивают выражение глаз на гравюре Гейтмана и на "лицейском" рисунке, убеждаются в принципиальности этой детали для художественного решения в том и другом случае. А есть у Пушкина портрет, датированный уже 1831 годом. И на нем мы тоже видим... глаза. Я имею в виду: глаза эти подчеркнуты, выделены с помощью особого художественного приема. Пушкин изображен здесь в какой-то летней шляпе, и отчетливая тень от полей этой шляпы падает именно на глаза, создавая эффект... полумаски, одетой на лицо портретируемого!
Вспомним кстати и о вальтер-скоттовских чертах, которые мы усмотрели в "байроновском" потрете Пушкина-лицеиста. Вспомним – потому что и в данном случае Пушкин ведь предстает... в ореоле литературного образа Вальтера Скотта. "Великий неизвестный" ("The Great Unknown") – так, вплоть до второй половины 1820-х годов, именовался английский романист, выпускавший (по неисповедимым причинам!) свои произведения анонимно. И Пушкин в своей "полумаске" – также является нам... "великим неизвестным"!
Портрет этот, о котором мы вспомнили в связи с "гоголевским" мотивом глаз, также создан... неизвестным художником. Обсуждать еще и его авторство в рамках настоящей работы, конечно, немыслимо. Но я не могу не отметить: на этом портрете присутствует мотив отражения в зеркале, который заставил нас признать во всех трех вариациях первого пушкинского портрета – авто-портрет; по крайне мере – художественную волю самого портретируемого.
Так и на этот раз, только мотив этот выражается уже не в зеркально изменяемом в разных вариантах рисунка положении тела, как было в предыдущем случае, а... в подписи под портретом. Ее хорошо можно различить на приведенном снимке. Это, повторю, не подпись художника, это – дата: "13 июня 1831 года" (надо полагать – по старому стилю). 13 – 31. А 13 – это к тому же либо дата (1813 год), либо возраст Пушкина, в каком был сделан его первый, "лицейский" портрет.
* * *
Помимо рафаэлевских мотивов, обращение к которым роднит его с "гейтмановским" портретом, стихотворение "Ее глаза" обладает еще одним свойством, дублирующим художественные связи той же гравюры. Спрошу: на кого похож Пушкин на этом рисунке? Связь напрашивается с какой-то неуловимой обязательностью, а стихотворение 1828 года – ее подтверждает. Оно посвящено дочери президента Академии Художеств А.Н.Оленина, на которой хотел в то время жениться Пушкин. И теперь: сравните отроческий портрет Пушкина со... знаменитой, неимоверно растражированной детской фотографией Ленина!
Когда пытаешься рационально истолковать причины напрашивающегося сходства, то в глаза бросается прежде всего... отличие, и это отличие особенно заметно в свете рафаэлевского источника. Ангелочки у Рафаэля... взлохмаченные, так же почти растрепаны кудри Пушкина на всех трех вариантах портрета. Ленин же на фотографии – прилизан до невозможности, просто как девчонка! Но вопреки (вернее, благодаря) этому: предстает... ангелочком, кажется ангелочком. Тут происходит обратная метаморфоза, в сравнении с байроновско-пушкинским каноном: "ангелочком" выглядит будущий душегубец!..
А еще – прошу обратить внимание... на воротничок. Аккуратный детский воротничок с закругленными кончиками на фотографии Ленина. Пристально вглядывающиеся в реалии пушкинского портррета исследователи тоже обратили внимание... на его воротничок! Неоднократно уже цитированный мною А.М.Эфрос говорит об отличиях изображающего Пушкина в вольном облике первого, "лицейского" рисунка от гравюры 1822 года: "Знаменательно, что именно на устранение этих домашних деталей была направлена переработка гейтмановской гравюры. Рисовальщик-профессионал убрал ночную рубашку, открытую грудь, расстегнутый ворот, оголенную руку, ночной халат и придал одежде Пушкина иной вид: широкий, отложной кокетливый воротничок, манжеты на пуговках и романтические складки плаща..."
Парадоксально: "домашними деталями" представляются для исследователя черты вольного беспорядка в пушкинской внешности, "ленинский" "отложной кокетливый воротничок" становится в его глазах чертой облика публичного, костюма, предназначенного для читательской аудитории. И – в точности наоборот: такой же кокетливый воротничок на фотографии четырехлетнего Ленина кажется нам принадлежностью "домашнего" мальчика, что называется, "маменькиного сынка". В сравнении с этим, перечисленные исследователем детали "лицейского" портрета Пушкина кажутся выражением некоей необузданности, действительно романтической "дикости"...
Ну, и наконец, снова – мотив глаз. Ленин на этом фотоснимке – случайно ли, или в действительности – отличается необычной взрослой осмысленностью своего детского взгляда. О конфликте взрослых черт байроновского героя и отроческого возраста Пушкина на гравюре Гейтмана мы уже говорили. И, конечно, тот и другой портрет растиражированы до невозможности. Особенно гиперболизирована эта черта у фотографии Ленина, которая стала символическим изображением на октябрятских "звездочках".
Вот, видимо, те свойства, которые обуславливают зрительское впечатление "родства" двух портретов. Только я хочу подчеркнуть, что отражение "гейтмановского" портрета в стихотворении, посвященном О-лениной, показывает, что для Пушкина родство его портрета с фотографией ребенка, которая появится полстолетия спустя, было явным. Фигура Ленина, которой только еще предстоит в отдаленном будущем появиться на мировой сцене, была ему известна. Каким образом – не спрашивайте: я не знаю. Я просто делаю вывод из наблюдаемых фактов.
То же – в эпиграмме на президента Академии Художеств А.Н.Оленина, его несостоявшегося тестя; эпиграмма эта должна была первоначально входить в текст XXVI строфы восьмой главы романа "Евгений Онегин" (законченной как раз 25 сентября 1830 года), но затем по каким-то причинам была исключена: "Тут был нулек на ножках низких..." В этом изображении просматривается пословичное выражение, идущее от видения в библейской книге пророка Даниила: "колосс на глиняных ногах". Видение это имело государственные масштабы – относилось к судьбам Вавилонского царства.
Фамилия президента, как уже было сказано, полностью включает в себя псевдоним одного из самых знаменитых политических деятелей ХХ века, главы первого в мире социалистического государства... Быть может, это и объясняет, что по отношению к своему современнику Пушкиным была применена притча, сказанная пророком (к тому же!) Даниилом о судьбе Вавилонского царства... Так что это знание о будущем русской истории было у него осознанным и выражалось систематически. А сравнение мавзолея Ленина с Вавилонской башней – было, да и остается, общераспространенным.
Глава десятая. ГОГОЛЬ
Кажется (высказываю только свою догадку, о проверке которой на фактическом материале здесь речь не идет), это знание об историческом будущем объясняет еще одно интригующее "совпадение" в истории первого пушкинского портрета. В том самом, знаменательном для этой истории, 1828 году Пушкин пишет поэму "Полтава". Гравера, создавшего в 1822 году портрет для поэмы "Кавказский пленник", звали Егор Иванович Гейтман. А герой "Полтавы"... гетман. Гетман Мазепа. Есть ли тут какая-то серьезная связь? Есть, если знать о провидческих мотивах, связанных с этой историей. В поэму, написанную в 1828 году, также вторгаются сюжеты нашего трагического ХХ века.
Действие поэмы Пушкина "Полтава", разумеется, происходит... на Украине. И уже буквально на следующий год... появляется в Петербурге украинец, малороссиянин Николай Васильевич Гоголь. Гоголь, как мы видели, тесно связан с историей первого пушкинского портрета. Почему? Думаю, именно потому... что ему предстояло стать его, Пушкина, преемником в литературе! Скажу больше. Помните то место в седьмой главе романа "Евгений Онегин", где впервые появляется слова об изображенном на гравюре 1822 года "гарольдовом плаще"? Место это давно уже не дает покоя пушкинистам. Онегин, "родившийся на брегах Невы", назван здесь... "москвичом"!
Толкователи, в конце концов, приходят к выводу, что "москвичом" назван здесь не сам Онегин, а тот, кому он старается подражать, на кого он, по мнению Тани Лариной, похож. И кто же это? А это проживающий в Москве П.Я.Чаадаев, который, говорят, был большим поклонником Байрона! Ну, насчет байронизма Чаадаева я спорить не буду – а вот каким образом ничем еще не прославившийся, не написавших никаких своих "философических писем" Чаадаев мог стать известен живущей в глуши, в "степях" героине романа!..
Но нам нет необходимости пускаться в подобные фантастические предположения. Мы-то знаем, что "москвич в Гарольдовом плаще" – это сам Пушкин, как он изображен на гравюре 1822 года. Замечу кстати, что в эту пору, в 1828 году снабженный ранее этим портретом "Кавказский пленник" выходит вторым изданием, но на этот раз гравюра уже в нем отсутствует. Еще бы: это и дало возможность Пушкину так вольно обсуждать скрытые в ней мотивы в эти годы!
И именно так, замечу, анаграммой инициалов слов, образующих эту фразу, – "П.Г.М." – подписана одна публикация в журнале "Детский собеседник" конца 1826 года, которая обнаруживает истоки творческого замысла стихотворения Пушкина "Дар..." (оно будет написано полтора года спустя). Об этом я веду отдельный разговор в книге "Неизвестное стихотворение Пушкина" ( http://www.stihi.ru/2009/04/07/2335 ; главка "Онегинский шифр"), и сейчас, после всех проведенных исследований, становится очевидным и очень понятным, почему именно эта подпись, которая, казалось бы, говорит о герое романа, выбрана для публикации, тесно связанной с творческой лабораторией его автора, Пушкина.
А еще указывает это выражение... на Гоголя. Нужно знать, что строка эта имеет в черновике варианты. Одним из них было... "Москаль в гарольдовом плаще..." Этот украинизм приводит исследователей в еще большее недоумение, чем именование Онегина "Москвичом"! А ведь так мог бы назвать Пушкина... рассердившийся на него почему бы то ни было малороссиянин Гоголь! Портрет и служит точкой объединения этих мотивов: на Пушкина, задрапировавшегося в байроновский плащ, смотрит Гоголь, который постоянно возникает в поле нашего зрения в связи с историей этого изображения.
Ну, а сердящимся на Пушкина Гоголь предстает в своей жизни... почему-то периодически. То мемуаристы рассказывают нам невероятную историю о том, как Гоголь не попал на аудиенцию к Пушкину, впервые приехав в Петербург в 1829 году, и с отчаяния решил... убежать (!) за границу. Каждому здравомыслящему человеку ясно: попал, познакомился, а если факт этого знакомства Пушкина с Гоголем, начиная уже с того времени (а не с 1831 года, как это принято считать), так тщательно ими скрывается – то каковы же были его последствия!..
То – в последний год жизни Пушкина пишет Гоголь статью, которая вызывает недовольство... у напечатавшего ее издателя "Современника" (абсурдность этой ситуации и вообще обстоятельства мнимой ссоры Гоголя с Пушкиным в 1836 году уже послужили предметом разбора хорошо осведомленного исследователя творчества Гоголя – Ю.В.Манна). И – тоже: "убегает" после смерти Пушкина за границу... Да и сопоставляя повесть "Портрет" с поэтическим завещанием Пушкина, мы видели то же и то же: в каком "кривом зеркале" оказывается отраженным поэт!
Уж слишком навязчив этот мотив ссоры, чтобы принимать его за чистую монету. Скорее наоборот: я готов считать его свидетельством теснейшей творческой взаимосвязи двух писателей. И одно из важнейших для меня, исследователя творчества Пушкина, проявлений этой взаимосвязи – то, что Гоголь осведомлен о сокровенных замыслах Пушкина и тем или иным способом старается нам, своим потомкам, это знание передать.
Почему сокровенных? Этот вопрос вызывает беспокойство у всех, кому мы ни рассказываем о результатах наших исследований. С беспокойством этим я ничего поделать не могу: каждому приходится справляться с ним самостоятельно. Могу лишь привести такой аргумент: либо, как предлагал герой романа Достоевского "Бесы", нужно каждого гения душить в колыбели, либо смириться с существованием людей, возможности которых недоступны для нас. А раз недоступны – то львиная доля (если не всё!) из того, что они делают, – является для нас тайной:
...Что, если Ариост и Тассо,
Обворожающие нас, –
Чудовища с лазурным мозгом
И чешуей из влажных глаз?
(О.Э.Мандельштам."Не искушай чужих наречий...")
И если Гоголь (и, добавлю, другие люди, близко знавшие Пушкина), стараются таким странным образом рассказать об этой тайне... то разве можно это назвать "конспирацией", или утаиванием?!! Ясно же, что, наоборот, наши, обыкновенных, заурядных людей, представления о сокровенной тайне творчества, которой владеют гениальные люди, тем самым только обогащаются... Боюсь только, что гениальные люди тем и неугодны этому миру, что мало кто из нас готов считать себя "заурядным"!..
* * *
Все это я говорю к тому, что уже есть основания считать, что Гоголь был посвящен в сокровенные тайны творческой лаборатории Пушкина. Если задуматься о том, какие же причины побудили Сальери отравить Моцарта в "маленькой трагедии" Пушкина, то я бы предложил остановиться на той, которая выражается в словах, вырвавшихся у композитора-отравителя: "Наследника нам не оставит он". Сальери – заботится (или думает, что заботится) о судьбах своего искусства, которое он ставит превыше человеческой жизни. И вина Моцарта, по его убеждению, заключается в том, что его сверхъествественные музыкальные достижения приведут к падению искусства после его ухода из жизни. Не окажется наследника, который сумеет подобрать ключ к его тайне!.. "Так улетай же! чем скорей, тем лучше!" Пушкин, таким образом, очень хорошо понимал общественную значимость проблемы передачи "по наследству" секретов своего необычайного мастерства.
И Гоголь, наследник, осмелимся мы теперь заявить, ожидался Пушкиным изначально, и его появление предвещалось ровно за 10 лет до их знакомства... на той самой странице рукописи поэмы "Руслан и Людмила", где нами был обнаружен "эскиз" Ангела Александровской колонны. В поэме этой тоже ведь идет речь... о Малороссии, Украине; о Киеве. И как раз на интересующей нас странице в черновых строках поэмы дается пейзаж берега Днепра, по которому проезжает заглавный герой в поисках своей невесты! В.Н.Турбин в своем исследовании "Герои Гоголя" сопоставляет: сюжет этой пушкинской поэмы о похищении невесты и сюжет... повести Гоголя о похищении шинели у Акакия Акакиевича Башмачкина... А ведь в имени героя "петербургской" повести Гоголя спрятано название города: Киев!
Среди портретов исторических лиц на этом рисунке-коллаже, почти в самом центре, находится портрет, который до сих пор не нашел правдоподобной разгадки у пушкинистов. Почему – догадаться легко. На рисунке Пушкина 1819 года (то есть... спустя десять лет после рождения портретируемого лица) изображен молодой, двадцатилетний по-видимому, Н.В.Гоголь. И каждый, кто посмотрит на это лицо, не одержимый диктатом общеобязательных мыслей о времени, его узнает. Особенно похож на портрет 1819 года профиль Гоголя, как он изображался уже гораздо позднее, в 1840-1850-х годах Э.А.Дмитриевым-Мамоновым. А изображен он – напротив фигуры, в которой можно узнать героиню его будущей повести "Ночь перед Рождеством"…
Сзади над ним – три даты, одна из которых – год рождения Гоголя, 1809-й. Между ними – столбик дат, который начинается со следующего года, 1810-го... За спиной же Гоголя – крылья одной из знаменитых птиц пушкинских черновиков. Тем самым – он попадает в контрастную паралель с изображенным выше, снабженным ангельским крылышком императором Александром (у Гоголя крылья – настоящие, птичьи, а у царя – как бы ненастоящие, мотыльковые). И тем самым – указывается на его причастность к ряду изображенных на листе русских царей, среди которых находится его героиня, императрица Екатерина ( http://samlib.ru/img/l/literaturowed/1jako-8-2/chernov-2.jpg ).
Пушкин, правда, в 1833 году изобразил профиль Гоголя иначе, так что он и не напоминает о рисунке 1819 года ( http://samlib.ru/img/l/literaturowed/1jako-8-3/gogol-3.jpg ). Но обратите внимание на исключительную для гоголевской иконографии деталь: очки. Очки... как бы лишающие Гоголя глаз, и в то же время – подчеркивающие эту деталь лица. Можно сказать, обменялись "любезностями" (но, в то же время, с присущим настоящим поэтам изяществом варьирования одного и того же мотива!). Пушкин в 1833 году изобразил Гоголя "слепым"; Гоголь в повести 1835/1842 года изобразил Пушкина ростовщиком с демоническим взглядом.
А теперь можно вернуться к предыдущей главе и посмотреть вновь на то, что там говорится о тени, падающей на глаза, на пушкинском портрете 1831 года. "Отрицая" связь с рисунком в рукописи поэмы "Руслан и Людмила", Пушкин в то же время оставляет намек, сближающий зарисовку профиля Гоголя с его собственным портретом, сделанным рукой "неизвестного художника"!..
Гоголь, повторю, изображен Пушкиным (тоже в ту пору... двадцатилетним!) в таком облике, в котором он явится ему в 1829 году. И если Пушкин, год спустя после этой встречи, засвидетельствует, что различал "сквозь магический кристалл" черты своего романа "Евгений Онегин" еще до того, как начал его писать, – то неужели же слова нашего великого национального поэта настолько для нас легковесны, что мы не готовы поверить тому, что он был в состоянии различить в тот же самый кристалл черты лица своего ближайшего в будущем литературного сотрудника и преемника?
* * *
Заочным "знакомством" Пушкина с Гоголем я объясняю еще одну загадку, связанную с первым портретом Пушкина. В начале главы пятой "Зеркало" я уже цитировал письмо Пушкина к Н.И.Гнедичу, который был издателем "Кавказского пленника" в 1822 году и которому Пушкин сообщал свое мнение о помещенном в этой книге портрете. Рисунок был гравирован Гейтманом на меди в манере, которая называется "штрихом", а Пушкин назвал ее... литографией, то есть гравировкой на камне. Исследователи говорят: такую манеру металлогравюры действительно легко спутать с гравюрой на камне, которая как раз в эти годы стала вводиться в русском искусстве.
У нас, однако, нет никаких оснований утверждать, что Пушкин ошибся. Помимо этого, в самом подобном объяснении заключалось бы логическое противоречие. Можно понять, если не сведущий в изобразительном искусстве человек, увидев работу, выполненную в диковинной, только что появившейся на свет технике литографии, – назовет ее по привычке гравюрой на меди. Но ведь если дело происходит прямо наоборот, если Пушкин называет всем известную технику металлографии – никому тогда почти не известной гравюрой на камне, то ведь это свидетельствует о его очень неплохой осведомленности в развитии современного изобразительного искусства! А раз он был хорошо осведомлен в этом вопросе, то путаницы-то как раз быть и не могло. И это значит... что мнимая "ошибка" (и мы в наших исследованиях сталкивались уже с этим явлением тысячу раз) была допущена Пушкиным нарочно, со-зна-тель-но.
Н.И.Гнедич, пушкинский издатель 1822 года, трудится в это время над своим переводом поэмы Гомера "Илиада". Несколько лет спустя он выйдет в свет, а позднее, в 1832 году Пушкин напишет Гнедичу стихотворное послание ("С Гомером долго ты беседовал один..."), в котором отождествит его перевод Гомера... со скрижалями Моисея! Спрашивается: что общего между свитком гомеровских поэм и каменными плитами, на которых были начертаны библейские десять заповедей?.. В стихотворении 1832 года продолжается та же игра в "ошибки", и тоже – ошибки, связанные с художественной культурой. А связующим звеном между двумя этими несопоставимыми противоположностями может служить именно техника гравюры, техника книгопечатания.
Текст, изображения высекаются на "скрижалях": на металле, на камне – а потом отпечатываются на бумаге. Современная техника книгопечатания связала то, что казалось несопоставимым в древности. Впрочем, таким ли уж несопоставимым, и не существовало ли уже тогда попыток нащупать связи между двумя способами фиксации текста: каменными скрижалями Моисея и бумажными свитками Гомера?
Точно так же и Пушкин: за десять лет он уже приготовил шутку, которой откроет стихотворное послание... своему нынешнему издателю и адресату письма, Гнедичу. И вновь, в событиях, связанных с первым портретом Пушкина, принял участие... Гоголь. Это пушкинское послание Гнедичу получило затем невероятное, неслыханное объяснение в книге Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями": великий писатель-юморист заявил, что пушкинское послание адресовано... совсем другом Николаю. Не Николаю Гнедичу (в прошлом – чуть ли не революционеру, тесно связанному с движением "декабризма"), а Николаю Романову, царю.
Смотрите-ка: а ведь в этом полу-шутовском объяснении Гоголь... повторяет жест пушкинского рисунка 1819 года, где сам же он был изображен. Там он тоже преставлен в "антагонизме" с царем: с "настоящими", птичьими крыльями, противопоставленными игрушечному мотыльковому крылышку царя-младенца. И тоже – антагонизм наполовину шуточный, но не совсем. Только это антагонизм с другим царем – не своим тезкой, а тезкой Пушкина, Александром.
* * *
Ах, как же это я сразу-то не догадался! Кто сказал, что имя художника под гравюрой в первом издании "Кавказского пленника" не указано?!! Смотрите: вот имя гравера – "Е. Гейтманъ", а вот имя художника – "Александръ Пушкинъ". Совершенно естественно, что оно совпадает с именем портретируемого лица: ведь это же ав-то-пор-трет!.. (Вернуться к началу: http://www.proza.ru/2009/06/02/602 .)