Пранор, северный человек, написал прекрасный рассказ – размышление "Собачья боль". Не могу не откликнуться, ибо родился и живу тоже на крайнем севере, и тоже рыбак, охотник, грибоягодник... Ибо достойны уважительного отклика умно - добрые качества твоей души, что просвечивают в рассказах.
Да, заведут люди собачек, бездумно, не отличая живой забавы от неживой, наиграются, нацелуются, а при смене обстоятельств - бросят, оставят без определенного места жительства. Выгонят из дома сердечко горячее, преданное, глаза любящие, счастливые одной лишь близостью к хозяину. И чтобы совесть свою выблекшую оправдать, поставят памятник павшему четвероногому "бомжу". А материнское горе собачье чего стоит, вспомните Есенина. Хмелеют жалостью, любовью к "братьям меньшим" добрые читатели. Но я, пожалуй, попьянее буду, поделюсь своим опытом, выводами...
---
Вот смотри: любим-то мы псин домашних, в отличие от разгоняемых пинками двортерьеров, за то, что душу свою вложили в них. Так может свою душу, мы в них и любим, себя, то есть, по большей части, в них, в их благодарности, в привязанности. А животных, самих по себе, не очень чтобы так же. Хотя нет, нет, это перегиб... Существо это шерстистое, крутящее хвостом как вертолет лопастями, просящее и заботящееся - первый помощник в детских играх, неусыпный страж дома, вмешивающийся во все дела, даже равноправия требующий - такая симпатюлька. Не меньше и мы ему рады, хотя все же поменьше...
Но все-ж таки, накрошим уточек на охоте, красиво так - в лет, бац - бац, пикирует, ударилась о небесную синь реки с подскоком, плывет на студеной воде перистым комком, лапками перебирает, дрожат колени от азарта, ноздри не надышатся пороховой гарью, рука автоматически достает новые патроны, глаза зорко осматривают горизонты. Души нашей нет в дичи этой, трофей она для нас, и где любовь к животным? Тоже ведь спариваются, планы семейные строят, заботы потаеные в травяных зарослях: гнездышки, яички, утятки желтенькие. Представь себя на месте этих родителей, и вдруг - бабах!.. - гаденыш какой то ликует в скрадке... А полюбуйся, как охотника на лодочном "Вихре," утка - мама героически - " за мушку" уводит от выводка. Прямо перед носом стремительной дюральки на лету рисковый спектакль устраивает - ох какая я раненная, ах какая вкусная, ну-ка догоняй. И дождаться не можешь, когда она, пометив нос "одураченной" лодки, отвернет наконец-то к своим. А вырасти-ка домашних птиц, у каждой собственный норов, чего стоят хитрости с припрятыванием кладки, чтобы, не смотря ни на что, вывести потомство.
"Подержи" корову, попаси ее, покоси ей сена. На прививки поводи, а она боится укола, дрожит всем телом, лишь только присутствие хозяина, да веревка удерживают - девка девка и есть. Попринимай отелы, посочувствуй мукам ее родовым, поразминай вымя маститное... а потом с кувалдочкой, с ножом за голенищем, к ней в ее срок - не ждать же, пока сама околеет - надо, надо? А она, кормилица стареющая, к тебе в карман носом, бесцеремонно так, за корочкой хлеба подсоленного? Много человеческого, детского есть в домашней скотине. Не случайно и дети к живности привязываются, цыплят, кроликов в лицо различают. А коровы как привыкают к ребятне - самая отрадная в мире картина: сынишка с прутиком, ответственно так, спешит домой, а за ним, ноздрями в его лопатки шествует Марта, или Зорька, размахивая переполненным выменем из стороны в сторону на полметра и с гордостью по сторонам поглядывая - вот кто за мной пришел. И закатное, ласковое солнце...
---
Теперь насчет - надо, надо... Держал я хозяйство, а бить его не мог, звал соседа - дядю Гришу, да стар он, однажды корова его чуть не затоптала. Стыдно мне - лось же здоровенный, доколе тюфяком-то буду? Решил забить сам, для начала годовалую телочку. Привязал ее, кувалдочку взял, подхожу, а она доверчиво так к ноге моей прижалась, и подбудывает в коленку - веди, мол, гулять на лужайку. Почесал ее за ухом, потрепал холку, погладил шерстку - ну и не могу ударить... И снова не могу... Да е-мое, опять не могу... Сердце все ходуном, в ногах дрожь, за соседом что-ли сходить... Да не мужик я разве... Решил по Солженицыну, как аресты он описывает. Чекисты делили арест на этапы, каждый сам по себе не страшен, а в сумме "Удар молнии прямо в вас". Даю приказ руке - поднять кувалду, это ведь не убийство - поднял. Даю следующий приказ - ударить порезче по голове, чуть позади рожек, так она потеряет сознание, остальное, наверное, и не почувствует. И что ты думаешь - мышцы не напрягаются. Ну, пусть не ударить, расслабить руку, не удерживать кувалду в воздухе, а просто опустить, одной ее тяжести хватит - тут уже мышцы не расслабляются. Все, что о себе самое пакостное думал, сам и высказал, даже в челюсть себе врезал - все равно не могу... Вот это бессилие свое запомнил. Двухэтажный дом своими руками выстроил, на траулерах в океанские шторма работал, на Белазе расшибался, а телочку шлепнуть не в силах.
Первую корову не помню, хорошо, наверное, подготовился (самогонка у меня отличная, двойной перегонки, разбавленная до 40, настоянная... на каких только травах да корнях не настаивал, больше всего запомнилась на корнях можжевельника с добавлением щепотки полынных зернышек). Впоследствии сделался профессионалом забоя, соседи приглашали. Свиней колол собственным способом, без всяких там связываний ног, приемов Греко-римской борьбы, истошного визга и прочих страстей. Подхожу, чухаю за ухом, они любят это, нож по самую рукоять под мышку ей - шлеп и вынимаю. Она изумленно так хрюкнет, с минуту еще походит, крови своей поудивляется и повалилась. Уток, курей - прижму к груди, поглажу, дуну в клюв, и, глядя в глаза, скажу - потерпи немного, скоро человеком родишься - лежат на чурбаке смирно, голову держат, чтобы мне удобнее было. Знаешь, лесных зверей, дичь жалко, уток уже лет 20 не бью, ружья распродал, две пятизарядки и одну вертикалку. А домашних животных, в которых труд, жалость вложил, бью спокойно, очень спокойно, деловито - надо так... Когда даже хозяйка жалеет скотину, страдает о ней, пусть за окошком, животина мучается, не может умереть. Душа хозяйкина не может разорваться с той частичкой своей, что в корове укоренилась, держит. Мне живность доверяется. Крестьянин, не забивающий скот - не крестьянин. Одни молодые соседи выкормили поросеночка, забить не смогли. На второй год свинья эта ноги переломала себе под тяжесть туши, да и сало несъедобным сделалось. Жалость жестокостью оборачивается. Да - да - да... Дааааа... Эван... Эхма... Скажу больше - самые яркие характеры забитых мной животных вернулись ко мне с появившимися у нас чуть позже детьми, один в один.
---
Собака для старика, заменитель сынишек, бросивших его - в сердце его она ребенок и есть. Для путешественника, охотника она боевой друг, для гуманиста она "совершенный человек". Чем больше в живом существе ума, души, чем человечнее оно, тем неподсуднее оно человеку - каннибалы, даже среди зверей, редкость. Не убий...
В том ли беда, что люди заводят собачек... Скорее в том, что, взяв на себя ответственность за радости живого существа, не распространяют ее и на достойную кончину доверившегося, не по замыслу ли животные так недолго живут. Достойная кончина стоит ныне рублей двести в ветлечебнице. Надо, надо...
Жалостливые согрешают предательством друга, даже наставника, ибо не столько мы приручаем собаку, сколько собака воспитывает нас - людей. И убийство бывает милостью...
Не предай, не убий, но и - куда деваться... Кто совместит, кто примирит, кто решит эту духовную задачку? Ведь для ее решения одновременно потребны и жалость и жесткость.
---
И теперь я спрошу - вот Бог нас - людей, всепланетное население, неумолчный штормовой накат поколений - волна за волной, создает: дыхание свое вдыхает, придает нам свой образ и подобие, ангелам поручает заботы о малявочках, ведет по жизни взрослых... А кто же тогда нас убивает??? Кто нас прибирает, замучивая болезнями, скашивая войнами, лишь в знак особой милости, угашая сердечными, мгновенными приступами? Кто же, в таком случае Бог? Хозяин, делатель жатвы?
Но в хозяине еще не вся глубина, как в рассудке не весь смысл. Не полное страдание и в душе, ибо она плакать только умеет. Хозяин, это практицизм, это не полынная горечь, это не разрыв сердца, это не любовь.
Он ОТЕЦ... и каково-то ему?