Marseille, XIII

                *****
   
   Итак, немного для начала. При чём тут Марсель и почему сие зловещее число «чёртовой дюжины» здесь имеет место быть. Тринадцатый номер имеет один из Старших Арканов Таро – Смерть. Символика его в Марсельском Таро – это скелет с косой, который скашивает появляющиеся из земли части тел. Автор книги «Медитации на Таро», христианский герметист Валентин Томберг видел в этом символизм «отсечения ненужного, опасного для понимания сакральной магии и общения с богом». Томберг говорит о том, что в данном козыре Таро присутствует символика вселенского «хирургического отделения», которое нередко ампутирует инструментом Смерти всё то, что мешает нормальному ходу жизни Мироздания. Выходя за пределы весьма своеобразной и занимательной философии Томберга (и так неплохо показанной в «Медитациях на Таро»), мы имеем то, что герои «Учения ведьм», «Пентаграммы Бафомета» и «Argentium Astrum» (нескромно рекламировать себя, но там это описано более или менее чётко), а также в различных книгах по религиозной философии, каковые можно приобрести, как минимум, в магазинах, торгующих литературой данного профиля, это в разных видах описывается, как некая «система сдержек-противовесов» или «иммунная система Вселенной». Раз мы упомянули герметизм, то будем неуклонно помнить принцип Гермеса Трисмегиста: «Что наверху, то и внизу; что внизу, то и наверху. Так достигается чудо Единства».
   Именно поэтому и начался данный разговор. Ведь в том же «Учении ведьм» нередко упоминается то, что моделирование определённой ситуации «внизу» предполагает такую же модель «наверху» (толкование Пентаграммы Посвящённых и Пентаграммы Бафомета). То есть всякое государственное устройство (или общественное, если речь не идёт о государстве), в принципе, создаётся на основе «матрицы» некоей религиозной или идеологической системы. Вот что мы обсудим по ходу книги.
   И ещё кое-что. Если у вас проблемы с  нервной системой, вы патриот, или вас коробит жёсткий стиль изложения каких-либо идей – закройте эту книгу и не читайте её в дальнейшем. Также не рекомендуется читать эту книгу лицам, страдающим тяжёлыми психическими расстройствами и склонным при этом к активным действиям. Остальным никаких противопоказаний по данному поводу выдано не будет, читайте на здоровье. Могу в этом случае пожелать только удачного пополнения копилки знаний и дальнейших успехов в освоении Мироздания.
   Ну, а теперь набрасывайтесь и читайте.
               
                «Я» против «мы».
   
   Давно отмечено то, что взаимоотношения личности и социума очень сложны и противоречивы. С одной стороны, личность вне общества просто не может самоидентифицироваться – некому сказать, что это вот моё, а это – не моё. С другой стороны это порождает борьбу: Социум пытается поглотить Личность и заменить её элементом социального механизма, а Личность усиленно противопоставляет себя Социуму, создавая некую частную территорию, на которую не пускает посторонних (этой территорией может быть кусок физического пространства, а может быть область сознания, которая охвачена этой личностью).
   Религии и идеологии пытались в какой-то мере это разрешить, создавая модель, в которой «отношения субъектов» будут, так или иначе, приводиться в оптимальный вид. Чаще всего это давало некую идеальную модель в теории и оптимальную на практике, и эти два варианта сильно разнились. Лучше всего этот процесс описал известный российский политик Виктор Черномырдин (в бытность свою премьер-министром РФ): «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Причина проста, как мир: религию создают живые люди, которым не чуждо ничто человеческое, включая границы «эго» и желание подчинить всё в мире своему сознанию, которое будет всецело контролировать всё. И, разумеется, это давало не лучшие результаты, так как машина, способная везти груз в семь тонн, не поднимет сорок, только мотор «посадит». Естественно, это сказывалось. Каждый смотрел на мир со своей колокольни, и это не могло не отразиться на строении каждого конкретного общества.
   Одним из выходов стало так называемое разделение труда. Люди разные. И у кого-то хватает усидчивости шить одежду, а кто-то так силён, что из него выходит отличный воин, что же до третьего, то он замечательный стратег и тактик, так что управленца лучше не найти. Это естественно, так что здесь, по большому счёту, всё понятно. Но поселения укрупнялись, и хорошо координировать работу людей прежними способами было менее и менее возможно. Разделение труда начало появляться уже не между людьми в отдельности, а между семьями, потом – между поселениями, а сейчас практически это воплощается в масштабах стран (логично: в одной стране нефти – хоть залейся, а с технологиями напряжёнка, а в другой всё обстоит с точностью до наоборот). Это стало основой для создания каст, сословий, а позже – цехов. Эта система была в своих исторических условиях, конечно, оправданной, но были в ней и злоупотребления (например, в средневековых цехах существовали «вечные подмастерья», которым просто не давали дойти до экзаменов). Кроме того, эта система всё же конечна, а её консерватизм на какой-то момент стал даже разрушительным, не давая более совершенным технологиям и сильным идеям воплотиться в жизнь, что укрепляло власть каст и сословий (как кривили морды многие аристократы на введение огнестрельного оружия и усиление влияния торговцев). С другой стороны, принадлежность к группе «срезает» личное начало, подчиняя человека интересам группы (те же аристократы фыркали на любой мезальянс – брак «своего» с кем-то ниже по званию даже в среде аристократов же). А любое ограничение «эго» рождает приспособленчество для тех, кто слаб и хитёр, и бунт для тех, кто не считает себя таковым. Отсюда и «рыскания» в работе над построением оптимальной модели общества. Ведь каждый, у кого есть блага жизни, не хочет их однажды потерять, а тот, у кого их нет, зачастую стремится получить их любыми способами, лелея мечту о некоей всеобщей справедливости. О чём, собственно, можно говорить часами и залезть в дебри. Впрочем, как говорили в одном детском киножурнале: «Орешек знанья твёрд, но всё же мы не привыкли отступать». Так что по порядку.
               
                Касты и атавизмы.
   
   Итак, чем больше общество, тем сложнее в нём координировать его членов. Для этого существуют всевозможные разбивки. Это кастовая система (как индийские «варны») или иерархия (например, рабовладельческое общество или феодальная лестница средневековой Европы). Эта система была призвана координировать общество для того, чтобы оно как-то существовало в данных условиях.
   Например, в феодальном мире для координации использовалась хорошо известная многим из читающих эту книгу по школьному курсу истории «феодальная лестница». Сеньор (старший по рангу, раздающий феоды) командовал вассалами (получившими от него феоды), а уж те объединялись для военных действий, часто против тех, кто находился рядом (риск захвата феода). Часто в этой системе действовало правило: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Феодальная лестница не включала в себя людей так называемого третьего сословия, именуемых неполноправными. Аналогичная система существовала и в Японии (только на свой лад, и ещё в Европе – в силу религии, – не было принято самоубийство во имя чести).
   Индийские «варны» (то, что мы привыкли называть кастами) предполагали то, что человек от рождения до смерти принадлежит к своей варне, что было некогда установлено Брахмой. Каст в целом пять – брахманы (жрецы), раджпуты (правители), кшатрии (воины), вайшьи (ремесленники и крестьяне), шудры (слуги). Парии (неприкасаемые) не являются кастой, они находятся вне этой системы, как «отброс». Их, конечно, можно назвать кастой, но условно. При одной земной жизни ты не можешь перейти из касты в касту, и на территории другой варны тебе делать особо нечего (высшим кастам нет смысла оскверняться, соприкасаясь с низшими или париями, а человек низшей касты рискует получить «в дыню», если ненароком коснётся человека из высшей касты даже тенью или дыханием). Сейчас эта система не работает в полной мере (за что во многом спасибо Будде), но её отголоски (причём, довольно отчётливые) продолжают работать и сейчас, вызывая столкновения (особенно этим славится штат Раджастан, где варны признаны обществом достаточно сильно).
   Но всякое общество не статично в абсолюте, это факт. Поэтому оно время от времени перетряхивается. Это порождает изменения в иерархических структурах и возникновение низовых иерархий, которые позволяют тем, кто оказался на «дне», консолидироваться и выживать (группировки преступного мира тому примером, но блатных мы позже обсудим). Иногда бывает, что эти иерархии вылезают наружу, получив свой кусок власти, и тогда они начинают проецировать своё видение мира и справедливости на остальной мир (современная Россия это неплохо демонстрирует). А так как случается, что таких иерархий нередко бывает больше одной, а представления о справедливости у них разные, то между ними начинается жёсткое противостояние, то есть война.
   На фоне этого «традиционное» общество начинает цепляться за те атавизмы, которые гарантировали им стабильное существование до «великих потрясений» (Белая Гвардия, созданная в ответ на социалистическую революцию 1917 года). Старшинство по возрасту (больший жизненный опыт) и классу (как элементу стабильности) в этом вопросе дают такие атавизмы, как эйджизм (ты имеешь больше прав, имея некий престижный возраст) или классизм (ты имеешь больше прав, принадлежа к «правильному» классу). Это, по мнению «традиционал-консерваторов», позволяет не скатиться обществу в полный трамтарарам, когда ни за что нельзя быть спокойным. И этим оправдывается возможность применения жёстких репрессий по отношению к тем, кто не желает соблюдать принятые правила.
   Надо сразу же отметить вот какое обстоятельство. В действительно консервативном обществе, а не в том, которое рисует больное воображение таких «традиционалЪ-консерваторов», как автор этого термина Михаил Веллер, репрессивная система работает «постольку, поскольку», так как антисоциальный элемент просто топится в трясине общественного болота, если он не представляет большой опасности для общества. В этом обществе преступность (если она есть) достаточно вялая, а терроризм и революции не поддерживаются большинством в силу пассивности. В таком обществе существует правило: «Чем выше забор, тем лучше соседи». Примером такого отношения является всё тот же Запад. Там есть терпимость к инакомыслию, пока это инакомыслие не является социально опасным. И принцип этот таков: «Каждый сходит с ума по-своему». Стоит также заметить, что это устройство общества свойственно давно устоявшимся системам, где всё разложено по полочкам. То есть подчиняется той самой «системе сдержек-противовесов», над которой Веллер время от времени смеялся.
   Конечно, есть некие конечные точки, так сказать, смены вех, но в стабильном обществе, где основы берут начало в вещах, которые нельзя отрицать, и есть баланс между личным и общественным началами, эти точки всего лишь позволяют приводить систему в соответствие с обстановкой на дворе, а костяк остаётся незыблемым. А как раз «миры Михаила Веллера» подвержены революциям, так как там предполагается сильная власть, обильно репрессирующая преступников и инакомыслящих, толкая в массы некие «великие цели», которые кем-то придуманы, то есть это доминанта одной личности над другими, и доминанта заметная. А ведь ещё Лао-Цзы говорил, что лучший правитель – это правитель, которого не особенно сильно знает народ.
               
                Лао-Цзы против Михаила Веллера.
   
   Здесь и далее мы будем рассматривать даосизм, как систему мысли, исходя из «Дао Дэ Цзин» в чистом виде, без вкраплений «версии 1120 томов», часто понимаемой «востоковедами» всех мастей, как полный «Дао Дэ Цзин».
   Даосизм предполагает, что «великая цель» – это ненужная вещь, так как это «поиск того, что люди никогда не теряли» (Рам-Цзы). Поэтому с даосами повёл жёсткую войну Мао Цзэдун, да и сейчас в Китае даосизм не так популярен, как многие думают («Ассоциация китайских даосов» не в счёт – это марионеточная структура, – а такие авторы, как Мантэк Чиа, живут, как правило, не в Китае). Никто ничего не меняет, потому что всё и так хорошо (принцип «пу» или «неотёсанное бревно»). Насилие – вынужденная (и потому печальная) необходимость. Понятия красоты и правды порождают понятия уродства и лжи. Мир един, и всё хорошо, если везде есть баланс, когда ничто ничего не вытесняет. Воровство плохо, ибо ты фактически крадёшь у себя, порождая пример того, что для счастья в жизни нужно себе побольше заграбастать, а аппетит приходит во время еды (однажды и ты это испытаешь на себе). Лишние усилия не всегда помогают приобрести нужное, если не сказать больше – нередко ты теряешь больше приобретённого. Мужское и женское начало равноценны, они взаимно дополняют друг друга, образуя Единое.
   Так вот, Лао-Цзы сказал вот что: лучший правитель есть тот, кто правит так, что его и не видно толком, правитель, которого любят, ценится немного меньше, а правитель, которого презирают, запредельно плох. Имперские амбиции, идеология и ритуалы здесь признаются вредными, поскольку являются искусственными конструкциями, созданными для заполнения пустоты в области познания мира.
   Так как нет имперских масштабов («Пусть малолюден скромный твой удел»), то нет и имперских обид. Не внушается человеку и лишних знаний. Ему даётся элементарный комфорт и сытость. Больше ничего не нужно. Всё на самом деле просто, традиционно и консервативно. Никаких показательных экзекуций – когда человек находится в единстве с миром, он крадёт у себя и вредит себе, если всё это делает. Кстати, эту философию (правда, в лице не Лао-Цзы, а греческого философа Эпикура) такие персонажи, как Михаил Веллер, хают на все лады или извращают (как раз философия Эпикура – тому превосходный пример). Дело в том, что эта философия не вписывается в идеи, которые лежат в основе империи, так как imperium Древнего Рима – это власть военачальника. То есть великого хищника, который рвёт и жрёт всё, что попадается, ссылаясь на то, что это – естественный ход истории. Опять же, когда Веллер говорит о «последнем великом шансе», он противоречит сам себе со своими амбициями имперского витии, поскольку в той же книге он говорит о «естественном ходе событий», о том, что Европа угасает по естественным причинам, и Россия, в принципе, могла бы повторить её путь, но есть возможности (далее следует косвенное цитирование героя романа Алексея Толстого «Аэлита», главы Высшего Совета Инженеров, Тускуба). Но если всё так, то империи гибнут в любом случае, и все эти «последние шансы» – это продление агонии. А здесь и сейчас мы видим только глупое барахтанье умирающего или ложь. В том же даосизме всё автоматически входит в естественные круговороты, и проблема «а как же моя драгоценная личность и идеология, коль скоро мне суждено шаркнуть кони», не имеет хоть какой-нибудь актуальности. Человек не хапает столько, сколько способен на последнем дыхании дотащить до жилища и там же отдать богу душу – он имеет и берёт столько, сколько ему реально нужно. Вот и всё.
   У наших доблестных «традиционалЪ-консерваторов» и им подобного сброда (прости, Миша, но хамством на хамство) довлеет идея «сильный и здоровый лопает от пуза, после чего на его место заступает кто-то сильнее и здоровее». И когда это коснётся их, можно стопроцентно утверждать, что они сразу становятся гуманистами и демократами, ратующими за права старых, больных и немощных людей. Права, которые были выброшены в помойку и торжественно сожжены, вспоминаются, часто слишком поздно. А близкий к даосизму принцип unity работает, как часы, и к нему в итоге приходят все – хотя бы внутри своей элиты. Или кушают друг друга в процессе раздела сфер влияния (хороший пример – Третий Рейх и окружение Сталина). И тогда остаются самые хитрые шакалы, которые догрызают друг друга исподтишка, и все остальные, уже научившиеся переживать войны в верхах. То есть те, кто живёт элементарными принципами дружбы и взаимовыручки. Да, эти сообщества невелики, но именно это заметили «жидовские сектанты» из церквей пятидесятников, активно внедряя метод ячеечной церкви. И там, где работает этот метод – взаимодействие равно свободных, оно же «Принцип Гебо», оно же «Тайцзы», – это действует исключительно эффективно. Иначе Россия 1993-1999 годов к нынешнему времени попросту превратилась бы в «географическое понятие» без населения. И лопай, дядя Сэм, халявные природные ресурсы. Фашистский режим тоже не установился – его утопило «болото» русского народа. Это при наличии у «бело-сине-красных» мощного бытового национализма и похмелья «дерьмократии»! Это при всех дефолтах и кризисах! Как так? Как мужчины «и наоборот» определились? А никак, поскольку поиски истинного пути, которые ведут наши «традиционалЪ-консерваторы» – это те самые «поиски того, чего они никогда не теряли», о которых говорил Рам-Цзы. И здесь на сцену, гремя костями, выходит тот персонаж, который наличествует на той карте Таро, с которой всё и началось.
               
                «Отсекатель».
   
   Итак, Валентин Томберг говорил о Смерти сквозь призму Марсельского Таро, что она есмь «хирург», который ампутирует лишние части тела, которым не место там, где они ненароком выросли.
   Никогда и ничего не существует долго, если оно «слишком», и кому другому, как не Веллеру, который всё знает, это должно было быть известно. Шоу «Большая порка» приведёт к тому, что в скором времени будет единственное шоу «Большая виселица вон на том дубу», где перевешают всех «традиционалЪ-консерваторов» и прочих доброхотов, после чего в данном пространстве всё снова затянется ряской. Все общественные потрясения ещё будут в своё время, но заместить подлинно вечные ценности до нового витка эволюции человека, аналогичного тому, который вознёс на трон мессианства Иисуса Христа (да и тогда тоже) всё равно будет особо нечему. Если только не выведется новая раса людей, живущих в Интернете. Но пока это не так, и как раз наш «отсекатель» работает, как часы. Природа регенерируется и самоочищается, это недавно открыли учёные (и всегда знали маги). Остаётся только то, что всегда было константой. Что наверху (у Самого и Супруги), то и внизу (у нас, соответственно). Вывод очевиден.
   Принадлежность к «индоарийской расе» предполагает то, что ты в курсе того, как там говорили о характере времени и том, что касается исторических эпох. Кто не совсем понял, речь идёт об индийской схеме кальп. Да, за Сатья-югой идёт Трета-юга, а за ней марширует Двапара-юга, а уж Кали-юга это достойно завершает. Но ведь приходит Калки-Аватара, и всё – система опять устаканилась. А константы никуда не двигались. Как кошки мяукали, а у коров были два рога, а не три, так оно (если не иметь в виду аномалии, но на то они и аномалии) и есть. Если ты принимаешь христианство, то ты стремишься покончить при посредстве бога со своей человеческой природой, получив природу «новой твари во Христе» (то есть тебя прежнего к моменту воцарения Иисуса на Земле не будет). И если скоро будет суд, то сядь, хвост прижми и засохни, ты тут уже никакую страну не спасёшь. То есть никакого «последнего великого шанса» НЕТ!!! Остальное подпадает как раз под то определение, которое имел в виду господин Веллер, сказав: «Мужчины, определитесь». И можно тысячу раз повторять тезисы Тускуба, но это без пользы, так как чёрное щупальце, о котором так много и так вдохновенно говорил один сумасшедший колумбийский индеец, в любом случае лезет в ночи, и ты от него не убежишь – кричи, не кричи. Это можно понять и без того, чтобы сыграть в «Boiling Point». Но конец мирового пространства так много раз предсказывали, что ясно одно: мы все его не увидим, а те самые константы, о которых шёл разговор, никуда не денутся. И любая попытка изменить ход истории принудительным путём кончится надрыванием пупа или встречей с Отсекателем – так его и назовём.
   Многие современные эсхатологи видят в том, как себя ведёт планета, то, что она сама себя очищает. Следовательно, речь идёт о восстановлении природного баланса, когда нарушающий его фактор уничтожается самой природой. Это и есть Отсекатель. О его действии можно не раз прочитать в Библии (какой-нибудь царь пошёл против воли бога – у него начинаются проблемы). Это в Божественном, «наверху». А реально жизнеспособное общество людей подчиняется этим принципам, и то, что выходит на уровень «перебора», долго не существует. Только тот момент, когда это необходимо для восстановления баланса между людьми. Скажем, Реформация. Не всегда протестанты были елейными и улыбчивыми – были и «воины идеи», и жгли и вешали инакомыслящих не хуже католиков и греко-ортодоксов. Но Европа в наше время как раз та, какую мы видим – за счёт того, что протестантизм за века устаканился, и сейчас площади конфликтов невелики. А новые войны возникают там, где появляется новый внешний фактор, дестабилизирующий систему. Этой силой стал воинствующий ислам, адептам которого не сидится в странах, где ислам давно уже превратился в застойное болото. Там все эти Бен-Ладены и Хаттабы так же «любимы» властями, как и в Штатах и Европе. По этой же причине идёт война мусульман с Израилем – молодым и весьма агрессивным государством, которое отвоёвывает земли, на которых арабы поселились уже тогда, когда еврейского государства уже (или ещё) не было. Там, где евреи не образуют государства, просто живя своими общинами, не особо выделяющимися на общем фоне, такой войны нет. И опять в дело вступает Отсекатель, будь он трижды неладен. И ситуация стабилизируется.
   Любое сформированное общество подчиняется этому принципу, и то, что говорил политолог-«экономист» (не научившийся цитировать даже глупости имени Эдуарда Успенского) Андрей Паршев в своём эпохальном труде «Почему Россия не Америка», давно уже не является справедливым для Европы. В силу того, что там давно сформировалось общество, в котором Отсекатель работает, как часы. Европа (и Америка) сумели без особых проблем скушать психоделическую революцию, которая помимо пожирания ЛСД и курения марихуаны несла в себе ещё и мощный заряд социального протеста (движение «Weathermen», СДО, йиппи, «Пантеры») и во многом привела к окончанию войны во Вьетнаме. Так же, в принципе, они смогли поглотить панк-революцию, превратив её в замкнутую резервацию, которая социально активна, но пока это не привело к смене государственного строя, панки редко попадают в серьёзный переплёт, когда не очень ладят с законом – редкие исключения вроде канадского музыканта Джерри Ханны (SUBHUMANS – не путать с проектом англичанина Дика Лукаса, ныне поющего в CITIZEN FISH), взрывавшего оружейные заводы и плотины гидроэлектростанций, только подтверждают это правило. Русские панки об этом говорили, рассказывая о поездках на Запад. А вот в Латинской Америке, где масса тоталитарных режимов и общая нестабильность, панков даже убивают. Так вот.
   Здесь кроется ответ на вопрос, почему Россия не Америка. Мужчины (и наоборот) «не определились» – с одной стороны, с умилением смотрят в глубь веков, в русскую деревню, где не слишком многое изменилось за века в отношениях людей (по большей части сейчас это уже не так), с другой же видят свою страну Империей-Сверхкорпорацией,  щедро внедряющей новые технологии, управляемые биороботами с короткой стрижкой и волевой нижней челюстью. Вопрос один – или ты «новая тварь во Христе», и твоё время ещё не наступило, то есть всё надо кардинально менять для торжества себя, пока более молодые и наглые не слопают тебя с булочкой, или же ты смотришь вглубь веков и ничего не меняешь вокруг себя, дабы чего по глупости не испортить, пока остальные дураки учатся на своих ошибках. Как правило, нигде это не воплощалось строго так или эдак, существовало и ныне существует то, что вызывает рвоту у таких людей, как Веллер и Калашников. А президент США Гарри Трумэн, который отдал приказ о сбросе на Японию атомных бомб, как-то сказал: «Нет ничего хуже демократии, но это – лучшее, что создало человечество». Демократия (которую так грязно ругают господа коммунисты и фашисты) как раз и есть этот стабильный строй, который может выдержать практически любые катаклизмы, поскольку основан как раз на той самой «системе сдержек-противовесов», которую огульно бранит Веллер. Если бы всё было так, как хочет Веллер, то это была бы палка о двух концах, и однажды эта система сожрала бы и своих создателей. В конце концов, так оно и случалось – все радикальные политические строи со временем заменялись этой самой демократией (и коммунизм «эпохи застоя» не был в этом исключением). То есть система взаимных интересов общества устроена так, что любое отклонение от нормы гибнет (если речь идёт о формах демократии, склонных к тоталитаризму) или превращается в резервацию, которая имеет маленькое влияние среди таких же резерваций в общей массе общества (то, что мы обычно называем демократией). Это как раз и есть работа Отсекателя, то есть законов общежития, сформированных «демосом», то есть широкой массой. Так живут Америка и Европа, которые у многих называются оплотом демократии. И эту демократию хают те, кто в неё не особо вписался, потому что она прикончила их искусственный режим с мощным репрессивным аппаратом и притянутой за уши идеологией, которая благополучно отбросила коньки, потому что далеко отстояла от естества. Без пресловутого Великого Преобразования, которое описывает  игра «You Are Empty» (производство компаний «1C», «Mandel Artplans» и «Digital Spray»), эта система шла на жёсткое формирование человека, в ходе чего закономерно уничтожались те, кто просто не мог вписаться в систему. И когда всё это было сформировано, мудрые партийные бонзы стали строить общество, более близкое к консерватизму и даже демократии. Да, это была очень тоталитарная демократия, не либеральная (и Жириновский здесь ни при чём), но это была демократия, пусть даже управляемая идеологической олигархией. И для неё были справедливы принципы демократии, в числе которых было то, что основным инструментом власти является народная масса. Конечно, её направляли по нужному вектору, но не так жёстко, как в начале установления режима. И потребительство культивировали ничуть не меньше, чем на Западе. А развал этой демократии был потому, что «мужчины не определились», идти им путём Ленина и Сталина или всё-таки создавать демократию в полном смысле слова. Перестройка встряхнула общее болото, и это было потому, что надо было куда-то идти, чего как-то не было заметно. Советский Союз развалился, и на его месте возникла демократическая Российская Федерация. Она, в принципе, существует и сейчас, но немного меньше, поскольку не особо умные головы вроде Веллера и Калашникова не желают принимать тот факт, что Святой Руси больше на свете нет, и новое государство надо строить по новым принципам, наплевав на временные неудобства. Россия на сегодняшний день – это географическое понятие, и на этой полуразрушенной стройке светлого будущего толком ничего нет, кроме сохраняющего остатки прежних установлений сквота, в котором царят нравы «Вороньей слободки».
               
                Динамика жизни.
   
   Жизнь не стоит на месте, всё в ней течёт и меняется. И это – ещё один естественный процесс, который по наивности своей игнорируют многие из авторов идей «Как нам чего-нибудь обустроить». Вся стабильность мира существует лишь в общих чертах, и он таков, благодаря энтропии на низших уровнях развития и круговоротам – на высших. Что-то одно вытесняет что-то другое. Казалось бы, многие с этим согласны, они говорят об изменениях в современной жизни и о том, как можно в этом потоке добежать до кладбища вприпрыжку. Но порой создаётся такое впечатление, что некоторым (Михаил Веллер – из их числа) не дают покоя лавры доктора Франкенштейна. В России таких персонажей на данный момент более чем достаточно. И все они панически боятся того, что ислам, США и жидомасоны захватят власть в этой стране и скушают всех русских детей с фасолью и соусом. Поэтому, по их мнению, нужно сохранить в живом состоянии подлежащий срочной кремации труп Матушки Руси, для чего нужен жёсткий режим (фашизм под маской «традиционалЪ-консерватизма» потянет с пивом и воблой).
   Но если следовать логике Веллера же («Последний великий шанс»), то эти потуги – это оживление трупа. И даже институт имени Збарского и методы, которыми сохраняется тело хирурга Николая Пирогова, тут не помогут. Как сказал апостол Павел, «древнее прошло, теперь всё новое». Настало время оставить Россию географическим понятием и создавать в ней нормальное государство переходного периода, если надо сохранять Россию. И к такой-то маме «Русь-Матушку» вместе с национальной идеей, поскольку речь идёт о государстве, в котором мерилом всего является польза для общественного блага, а представитель «государствообразующей нации», который кушает «беленькую» из горла, работая, как балласт, должен быть убран из процесса, а на его месте окажется умный и способный работать инородец, который сам хочет зарабатывать на жизнь и предприимчив. Великороссы вроде омского «учёного» Владимира Полканова (который крыл матом Виктора Суворова, к чему мы позже ещё успеем вернуться) или Веллера нужны только на свалке истории, а кто были принесшие этой паршивой стране пользу Ландау, Лавочкин, братья Кумаховы? Инородцы. Ландау и Лавочкин – евреи, Кумаховы – кабардинцы. Ландау в 14 лет был студентом университета, Лавочкин построил два самолёта, позволившие СССР иметь приличный перевес против Гитлера в войне, а после войны создал прототип «шаттлов» –  «Бурю», которая успешно летала, просто руководство страны предпочло для ядерной боеголовки ракету Королёва Р-7 («Спутник»). А братья Кумаховы создали рентгеновскую оптику, которая позволила создать субмикронные технологии. В отличие от шизофреника-великоросса Калашникова и автора идеи «Большой порки» и «определения мужчин» Веллера, который делает вид, что он еврей, чтобы его не обвинили в фашизме. Нет, были в истории и великороссы, которые много сделали, но они-то чаще всего националистами не были. И главное не в этом, а в том, что надо не циклиться на древних достижениях, а работать на будущее, если хочешь выжить. Древнее на самом деле прошло, остался только костяк, но он и жив, собственно, за счёт замены обветшавших деталей. Иначе сработал бы второй закон термодинамики – и не было бы даже австралопитеков и Адама с Евой. Или бы ваша Россия перестала быть таковой ещё когда. Вернее, она уже давно перестала быть той самой Россией, которую вы рисуете на пасхальных открытках с ангелочками.
   И Америки бояться тоже бессмысленно, поскольку она тоже не в полном шоколаде, как говорит гламурная молодёжь. Политический строй того самого американского государства, которого вы так боитесь, формировался очень давно и в целом не сильно изменился со времён основания, если не считать присоединения новых штатов и колониальной политики. Америку не меньше России лихорадит от сепаратизма и проблемы взаимоотношений между людьми. Там тоже хватает проблем «государствообразующей нации» (англо-американцев, если кто не знает) и её взаимоотношений с иными народами США (от коренных до недавно приехавших). А то, что в Латинской Америке всё бурлит – так это и должно быть, поскольку там тоже многое меняется в силу выхода этих стран из положения уж такого «третьего мира». Плюс проблема нефти и зависимости от неё так называемых развитых стран. Вот что заставляет трястись «блондинов» при упоминании об арабском мире и Латинской Америке. Смените технологии, сократив потребление нефти – и Уго Чавес вместе с правительством Ирана прикусят языки, так как весь их шантаж будет Америке, как слону дробина. Мусульмане будут, как встарь, разводить верблюдов и заниматься разбоем, а наиболее пригодные для туризма страны станут выживать за счёт туристов и историков. Кстати, момент для постепенного отказа от двигателей внутреннего сгорания настал уже так давно, что есть только одно объяснение тому, что с этим багажом прошлого не расстаются – смена потребляемых ресурсов разорит нефтяных магнатов в странах, где они наживают состояния. В их числе и Руссланд с Америкой. Меньше будет оснований для войн за «нефтяные» территории, поскольку там главный интерес – это нефть.
   Но вернёмся к нашим баранам. Так вот, «изменения ландшафта» можно затормозить, но не остановить, и самое большее, что можешь сделать лично ты – просто уловить нужные течения и добраться до нужных точек без лишних усилий. Просто оценить обстановку и двигаться по ситуации. Этому не так долго учиться, и на самом деле всё предельно просто, почему и невероятно сложно. И универсальных методов в этом случае вы не найдёте. Потому что все разные, родились в разных местах и живут так, как они там и с такими данными жить могут. То есть пресловутое правило «хочешь сделать мир лучше – начни с себя» лишний раз в этой ситуации показывает, что на самом деле есть традиция и консервативные ценности, и что – матерная надпись на стенке дровяного сарая. Если бы не было иллюзий наций, что они не есть только средство выживания индивидуумов, то не было бы в природе неких попыток создать универсальную концепцию спасения. А то, что как-то спел ныне покойный бард Булат Окуджава, не означает объединения всех методами Бармалея из фильма «Айболит-66»: «У меня все будут радоваться, петь и плясать, а кто не будет – тех я всех в порошок сотру». Это как раз ближе к тому, что все объединяются по естественным причинам – у каждого из нас есть то, что не особо нужно ему, но на это есть желающие вовне, и на этой почве можно помочь друг другу. Это и стабилизирует обстановку в Мироздании, а не благие намерения тех, кто убедит вас пожертвовать вашей жизнью за его «Родину» и «правду», если вольно перефразировать Тексаса Глиена.
   Причина динамики жизни заключается в том, что одно только сохранение построенного просто не оставит места для появления новых форм, а старые просто остановятся в развитии, и само понятие жизни будет нулевым в такой ситуации. В этом отношении разрушители и разрушение полезны, а хранение бессмысленных традиций приносит вред. Но и эта ситуация конечна, и с обновлением пространства в ней всё меньше перестают нуждаться, так как на этот момент нужна как раз стабилизация, что, как многие из вас уже давно поняли, приводит к снижению котировок хаоса и «хаоситов», чей девиз «Чем хуже, тем лучше» становится глупым и неуместным. Но такова уж природа «эго», что оно не хочет умирать и менять привычный modus cogitandi на тот, который соответствует текущему моменту. Это тоже в своём роде есть консерватизм, но выше уже было упомянуто, что неуместный консерватизм вреден. Поэтому он оттесняется, заменяясь строительством нового мира на основах именно того основного консерватизма, о котором мы всё это время тут говорили. То есть становится маргинальным. Но живёт.
   Напоследок позволю себе напомнить одну банальную вещь. Как мы все знаем из школьного курса биологии, в человеческом теле каждый день умирают миллиарды клеток, которые сменяются новыми, а мы этого не замечаем. Наша маленькая планета – такая же клетка метагалактического организма, и то, что гибнет одна страна на ней, для Вселенной – совсем не катастрофа. А то, что эволюция естественна, делает необходимым выкинуть в макулатуру книги авторов типа Михаила Веллера и читать Эпикура и Лао-Цзы, исповедуя викканский принцип сосуществования с себе подобными: «Не причиняй другим вреда, а в остальном – делай, что хочешь». На наш век времени пожить хватит, а то, что себе фантазируют блатные и политики – это издержки их фантазии и привитой основной массе людей лени думать и действовать за себя, не кормя сидящих на шее паразитов в лице политиков и витий. Что неплохо понимают неформалы. Впрочем, об этом – ниже и по порядку.
            
                Панки и скинхеды (ну, и не только они).
   
   Это только политики правого толка, которые дали почву для развития нашим доблестным «традиционалЪ-консерваторам», рассуждают о том, что неформалы (панки, скинхеды, хиппи, ну, в общем, понятно, я думаю, о ком речь) являются этакими возмутителями спокойствия в «их» обществе, что и позволяет загонять наиболее ретивых из них под лавку, а остальных, тех, кто безобиднее прочих, держать за дебилов. На самом деле эта среда и есть, как это ни покажется странным, основное сообщество хранителей подлинного консерватизма и традиционализма. Конечно, существуют неформальные группировки, которые действительно ставят целью своей жизни разрушение «традиционного общества» (хиппи, панки, байкеры), есть и те, кто через объединение в стаю находит поддержку своим комплексам, которые выходят наружу в виде объявленного правилом конфликта (всевозможные блатные и гопники). Но и они лишь наружно такие страшные. На самом деле внутри они как раз и хранят некую традицию и консерватизм. Просто кто-то моложе, а кто-то старше, и между ними идёт борьба за место под солнцем.
   Традицию и консерватизм мы сейчас рассмотрим на примере панков и традиционных скинхедов. В этой среде (именно панков, а не тех, кто слушает и играет панк-рок, используя его для озвучивания своих политических идей, а скинхедов не вербует бить инородцев и космополитов) главным методом является хранение неких опорных ценностей, таких, как дружба, уважение к личности со стороны общества и личности по отношению к обществу. Здесь всё объединение естественно. Ты стремишься быть одним из нас, и тебе близко то отношение к жизни, которое есть у нас? Лишних друзей не бывает. Ты не приемлешь наших жизненных установок? Живи так, как считаешь нужным, лишь бы нам пакостей не делал. Сделаешь – по лбу получишь. Всё предельно просто, ничего сложного. «Я живу так, как мне удобно», – мог бы сказать человек из этой тусовки (особенно так считают панки). И что, здесь так живёт большинство (понятно есть и «крайние точки», они везде есть). И это большинство определяет общую картину. Как оно и есть в пресловутом консервативном обществе. Правила и системы ценностей настолько просты, что их несложно соблюдать, нет сложных этических норм, а те, что есть, без труда можно свести к «Принципу Гебо»: «Я уважаю себя и именно поэтому с уважением отношусь к другим». Противостояние каким-то другим тусовкам (фашистам, байкерам, хиппи) – это часто следствие того, что они разрушают тот порядок вещей, который скинхеды (да и панки) привыкли иметь вокруг себя. Но стоит помнить и тот факт, что на самом деле все неформалы так или иначе считают «Принцип Гебо» конечным итогом революции, если они её замышляют, а консерваторы воплощают его в жизнь, ориентируясь на ту систему ценностей, которой не свойственны длинные этические правила или строгая религиозная идеология, предписывающая на каждый случай свою догму. Те же хиппи считают, что изменения нужны в первую очередь человеку, который становится хиппи, а не остальным. Поэтому чаще всего такие тусовки становятся замкнутым организмом (как раз «системы» хиппи это хорошо иллюстрируют), и пока их не трогают, они существуют мирно, не враждуя ни с кем. Опять же, хиппи считают насилие злом, а «позитивные панки» (в частности, стрейт-эджеры) берутся за оружие, условно говоря, когда на них нападают. Если нападения нет – всё насилие уходит в никуда. И где здесь те «ценности», о которых говорят ближние родственники тех самых «традиционалЪ-консерваторов»? Их нет. Экстремизм панков и скинхедов, если он есть – это как раз те самые «крайние точки», либо это защитная реакция, если на них пытаются давить.
   Ещё одним показательным случаем в этом плане является движение модов, очень популярное в Великобритании в районе 1964-1966 годов и пережившее бурное возрождение в районе 1978-1980 годов. Моды, к слову, были в каком-то плане прототипом панков более позднего времени, а скинхеды выросли из «жёстких модов» (hard mods). Настоящий мод – это всегда хорошо одетый человек с хорошим образованием и приличным поведением, уважающий себя, а на этом основании уважительно относящийся к интересам других. «Я не трогаю вас, пока вы не лезете в мои дела», – так можно определить modus operandi модов. Массовые драки с байкерами поначалу провоцировали как раз байкеры, а не моды – что уж говорить о внутренних разборках, когда один мод убеждал другого не лезть в драку, потому что от этого хуже будет всем, так как клуб закроют, и собираться будет особо негде (жизненный случай, описанный в книге про модов – пресловутая драка чуть не произошла из-за какой-то девчонки). Один из апологетов движения модов, Пит Мидэн, определил суть движения так: «Попытка чистой жизни в грязных условиях». В двух словах это часто определялось следующим образом: «Make better». Да, моды были замкнутыми, среди них было частым явлением употребление стимуляторов, они всё же дрались с байкерами, и драки эти были очень частыми, но эта среда была намного менее конфликтной, чем её часто представляют исследователи молодёжных культур, чьи идеи очень близки нашим «традиционалЪ-консерваторам». Более того, оно не идёт ни в какое сравнение с тем «народом», который так любит упомянутая предложением выше публика. И эгоизм модов правильный – он основан на уважении своей территории и принципа, что эта территория может быть, то есть государство не имеет право полностью соваться в дела граждан. Социальная автономия в обмен на спокойное отношение к властям и обществу. Большинство культур неформалов живёт примерно так. А пресловутые гопники – это как раз так называемый «народ», и их объединяют только общие комплексы, штампы, навязанные масс-медиа, и низкий уровень интеллекта. Другое дело, что в момент моды на неформальные движения гопники проникают в них (если эту форму можно «снять» и чуть переделать под себя – как это было с теми же панками и скинхедами). Так появлялись boneheads (так называемые «наци-скинхеды»), Yo Braza (тупые фанаты хип-хопа, только портящие всё движение) и quincy punks (те самые «панки, которые не моются и на улице попрошайничают»), и как раз те люди, которые реально принадлежат к движениям, в которые проникла эта муть, данную публику терпеть не могут. И всеми силами стараются от этого сброда отмежеваться. Отсюда сама идея «орденов посвящённых», в которые просто так проникнуть нельзя, даже если это не держится в таком уж секрете. Моды и есть типичный случай такого движения. Так же произошло и с неоромантизмом 1978-1983 годов, который в известной мере был близок к модам, но не так цеплялся за прошлое, как моды того же периода. «Новые романтики» далеки от политики, но их идея – социокультурный протест против того, что в свинарнике лучше всего и самим быть свиньями. Это были люди, которым не нравилось в панке то, что это движение на тот момент стало полным примирением с Системой и где-то даже компромиссом с ней. Другое дело, что к району 1982-1984 годов начали появляться диско-группы, которые использовали модный антураж «новых романтиков» и девальвировали это движение. Но сама идея неоромантизма – правильная: не быть посредственностью и не жить по законам сброда, при этом, не влезая в ненужные конфликты, которые как раз внедряют тебя в эту систему. Отсюда обвинение в снобизме, которое часто предъявляют «новым романтикам» (и этим только подтверждают, что у нищих тоже есть свой снобизм). Неоромантизм наравне с панком разрушал общественные устои, доводя их до того необходимого минимума, который позволяет жить друг с другом в общем пространстве. Это мешало тем, кто сейчас подминает под себя понятия «традиции» и «консерватизма» в их здоровом понимании.
   Ладно, с этим разобрались. Теперь перейдём к действию в этих тусовках Отсекателя. Кажется, что его нет, все живут, как живётся. Ан нет! При всём возможном индивидуализме любого панка или скинхеда (тех же модов насчитывают около десяти разновидностей) в этих кругах есть некое цементирующее начало. Да, если мы соберём в одном месте сто панков и спросим их мнение по одному вопросу, мы получим сто разных мнений, да у каждого панка может быть по-своему выстриженный «ирокез» («помойка», что-то ещё), его куртка может отличаться количеством булавок и нашивок, а джинсы будут порваны иначе, чем у другого панка (я беру здесь вариант панка, который ассоциативно видит средний читатель этой книги, а не общий охват того, что есть панк, и чем он не является – это другая тема). Но есть же какие-то черты, которые дают тебе понять, что этот человек – панк, а вот тот – нет. И это уже кое-что. Есть modus vivendi, характерный для панков (то самое «здесь и сейчас, как ты можешь это сделать»), есть принцип unity, есть недоверие правительству и обществу (как раз не бунт, как у политических анархистов, а недоверие, когда с этим стараются не соприкасаться). И как раз на этом основании идёт единство. Кто так не мыслит и не действует, тот из тусовки выпадает. Его никто не выгоняет с позором, просто с ним перестают общаться, как со своим.
   Хороший пример воплощения некоторых принципов на практике – это идея unity, проявленная в виде сквоттерного движения. Сквот – это самовольно занятое помещение, как правило, это место, в котором никто не жаждет жить. В западных сквотах поддерживается порядок, и там люди нередко живут так, что один в течение месяца работает, помогая другим, а потом на его место заступает другой – и так далее. Работа с инициативами («Food Not Bombs», скажем) строится по принципу равного участия – во время проведения акции никто не отлынивает, каждый выполняет свою работу: кто готовит еду, кто помогает её транспортировать, кто делает листовки, кто подзывает на месте возможную «клиентуру». Все за всех, если проще. И так везде. Кстати, в небольших общинах, на которых держится принцип unity, так делается всё. При этом существует связь между такими unity и просто людьми, живущими за их пределами, но имеющими сходные взгляды. В Европе сквоты часто выполняют функцию концертных площадок, а также места для временного проживания. Но далеко не для всех. Не оказывается помощь тем, кто так или иначе помогает Системе, тихо поддерживает расизм или иную систему дискриминации – это строго отслеживается. Для независимых фирм, которые начинают завышать цены на продукцию и играть в коммерческие игры, часто идёт отказ в помощи по части концертов (группа подписана на такую фирму – никаких площадок ей не организовывают). И так далее.
   Конечно, со стороны «простых» людей и «традиционалЪ-консерваторов» на это последует такой контраргумент, что все эти группировки – это субкультуры, таких людей в обществе меньшинство, и если вдруг такая группировка приходит к власти, она становится таким тоталитаризмом, что все теоретические россказни её лидеров можно выбрасывать в мусор сразу, как только ты это услышал или прочитал. И вот тут-то они и попадаются на удочку собственного заблуждения. Неформальные группировки или, скажем,  религиозные движения, которые долго живут в обществе и не сильно оным преследуются, не являются в полной мере общественно опасными. Общество жёстко преследует террористов и по-настоящему антиобщественные группы, а тех, кто просто декларирует, а также воплощает в жизнь идею социальной автономии по принципу «я не трогаю вас, пока вы не трогаете меня» оно не задевает, поскольку реально такие группировки не претендуют на смену власти. Их преследуют как раз в тоталитарном обществе, где одна идеология, и где всё решает партийная или религиозная олигархия (там, где это решает финансовая, всё упирается в личную выгоду для самих олигархов, то есть не предполагает власти террора без необходимости). Срабатывает как раз тот самый Отсекатель, о котором уже был разговор. Более того, как раз те самые панки, хиппи и тому подобные «антиобщественные» группировки являются тем самым форпостом на пути различных форм тоталитаризма, поскольку их конечная цель – это сохранение персональной свободы и права выбора, что в итоге приводит к тому самому стабильному обществу, которое они якобы взрывают. «Взрывной элемент» – это всевозможные движения, которые на самом деле являются санитарами общества, так как они являются реакцией на опасные крены, которые время от времени проявляются в любой стране и любом обществе. И эти движения на самом деле разрушают опасные крены, а когда в них отпадает необходимость, то они уходят, и остаются те, кто просто не перестроился, о чём можно найти намёки в фильме братьев Ларри и Энди Вачовски «Матрица: перезагрузка». Отличие только в том, что в мире настоящем эволюция общества всё же происходит, и то, что на самом деле отжило своё, действительно уходит. Новые проблемы – это действительно новые проблемы, связанные со старением Системы. И это с какой-то стороны схоже с миром «Матрицы», но лишь при принятии Системы, как некоего мира, родственного природе вокруг. А так бывает, если совпадение систем по «Изумрудной Скрижали» подчиняется «естественному закону» не только «наверху» и в теории, но и «внизу», и это на практике. Остальные системы живут столько, сколько их может питать энергия разрушения, а она не вечна. Те группировки неформалов, которые живут долго, как раз ставят своей целью именно поддержание «естественного закона» (по большому счёту, бунт рок-н-ролла стал таким способом выправить ситуацию). И они являются частью общественного баланса, не дающего обществу скатиться к упадку и тоталитаризму. Чем отличаются от блатных и гопников, то есть тех, кому больше всех надо, и кто живёт по принципу: «Всё для меня – ничего от меня».

                «Tout par moi, rien par moi».
   
   В переводе с французского это и значит: «Всё для меня – ничего от меня». В уголовном мире этот лозунг вокруг гексаграммы (так называемой «звезды Давида») является символом «отрицал» – самых жёстких по взглядам на жизнь обитателей русской (и советской) тюрьмы. Внимание: не путайте этих персонажей с «беспредельщиками» – людьми, плюющими даже на законы тюрьмы! «Отрицалы» – это люди, которые считают ниже своего достоинства сотрудничество с властью, они способны на противоправные действия даже в тюрьме, где большинство старается сотрудничать с начальством. Дело в том, что в советское время уголовные заключённые часто помогали органам НКВД бороться с политическими заключёнными (что Иосиф Сталин явно позаимствовал у царской охранки, которая тоже любила стравливать «политику» и «иванов»). И на груди «авторитетов» можно было часто увидеть портрет Сталина: по нему нельзя было бить, и носитель такой татуировки запросто мог накапать на обидчика «куму», что вело к «шитью» опрометчивому заключённому пятьдесят восьмой статьи, а наказание за неё было всегда очень суровым. «Отрицаловка» на такой контакт не шла вообще. Более того, как раз здесь и были те, кто носил нацистские и даже (что ещё страшнее) антикоммунистические татуировки в знак войны с «жидовской властью». Впрочем, это так, для начала.
   Вообще блатной, уголовник «с идеей», так сказать, является таким типом человека, который мыслит категориями того, что жизнь – это борьба, что риск – благородное дело, а удача сопутствует смелым. То есть тот, кто ставит себя вне рамок традиционных общественных отношений. Здесь речь не идёт о человеке, который ворует, потому что ему иначе не выжить, или убивает по причине вынужденной необходимости – такой человек при отсутствии необходимости воровать не будет этого делать, более того – постарается избегать такой ситуации в дальнейшем. Блатной не пойдёт работать на завод («воровка никогда не станет прачкой», как в песне поётся), для него работа – это кошмар жизни. Тех, кто не живёт по их законам – «акулькиных детей», «фраеров», – блатные недолюбливают и стараются их всеми способами принизить. Весь мир они считают своей вотчиной, и если ты сумеешь кого из блатных опустить харей в помойку, то он в дальнейшем будет искать любую возможность тебе отомстить, хотя так-то, если по совести, он просто паразит, который мнит о себе больше положенного. В каком-то смысле блатной – это отброс общества, который смирился с этой ролью, лелея мечту в ответ «всех спустить в отстой», как пела группа АЗЪ. И при всём противопоставлении двух сторон диполя «блатные – граждане» первая категория зависима от второй в духовном отношении, так как основные понятийные категории у них всё равно схожи. Более того, религия, к которой в качестве отправной точки обращаются блатные – это религия, распространённая в обществе, на котором блатные паразитируют (греко-ортодоксия в России, синтоизм в Японии, католицизм в Италии, буддизм в Китае, ислам на Кавказе и в Поволжье). Достаточно посмотреть на многие традиции (в итальянской мафии существует понятие «крёстного отца», соотносимое с главой клана, китайские «триады» на полную катушку используют символику китайского буддизма и конфуцианства, великороссы активно впихивают в татуировки символы греко-ортодоксии – Богородицу, церкви, кресты), чтобы понять это.
   Показательно в этом отношении казачество. Немалое количество казаков – это беглые преступники или люди, которые находятся в конфликте с властью (хорошо иллюстрируют этот пример Степан Разин, Кондратий Булавин и Емельян Пугачёв). Более того, изначально казачья вольница по большей части состояла из таких людей, ушедших в поисках воли или от правосудия тех лет на слабо освоенные земли. Власть переставала их преследовать в обмен на защиту границ государства, а если казачьи войска оказывались неудобными, то от них старались избавиться (как сделала Екатерина II, отдав облюбованный казаками Запорожья остров Хортица немецким протестантам-колонистам). Конечно, со временем казачество вполне интегрировалось в русское общество, и даже появились казаки на государственной службе (так называемые «реестровые»), к которым казачество в целом относилось не слишком однозначно. А во время боевых действий казаки сохраняли свои старые ухватки (в Красной армии именно среди этих войск были очень серьёзные чистки любителей мародёрства и обирания мирного населения). «Казачий идеал» был (и для многих остаётся) неким отправным началом воровского восприятия мира.
   Ещё один немаловажный момент. В одной советской статье про японскую мафию «якудза» этих товарищей назвали «пасынками самураев». Если так уж честно, то это справедливо не только для Японии. В принципе, в явно имперской России (да и не только) само отношение блатного к жизни – это осколок дворянского мировосприятия, когда барин априорно владеет всем, что сам не создавал, за что он только соблюдает правила, принятые у таких же, как он, присягая на верность «главному помещику Руси» (вообще везде феодализм – это вассальная верность «сеньору», то есть жалующему кого-либо феодами в обмен за несение военной службы). Так же и в воровском мире – ты подчиняешься «пахану» и соблюдаешь «воровское правило», за что тебе даётся место в этом мире. Если это не так, то ты рискуешь быть «опущенным», чьё положение в девяноста девяти процентах случаев хуже, чем это можно себе представить. Долгое время существовали такие правила в блатной среде, что блатной никогда не работает на государство, не имеет дел с бизнесом и не заводит семью. То есть это было такой реализацией личного принципа «Tout par moi, rien par moi» при подчинении «королям» воровского мира. И главная идея здесь (что уже говорилось выше) – подняться среди всех людей и иметь власть. Как это – посмотрите всё то, что, так или иначе, касается жизни в тюрьме.
   Но всё же воровской мир сам по себе – это отщепенцы, которые признали данный факт, и как раз «нормальное» общество, даже то, с которого воры драли принципы, на самом деле ворам не сильно-то и сочувствует, так как никто не любит, когда его окунают мордашкой прямо в экскременты. И это привело к иному образу реализации идей агрессивного самоутверждения в обществе, более приемлемому, чем непосредственно «воровское братство». Речь о тех, кого в неформальных кругах называют гопниками.
   Изначально «гоп-стоп» – это мелкие банды дворовых хулиганов и грабителей, которые не так были авторитетны в блатном мире. Как правило, это уличные компании, в которые попадали подростки неблагополучных районов в городах. Например, гопники массово расплодились в пригородах Москвы (Люберцы, Долгопрудный), в Питере (где их чаще всего-то так и называли) или городах вокруг заводов (Казань, Набережные Челны). Эта вся достаточно пёстрая среда уже ближе к «обычному» человеку, и ставшие взрослыми гопники чаще всего превращались в обычных, пусть и не самых благополучных обывателей, если их не тянуло в воровской мир. У них было то самое желание получить недоступные блага, которое толкало их на то, чтобы сбиваться, как дворняжки, в стаи и нападать на любого, кто им не очень нравился («ботаники», богатенькие, неформалы). Это был куда более стихийный мир, нежели воровская среда, которой они немного подражали, но у них были немного более простые правила и стремление отделить себя, как двор, район, среду, от «иных». Отсюда сочетания точек на запястьях у московской шпаны позднего сталинского времени (не «признак авторитета», а метка района, чтобы знать, свой идёт по району или нет – а тогда пусть сам выворачивается из создавшейся ситуации, если сможет). Отсюда клетчатые штаны люберов и «ширина» (очень широкие, чаще всего тёмные штаны) и ватники поволжских качков. Если у тех же воров в законе методы отъёма денег у «лохов» часто включали в себя воровство и мошенничество, а самые большие авторитеты в этой среде были жуликами и карманными ворами, которые старались не иметь дела с кровью, то здесь всё обстояло иначе – грабежи, разбои, вымогательство. Нередко гопники не ради денег, а из такой хулиганской удали нападали просто так. Во дворах они всех пытались держать в страхе, вымогая деньги у тех, кто слабее, гоняя тех, кто идёт мимо, и грабя тех, кто неудачно оказался здесь в поздний час. За что их не особо любили, но всё же к ним относились куда терпимее, чем к блатным, ведь многие бюргеры в юности тоже были одними из этой стаи.
   Применительно к России, эта среда породила в своё время такой феномен, как «идейное крыло». Объединяясь в шайки, они задавались целью не только взять от жизни всё и ещё вон то на дальней полке. Здесь как раз и началось то движение, которое было связано с культуризмом и подобием «правильности» в виде строгого запрета на спиртное и табак и железной дисциплины (этим-то и прославилась самая известная из ранних казанских группировок «качков», кучковавшаяся в районе завода «Теплоконтроль» – знаменитый на всю страну «Тяп-ляп»). Здесь уже была идея «социальной справедливости», когда эти персонажи грабили торговцев на барахолках, вымогали деньги и делили землю. В годы, когда «Тяп-ляп» стал достоянием истории, а по стране росли и множились новые движения молодёжи, эта волна направила свой гнев на тех, кто выглядел не так, как они (кстати, это во многом было связано с тем, что они сами не могли купить себе модные вещи и записи). Неформалов начали попросту грабить и избивать, устраивая побоища на концертах или просто подстерегая на улицах. Расцвета эта борьба достигла к зиме 1987 года, когда в Москве, к примеру, были зафиксированы организованные бои с сотнями участников с каждой стороны. Более всего это оказалось характерно для подмосковного города Люберцы. Местная шпана, получившая хорошо известное всем наименование «люберов», стала своеобразным символом такой «идейной борьбы», и это название стали клеить также на аналогичные группировки в других местах. К середине 1990-х годов этот пласт гопников не был таким массовым, поскольку актуальность его прошла, а многие из тех, кто года два-три с остервенением лупил «одетых не по форме» нередко сам становился участником неформальных движений (чаще всего это были байкеры, панки, «металлисты» или скинхеды) – лишь бы это доходило до его скудного ума и предполагало идею, ведущую в бой. Остальные гопники постепенно стали превращаться в пласт оргпреступности, который был тесно связан с рэкетом и грабежами, а немного позднее он вобрал в себя туповатый перепродажный бизнес, связанный с тем, что не особо как-то нужно было производить, но что давало доход очень быстро и основательно. Комплекс, который раньше заставлял их бить хиппи и грабить фарцовщиков, теперь нашёл выражение в том, что они одевались в дорогие тряпки, обвешивались золотом и сорили повсюду деньгами, отвечая на все отказы в требованиях насилием. Этих людей назвали «новыми русскими», и про них написано столько анекдотов и статей, что это заполнит большую библиотеку. Здесь уже не было никакой идеи, а просто было желание так всем  себя показать, чтобы долго не забыли. Принцип «я беру своё добро там, где нахожу его» стал основным для них. Что пока не моё – будет моим, а как – неважно: деньги, сила, влияние. Хамство через край, нежелание соблюдать нормы поведения в обществе, а себя, любимого, в обиду не даст – всё, что может быть принято за «наезд», может стоить автору здоровья или жизни. Нередко это лишение здоровья или жизни превращалось в показательную экзекуцию. С более традиционными блатными «бригады» (или «братва») никак не были связаны, более того, обычные воры в законе не любили «братву», считая их «беспредельщиками». Но всё же эта задушевная компания сумела оттеснить конкурентов, даже породив новый сорт «воров в законе» – «апельсинов» (тех, кого короновали за деньги). Здесь правило, вынесенное в название главы, обрело более отчётливые очертания, перестав быть чем-то туманным и экстремальным. Конечно, обыватели не любят «бригадных», но это связано с тем, что данная прослойка нарушает баланс в обществе, и это привело к тому, что многие обыватели пошли в ряды политических партий, которые обещали навести в стране порядок, вычистив всю нечисть и гадость из неё поганой метлой. Именно это обстоятельство, но не в России, а в Италии (и в Германии) привело к власти фашистов, а в России в разное время привело к Октябрьской революции и усилению в обществе правых настроений. Что это дало в итоге – разговор, который не касается данной главы.
               
                «Vox Populi».
   
   Итак, в Италии конца 1920-х годов к власти пришёл бывший коммунист, а ныне основатель фашизма Бенито Муссолини. Он железной рукой начал наводить в стране порядок. Бойцы в чёрных рубашках молотили дубинками тех, кто был против власти дуче, а некоторых заставляли глотать живую лягушку с касторкой. Германия с её расстрелами неугодных и жестоким отношением к арестованным оппозиционерам не подлежит комментарию – и так всё ясно. Власть фюрера (дуче, «отца народов») в странах победившего фашизма была почти безграничной (на деле страной управляла партийная олигархия, которая использовала харизматических персонажей для парадной вывески). Эта власть покоилась на завышенных правах тех, кто был членом победившей (и теперь единственной) партии, точнее, крупных партийных функционеров. Также такая власть стремилась всё время подавлять врагов – неважно, внешних или внутренних. Некто Вольфрам Вейднер сказал на этот счёт: «Националисты не могут быть довольны, пока не найдут кого-то, кто их обидит». Если поиск врагов вовне закончен, и они побеждены, врагов ищут в своей стране – и если нет реальных, их придумывают. А Геннадий Малкин к этому добавил: «Патриот не столько хочет за что-то умереть, сколько кого-то убить». Националист-«язычник», автор нашумевшей книги «Удар русских богов», Владимир Истархов приводил такой факт: когда представители Белой Гвардии услышали песню «Слушай, рабочий», то они взяли для своей песни строчку:
                Смело мы в бой пойдём
                За власть Советов,
                И, как один, умрём
                В борьбе за это.
   Строчка была переделана для антисемитской песни и выглядела примерно так:
                Смело мы в бой пойдём
                За Русь Святую,
                И всех жидов убьём,
                Сволочь такую.
   Выводы очевидны. При всём мнимом желании умереть за свою «Отчизну» патриоты на деле этого не хотят и ставят себя в положение априорных победителей, которые всё равно будут править миром. Таким победным пафосом пропитаны песни нацистской группы КОЛОВРАТ, которая со всей возможной настойчивостью вдалбливает своей аудитории мысль о том, что белые победят всех, и «врагу остаётся только молитва» (цитата из песни группы). Патриоты мнят себя хозяевами мира и стремятся укрепить свою нацию (страну) во всём мире, как гегемона для всех. Они готовы сослаться на «исторические свидетельства» о власти и могуществе своей расы в прошлом.
   Ряды патриотов можно примерно разделить на три неравные группы. Одна (самая малочисленная, к слову) – это наивные романтики и «благодетели нации», которые строят теории и пытаются воплощать на практике идею такого «благородного общества», где будет истина и торжество Великой Страны (Великого Народа). Немногие из них становятся знаменем движения и даже формальными главами государств. Вторая группа – это слабоумные люди, которым надо всё время показывать, куда идти. Это основная масса, и на её крепких плечах патриотизм держится, пока от его ига не устают те же массы, которые его вознесли на трон. Именно эти персонажи громят рынки, где торгуют инородцы, и обвиняют этих инородцев в том, что они отнимают у «титульной нации» рабочие места и кусок хлеба. Третья группа – жулики и бандиты, которые видят в битве с врагами шанс урвать жирный кусок, и чтоб за это в тюрьму не посадили. Это – костяк партийной олигархии и солидная часть мелких карьеристов, которые поддерживают режим, чтобы позднее выдвинуться за его счёт и иметь власть и возможности. Впрочем, они же и подтачивают позднее такие режимы, если их не уничтожает революция у себя или нападение извне. Здесь, к слову, очень даже неплохо чувствует себя криминалитет (казачество – хороший пример). Именно они поддерживают больше всего всевозможные больные фантазии, которые позволяют найти врага и безнаказанно поживиться при его устранении. Как сказал один из боевиков Русского Национального Союза: «Мы будем ходить по домам и брать там всё, что хотим, а те, кто до этого смеялся над нами, будут лизать нам сапоги».
   И ещё: для всех патриотов характерна такая черта, как «перемазывание» в духе лисы из русской народной сказки, которая весь мёд съела, а на волка это дело спихнула, что он съел. Один уголовный элемент в России заявил как-то в журнале, поясняя смысл своей антисемитской татуировки: «Жиды в России проникают во власть и подчиняют себе всё, а потом щиплют себя за задницу, говоря, что их притесняют» (неточная цитата). В принципе, именно так и говорят о евреях (и инородцах вообще) аналогичные гниловатые персонажи вроде «интеллигентного» телеведущего Алексея Пушкова (канал «ТВЦ», передача «Post Scriptum») или его коллеги Михаила Леонтьева, начавшего с тупого копирования программы «Итого», тогда бывшей на НТВ (речь идёт о ныне здравствующей программе «Однако», идущей на Первом Канале), а ныне сующего свою небритую физиономию, куда только можно. И как раз, так и поступают «имперские нации», захватывая власть в своих странах и не переставая истерически визжать (кстати, Леонтьев и Пушков – редкостные хамы) о том, как их «великую» нацию прижимают со всех сторон янки, жиды и международный терроризм – или кто ещё в других странах. Этим данный контингент прикрывает настоящую цель своей хунты и её паствы – взять всё, что только можно, а кто будет мешать, тот получит по ушам. Если всё-таки не получит сейчас – в будущем «к винтовкам прикрутим штыки», и враг будет повержен. Ошибки предшественников (Гитлера, Пиночета, Перона, Дювалье) не учитываются, точнее, учитываются очень слабо, а от их опыта часто открещиваются.
   В плане «объекта патриотизма» эти персонажи могут быть поделены на националистов («уникальность нации», как знамя борьбы) и «державников» («величие государства» в качестве иконы). Первые настаивают на том, что на их нацию воззрел бог и наделил её всем хорошим, а остальные нации просто дебилы и лохи, их уничтожить. Вторые не особо парятся по части чьей-либо национальной принадлежности, ставя во главу угла полезность человека для государства. В обоих случаях человек – это приложение к идее, то есть он выступает в роли инструмента для достижения целей партийной олигархии. Сам он за это получает элементарные блага, которые ему  преподносятся, как истинная необходимость для «представителя лучшего народа» («гражданина лучшей страны»). А на деле всё лучшее имеют те, кто стоит у руля власти. И это зачастую на деле лучшее. Отсюда жёсткий государственный режим, где не желающего есть общеупотребительную баланду вычёркивают из списка едоков. Формально здесь идёт борьба с преступностью и создание общества, где насаждается «высокая культура» (если без кавычек, то только формально – и только те образцы, которые помогают в пропаганде и агитации правящей партии). Для развлечения широких народных масс сознательно насаждается слабоумная массовая культура, несущая в себе или функцию «промывания мозгов» или функцию вбивания в мозги агитпропа, который замещает в человеке самостоятельное мышление, делая его рабочей или боевой машиной «Империи – Сверхкорпорации». Именно это обстоятельство стало причиной высказывания Эрнеста Хемингуэя о патриотизме, как о «лжи, изрекаемой бандитами».
   Вообще, если говорить о патриотизме и лжи (точнее, о патриотизме и мифах), то это очень глубоко взаимосвязанные вещи. Патриоты создают радужные картинки своего прошлого и фантазии об уникальности своего народа на физиологическом уровне, рисуя его лучшим во Вселенной. Один из идеологов чилийского фашизма, Мигель Серрано, однажды сказал, что Иисус Христос – герой скандинавской мифологии. Это – пожалуй, один из самых неуклюжих патриотических мифов, но он подчёркивает основную суть патриотической идеологии: «Мы – лучшие из лучших в этом мире, нам  принадлежит всё, и мы это когда-нибудь обязательно заберём». Человек по имени Уильям Индж достаточно метко определил две причины единства патриотов: «Иллюзии об общих предках и общая ненависть к соседям». Без этого часть патриотов будет вести «растительную» жизнь обывателей, а остальные станут бандитами с большой дороги, которые будут грабить друг друга и не в то время и не в том месте оказавшихся обывателей.
   Кстати, именно консервативное общество никогда не бывает действительно патриотическим. В нём все идеи – особенно такие фантастические, как у тех же патриотов, – имеют минимальное значение, и используются в прикладном виде, а отнюдь не ставятся во главу угла. Патриотизм в данном случае может от силы быть только идеей самозащиты во время войны с желающими всем показать свою силу молодыми формациями (религиозное движение, скажем, или политическая группа). В целом человек консервативного общества к этой системе взглядов не близок вообще (за что консерваторов страшно не любят патриоты, считая их «амёбами»). Он, конечно, может примкнуть к правым, если на то существует историческая необходимость (как это было в США после 11 сентября 2001 года), но если правые борзеют без меры – он от них переметнётся к левым. Реально консерваторы на политической карте – это «центристы», относящиеся к политике, как к печальной необходимости. Они рассматривают государство, как гарант стабильности, в котором важнее всех замечательных и правильных идей благополучие граждан. Если для этого надо применить жёсткие меры – как ни жаль, но приходится, если же случай позволяет без этого обойтись, то так и будет. Главное, чтобы народ был не сильно голоден и имел некую систему ценностей, которая будет для него чем-то вроде системы знаний о мире. Во главу угла здесь ставится разумный эгоизм, который связан с минимальной отягощённостью категориями вроде «нации», «народа», «Отчизны» и иной прочей пакости, за которую ты обязан сложить голову. Как раз то, что патриоты обзывают грязным ругательством «демократия», и о чём Гарри Трумэн некогда мудро сказал: «Нет ничего в мире хуже демократии, но это – лучший государственный строй, до которого додумалось человечество».
               
                Демократия.
   
   В прямом своём смысле слово «демократия» с греческого переводится, как «власть демоса», то есть власть широких масс, которые составляют некое «среднее арифметическое» от населения страны с демократическим строем. От этой печки мы и будем плясать далее.
   Очень распространённая ошибка тех, кто ругает или, напротив, чересчур превозносит демократию, заключается в соотнесении понятия «демократия» с понятием почти полной свободы. На деле же всё не так. Есть интересы тех, кого называют «народом», и есть интересы личности. Их совпадение и есть тот момент, когда демократия является либеральной или тоталитарной (о чём выше уже говорилось). Иногда эта система становится более сложной (если демократия воплощается в очень широких массах), когда «система сдержек-противовесов» имеет «промежуточный вариант» взаимоотношений Личности и Социума – то есть баланс уже не между отдельными людьми, а между их группировками (вот как раз на этой платформе и работает парламентаризм, который считается приметой демократического строя). Данный «слоёный пирог» характерен для большинства демократий – особенно для федераций.
   В целом демократия – это учёт интересов основной массы населения тех мест, где она является государственным строем. Все правовые акты здесь – это учёт среднеарифметических интересов гражданина, то есть индивида, так или иначе работающего на общество (и неважно, что он всё это делает ради личных интересов). Экстремальные точки «срезаются» законодательством и общественной реакцией. Цель – стабильность, когда все люди имеют, что им нужно для счастья, и все экстремальные проявления минимальны. То есть ты можешь идти по улице, чётко зная, что тебя ни за что не задержат менты и не ограбят бандиты, потому что ты в правовом отношении защищён законом и это признаёшь. Ты можешь верить в бога или не верить, пока это не мешает интересам большинства (в тоталитарных демократиях на твоё неприятие тех догматов, которые довлеют в обществе, глаза закроют в меньшем количестве случаев). Правящая олигархия в таком государстве – это руководители тех или иных социальных групп, которые помогают реализовать их интересы в жизни общества (либеральная демократия) или некий «совет мудрецов», который относительно рационально выстраивает режим, в котором прав у индивида несколько меньше, чем у социума, но это для его же блага (как это было в СССР, скажем). Здесь не так много произвола власти, и она даже при тоталитарном характере данной демократии вынуждена учитывать интересы тех, кем управляет. Но в тоталитарной демократии, скажем, тот же парламент часто имеет «низшую палату», которая является совещательным органом и способствует поддержанию связи «верхов» и «низов». А вот либеральные демократы используют парламент (неважно, одна там палата или две) именно для полноценной законотворческой работы, утрясая все детали (как Госдума РФ при Ельцине), пока всё не будет окончательно согласовано. И какие-то из фракций могут протормозить или даже завалить тот или иной законопроект, если им и их избирателям это невыгодно. Конечно, это всё заметно снижает эффективность законотворческой работы, так как парламентарии – живые люди, да и за ними стоит «средняя масса», а отнюдь не конкретные люди, чьи интересы на самом деле не учитываются на сто процентов, поскольку есть не только они, но и социум, предназначенный, как ни крути, для некоторого ограничения индивидуумов, чтобы всем было одинаково хорошо (сейчас не идёт никаких разговоров о том, что реально так, чтобы ну, абсолютно всем хорошо сделать, никакая система не может). Вот отсюда идёт вся критика демократии, на которую не скупятся фашисты всех мастей – от Гитлера и Баркашова до Веллера и Анпилова.
   Отсекатель в демократических системах и есть основной сдерживающий фактор, а параметры его работы до примитивности просты – не допускать того, чтобы в социуме появлялись сверх меры сильные векторы, ведущие к крайним точкам, независимо от того, левый это крен или правый. Яростные противники «римлянина по имени Статус Кво» демократии невыгодны, и не имеет значения, стоят они за всеобщую свободу или за тотальный порядок. В силу этого такие движения демократическое общество сглаживает или даже ликвидирует. Остаётся средняя масса – тот самый «демос», то есть не явная «элита», но и не «дно». Кстати, демократия – это декларативный принцип управления в протестантизме, именно его установления формально требуют представители этих религий – в отличие от чётко настроенных на феодализм «никейцев» (греко-ортодоксы, католики, грегорианская церковь Армении). И это – причина споров между данными церквями, а также отправная точка для современной европейской демократии. Раннее же христианство – это ярко выраженный теократический фашизм, в котором всё подчиняется духовной олигархии, которая основывает всё на общинном устройстве, где частная собственность очень условна (если она вообще есть), а личное мнение, как феномен, просто отсутствует. Сатанизм – это «личная анархия», выраженная в построении своего закона во Вселенной, а Викка больше напоминает unity, характерные для хиппи и многих нынешних панков. В этом отношении они с демократией немного не в ладах, и если они существуют в демократическом обществе, то только на автономных началах, если данные начала признаны в основной массе общества. В принципе, для демократий в общем охвате такой феномен достаточно характерен, и часто является ещё одним их «больным местом», по которому противники демократии проезжаются при любом удобном поводе. Степень автономии здесь зависит только от либерализма правящей олигархии (или парламента). То есть ровно настолько, насколько учитываются интересы «всех» и «каждого».
   Вообще, если рассматривать всё это с точки зрения учёта интересов, то есть некие условности. Рассмотрение интересов индивидуумов упирается в некие ограничения, связанные с нормами общежития, а «все» на самом деле не так уж и «все», так как всегда (и тем больше, чем шире массы) находятся те, чьи интересы мало учитываются. То есть тот самый «антисоциальный элемент», о котором с тайным страхом говорят те, кто так или иначе выступает против демократии, призывая к фашизму, и на который делают ставку те, кто решил, что анархия – это тогда, когда вообще нет законов и норм общежития. И вот они-то и начинают разжигать страсти, говоря о притеснении народа в этих  демократических режимах. Одни из них требуют ненормированной степени свободы (разумеется, для себя – больше, чем для остальных), для других же важен чёткий порядок, который они безоговорочно считают абсолютным идеалом государственного строя (кто у руля – с одного раза без показывания пальцем угадаете). Чтобы держаться, демократия ощетинивается штыками и пушками (октябрь 1993 года в Москве это лучше всего показал). Мирная и не задевающая интересы индивидуумов демократия чаще всего существует, как естественный строй, в стабильном обществе, и на переломах эпох держать всю эту массу в узде бывает попросту невозможно. Или распад, или же туже гайки закрутить придётся. Но до момента, когда ситуация стабилизируется (и поэтому американцы сейчас того же Буша-младшего ругают, что забавно, за то, за что осенью 2001 года были готовы целовать в шницель). Так работает Отсекатель. И тем более жёстко, чем больше выросло новообразований. И на этом фундаменте работает общество, которое по глупости или же ожирению мозгов хает господин Веллер. То вот общество, которое позволяет ему и ему подобным выдвигаться и не быть «съеденными» друг другом в карьерной сутолоке и «борьбе за идею». И на его платформе они начинают строить свои режимы, выиграв выборы за счёт популистских лозунгов.
               
                Анархизм и либертарианство. 
   
   Самая большая ошибка тех, кто судит анархистов со своей колокольни, от них далёкой (в их числе находятся «традиционалЪ-консерваторы») – это то, что анархия понимается, как полное отсутствие власти и авторитетов. Козе понятно, что это «житьё вразброд, как махновцы хотят» (Маяковский, как вы понимаете) быстро заканчивается, и на его месте частенько вырастает «закон силы» («кто сильнее, тот и прав»), а то и просто фашизм. Так же, собственно, и либертарии – не чистые теоретики. Тоже из статьи газетной: «Попробуйте воплотить идеи анархизма в жизнь, и я посмотрю, через сколько минут вы станете бомжами». Автору этого письма в «Комке» можно смело доставать из своего тощего кошелька оставшиеся после уплаты налогов государству и дани гопникам денежки и аккуратно продвигаться к ларьку с продуктами питания, не забыв положить в удобное для изъятия на предмет предъявления место паспорт, дабы со слезами на глазах купить искомый ящик пива (если он не на шампанское спорил) и удавиться дома по причине такого облома. Он просто не знал, где споткнулся. Ведь анархия – это не бардак, а идея совместного существования личностей в обществе, которое не базируется на государственной власти. Здесь работает внутренняя дисциплина. То же самое можно сказать и о либертарной идее.
   В самом деле, если взять классический пример анархизма – сквоты и unity панков, так там нет бардака. Например, там есть такие принципы, как порог свободы («свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого») или принцип зарабатывания денег (один месяц кто-то зарабатывает деньги на всех, а остальные занимаются творчеством и активизмом, и так по очереди). В тех же командах наподобие знаменитых групп «Food Not Bombs» участвующие работают в равных долях, никто не сачкует. Деньги для акций чаще всего собирают всей командой, существует чёткое распределение, кто и что делает. То есть это не просто толпа непонятная, здесь есть совершенно чёткие правила, связанные с тем, что сам человек отвечает за свои слова и поступки и действует, исходя из «внутреннего закона в себе», а не из каких-то внешних установок, навязанных правительством или духовенством.
   Либертарный социализм, в принципе, больше близок к традиционному пониманию государственного строя, но для государства достаточно мягок, что опять же предполагает личную культуру и дисциплину граждан, а не то, что граждане получают какие-то установки от «бога» или «хозяина», если перефразировать  известный лозунг анархистов. Конечно, это уже больше основано на каком-то правительстве, законах извне человека, но это не тот случай, когда человеку что-то расписывается, как у Конфуция. В этом плане либертарный строй позволяет охватить гораздо большее количество народа, чем анархизм, если не иметь в виду второстепенные (и далее по списку) договоры (между сообществами людей, а не отдельными индивидами). Этот момент, кстати, очень часто является предметом критики либертарианства и анархизма со стороны поборников более жёсткого государственного строя.
   Показательным примером того, как иногда совершаются ошибки в работе с данными методами общежития, является стрейт-эдж (straight edge, SxE). Сам по себе свод правил SxE и понимание мира – это работа на развитии в себе внутренней дисциплины и личный выбор, когда объединение происходит только на основании того, что все сами решили быть такими и объединиться на этой почве. Свобода от спиртного, наркотиков и табака, а также полное отсутствие беспорядочных половых связей – это не какой-то свод законов, а следствие самоуважения и уважения к другим. По идее, это политически упирается в анархию или либертарный социализм (примерно так мыслят те, кто исповедует идеи «Positive Youth Crew»). Но всё же очень многие люди восприняли SxE, как некую жёсткую дисциплину, которая становится чем-то вроде «концепции всеобщего спасения». Это приводит к агрессии (нападения на тех, кто не соблюдает данную дисциплину, жёсткое отчуждение от них и стремление в виде промежуточной стадии создать «диктатуру Веганов» или нечто вроде, чтобы очистить мир от тех, кто неспособен нести дисциплину движения на себе). В лучшем случае это просто жёсткое отчуждение от тех, кто не имеет отношения к движению. Насилие здесь тоже имело место быть – команды воинствующих, которые бьют тех, кто решил пивка дёрнуть или закурил поблизости, нападения на магазины, торгующие табаком, спиртным или порнографией, места проведения абортов и так далее. Большинством сторонников SxE это всё-таки отвергается, но в глазах многих стало просто символом культуры и отвратило от неё. Так же, как с анархизмом, когда в систему ценностей этого движения вносили повальный гедонизм, разбой и демагогию лидеров (как это «блистательно» делал Алексей Толстой). То, что было на самом деле, интересовало противников анархии меньше всего – для них важнее всего было то, что они скажут людям, вследствие чего анархия, как идея, будет восприниматься отрицательно или несерьёзно. Пример тому – мифология «махновщины» в российском роке, лучше всего отражённая в творчестве группы МОНГОЛ ШУУДАН, а также «бардачный» панк-рок в той же России (и не только), где всё понималось, как «делай, что хочешь, а на остальное забей». Анархист – это пьяный матрос в драной тельняшке, а если нет, то это грязный панк «под градусом» или под наркотиками, который всё время клянчит деньги у прохожих, а иногда и пытается подворовывать или же просто драться. И всё. Деятельность тех панков и анархистов, которые как-то этому не соответствуют, целенаправленно замалчивается, а тем, кто не особо серьёзен, и чья деятельность выставляет панков (и анархистов, само собой) безобидными шалопаями или мелкими хулиганами без реальной идеи, даются цензурные послабления – на экранах то и дело можно встретить панк-группы и панков, чьи высказывания и песни далеки от серьёзной социальной тематики и на все сто соответствуют тому имиджу, который усиленно крутят масс-медиа. Это приводит к известной степени недоверия масс к серьёзным панкам и анархистам – и это при том, что анархизм в массах часто находит понимание, хотя формально он так не называется, и в той же России многие говорят, что панки здесь – через одного. В какой-то мере данная ситуация с анархией напоминает лозунг ситуационистов: «Наши идеи уже есть в голове у каждого».
   Ситуация с либертарным социализмом напоминает вышеописанную, так как в этом случае мы имеем дело с представлением о теоретиках, которые не слишком далеко ушли от обитателей острова Лапута, о котором вы без труда прочтёте в знаменитой книге Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера». Что для «vox populi» и «знатоков жизни» означает просто «болтовня». Этот образ мысли и действия априорно признаётся вышеозначенной публикой полностью непригодным к практическому применению, то есть попросту бредовым. Соответственно, всякая попытка либертариев стать влиятельной силой сталкивается с отчаянным сопротивлением «Общества Спектакля», не желающим терять удобную «реальность», в которой они воображают, что живут. Не последнюю скрипку в оркестре «чёрного пиара» здесь сыграли всё те же «традиционалЪ-консерваторы», как прямо себя обозначающие, так и не имеющие представления о данном термине, то есть стихийные.
   «Как в обществе анархистов и либертариев работает Отсекатель?» – вполне резонно спросят читатели, которые добрались до этого места. Отвечу: он там работает, как часы – если ты не соответствуешь принципам сообщества, тебя из него «сольют». Каждый участник движения ценен, поскольку все в этом движении работают, реализуя тот самый «принцип Гебо», о котором они не всегда говорят (кажется, я уже говорил где-то о сходстве «икса» на руках стрейт-эджеров с этой руной). Так как реализация принципов анархии и либертарианства чаще всего реализуется на уровне небольших общин, где людям легче обойтись без лишних «управляющих органов», регулируя всё по взаимным соглашениям, то реализуется принцип unity, а общее действие по принципу «ячеечной структуры» позволяет регулировать отношения между отдельными общинами. Отличие от демократии – только в том, что вместо внешней дисциплины здесь больше работает внутренняя (в анархизме – у либертариев это несколько меньше). То есть работает балансировка, когда не желающие соответствовать правилам (минимальным и достаточно на самом деле лёгким) просто удаляются с площадки. С точки зрения таких деятелей, как Веллер, это выглядит форменным тоталитаризмом (этот взгляд весьма часто можно увидеть у quincy punks, не желающих развивать внутреннюю дисциплину и действительно воспринимающих анархию как утопию или как бардак). На самом деле всё это базируется не на внешнем навязывании норм поведения, то есть пресловутый Отсекатель находится в тебе самом, внутри, а не снаружи. Именно поэтому анархизм не глобален, и часто для его работы оказывается необходимой либеральная демократия, когда на этот вот самый анархизм не обращают внимания в обмен на то, что он не склонен к террору. Отчасти это связано с тем, что многие анархисты и либертарии имеют такую склонность «дружить против врагов», то есть они собираются вместе для создания альтернативы кому- или чему-либо (антиглобалисты против «дяди Сэма», коммунисты против буржуев, стрейт-эджеры против алкоголиков). В силу этого они оказываются в вечной оппозиции, и сама идея базируется не на реальном неприятии методов порочного общества, а на обращении их в его сторону. Это имеет основание: «внешний мир» часто враждебен к ним, и пацифизм нереален, как метод противостояния. Проблема только в том, что в этих кругах складывается «комплекс оппозиции», когда они не могут жить, не будучи оппозицией кому-то. Это мешает восприятию анархии, как метода жизни не в оппозиции.
   Так или иначе, но в анархизме (и в либертарианстве, хотя там чуть меньше) работа Отсекателя базируется на естественных началах, когда община – это естественное образование, в котором нет искусственных склеек, то есть все в ней собрались равно добровольно и на условиях взаимной выгоды. Что их и отличает от структур Общества Спектакля, в которых параметры Отсекателя задаются искусственно.
               
                Искусственная замена.
               
                Знание – сила. И карлик,
                взобравшись на плечи
                великану, видит дальше его.
                Фрэнсис Бэкон.
   
   «Мы все живём в век информационных технологий», – можно то и дело слышать отовсюду. И верно: сейчас роль информации велика, как никогда.
Борьба за обладание информацией и контроль информационных потоков – не меньшее соревнование среди людей, нежели борьба за нефть или деньги, или даже большее. Вряд ли это знамение времени, и это, должно быть, толкнуло Экклезиаста написать свою книгу о «суете сует».
   Моряки и морские историки часто говорят: как только первый обладатель корабля погрузил на него товар и повёз его по воде, вдогонку за ним вышел и первый пират. Так же и здесь: если проститутка – это первая из древнейших профессий, а репортёр – вторая, то третьей древнейшей профессией является профессия цензора. И появилась она как раз после профессии репортёра, что логично: общинная жизнь предполагает стабильность, а возможный выброс в общину информации, которая может пошатнуть баланс (например, ложь тех, кто руководит общиной или взаимные претензии) – это отнюдь не гарантия стабильности, напротив, это опасно для единого организма. И чем больше в общине назревала ситуация «человек для субботы», тем больше делалось, чтобы не было ропота по поводу неправильных действий руководства или ещё каких там революционных шагов.
   Эзотерия в магии – это пример такой цензуры в духовном плане. Известно, что католическая церковь не только запрещала переводить Библию с латыни на другие языки, но и иметь её дома тем, кто не является священником. Один из лидеров Реформации, Мартин Лютер, в первый раз прочёл Библию, когда учился в университете, и сия книга была прикована к стене цепью. Чешский учёный и богослов Ян Гус был приговорён к сожжению на костре не только за «ересь лоллардов», но и за перевод Библии на чешский язык, так как этот акт привёл к ослаблению влияния католического духовенства, а с ним также ослабилась власть немецких рыцарей в Чехии.
   Цензура в искусстве – от гонений на бродячих актёров и вольнодумные сочинения Средневековья до нынешнего (2006-2007 годы) движения «Мы за живой звук», – родилась из того же корешка: искусство является не меньшим методом донесения информации и формирования личности, чем религия или политика, и всё в нашем замечательном мире взаимосвязано. Следовательно, здесь важно было не допустить мало-мальски разрушающих общественное устройство тенденций и не упустить власть над мозгами широких масс. Это автоматически предполагало цензуру. И совершенно не зависело от того, как формируется община – естественно (и цензура не нужна, так как её заменяют взаимные договорённости) или искусственно (где эти самые договорённости заменяют репрессии против бунтующего элемента – цензура из числа таких методов). И чем меньше естества и больше тоталитаризма в обществе (а это взаимосвязано), тем жёстче рамки цензуры. В демократиях цензура очень мала, или её роль достаётся общественному мнению, которое топит опасные тенденции в «болоте мещанства» или искореняет. И чем демократия больше склонна к либерализму, тем меньше цензура (заменённая той самой жуткой «политкорректностью», которая распространяется по всему миру, нередко в своих проявлениях доходя до абсурда). В среде анархистов цензура не нужна по простейшей причине: все с пониманием относятся к интересам других, и никого не нужно ограничивать.
   Искусственное ограничение информационного потока в обществе, где роль цензуры достаточно велика, идёт в двух направлениях – извне (желание того, у кого власть, контролировать информационный поток) и изнутри («эго» не примет никакого давления извне, если его не сориентировать в направлении, желаемом авторами цензуры). Цензура извне – это классические репрессии против всяческой «крамолы», запретительная политика и активная реклама «правильного продукта». Изнутри такой цензурой являются ограничения, которые принимает для себя индивид, принимая только определённую часть информопотока. Эту внутреннюю цензуру можно воспитать и извне – как через репрессии, так через мягкое или жёсткое продавливание (например, различными формами внушения необходимости в таком ограничении потоков информации). То есть можно запугать человека смертной казнью, а можно внушить ему, что впитывание той информации, которую он должен получать – это знак принадлежности к оптимальной или элитарной среде. И в обоих случаях человек сам решает ввести в своей голове цензуру. Только извне – это репрессии против не желающих идти в правильном русле и потреблять, как все (казни, изоляция, запугивания) или же создание полной невозможности для членов общества «в целом» получать о чём-либо полную информацию (уничтожение источников опасной информации или явлений, которые могут увести от правильного для данного общества образа мысли, сокрытие информации). В мягкой форме это – обильное заполнение головы члена общества информацией, которая заставит его чувствовать себя умнее прочих, не будучи таковым, а также реклама, которая способствует тому, что люди потребляют нужный информационный (и не только) продукт, не желая ничего другого.
   Изнутри практикуется множество методов искусственного отсечения «не той» информации. Но самые ходовые – это «бритва Оккама» и «принцип настоящего доллара».
   «Бритва Оккама», получившая своё название в честь английского богослова Уильяма Оккама, являет собой следующий принцип: «Не изобретать новых сущностей, пока можно обходиться старыми». В плане контроля информации это сводится к отказу принимать информацию, без которой в данный момент можно обойтись. Способ этот настолько распространён, что всевозможные «голоса народа» (частенько протестующие против такого наименования, но таковыми являющиеся) без знания об Оккаме и его философии номинализма применяют его метод, гневно отвергая «навязывание мнений» и говоря о том, что их не интересует история (география, религия, экономика).
   «Принцип настоящего доллара» кажется схожим с предыдущим методом, но он не тождественен ему, так как Оккам всё же предполагал возможность смены «головной библиотеки» в соответствии с необходимостью (приём новых сведений и «списывание в архив» старых). Здесь отказ от приёма «не той» информации куда категоричнее: что не вписывается в «правильную идею», отметается напрочь, как бы ни заблуждался носитель последней. Название метода связано с историей, произошедшей в США в XX веке: в банках «Страны Жёлтого Дьявола» и прочих точках, связанных с деньгами, был жуткий наплыв фальшивых денег. Причём, были образцы, которые были не хуже настоящих. Чтобы лишний раз не тратить время на изучение такой прорвы фальшивок, всем, кому приходится часто иметь дело с деньгами по роду деятельности, показали настоящие банкноты: что не так в банкноте – не принимать в оборот. Этот метод активно применяется в христианстве или тому подобных тоталитарных идеологиях. 
   Нельзя сказать, что внутренняя цензура всегда насаждается «сверху», её можно и изнутри установить, но это очень часто регулируется «наверху» при помощи мер, которые порицают нежелание сотрудничать с Системой или же, напротив, поощряют конформизм, а с ним и внутренние самоограничения («чей хлеб ем, того и вем»). Так или иначе, всё это искусственно, как и та система, которая породила это «чудище», которое здесь нормально, так как в этой системе нужно применять какие-то правила, которые её цементируют, в противном случае она просто отстегнёт коньки. А если эта система завязана на автократию или олигархию, то с падением олигархии вся эта система идёт в красивый такой гробик с кистями и серебряными ручками. Какие-то меры для поддержания порядка здесь просто необходимы, и цензура (в широком смысле слова) здесь оказывается необходимой, как и чёткая система правил, которая будет регулировать некоторое количество действий индивида (если система не предусматривает тотальный контроль). То есть, порочна не сама цензура, а то, что заставляет создавать искусственные ограничения в какой бы то ни было сфере. И борьба с цензорами и цензурой в данном случае не сильно отличается от вымещения злости на плети, которой тебя высекли (в Японии, к слову, специально создаётся «система искусственного сброса» в виде звуконепроницаемых будок, где можно вволю поплакать, не привлекая внимания окружающих, или кабинетов, где стоят манекены, изображающие начальников предприятия – чтоб не самому оригиналу за обиды по морде лица настучали). Если бороться, то со всей системой, так как пресловутый «корень зла» находится в ней, а не в цензуре.
   Как уже было сказано выше, в данном случае это – следствие того факта, что вся эта система неестественна. Говоря словами богословов, многие из которых  работают на эту систему, она – «от дьявола», то есть, совершенно не соответствует принципам, заложенным Божеством, так как на его месте находится «эго» её создателей и (или) их желание получать стопроцентный результат при нуле собственных усилий на начальном этапе. То есть вместо развития внутренней дисциплины идёт привитие извне дисциплины для тех, кто будет обслуживать правящую олигархию. Равного взаимодействия здесь нет, да и не предполагается, так как кто-то хочет всё себе, а другие пусть на них вкалывают. Но другим это может не понравиться, и они захотят уже себе справедливости. Это предполагает жёсткий передел собственности, и тут не обойтись без «наждачных» мер в лице революции. Чтобы её не произошло, в сознание людей впихиваются догмы, утверждающие, что вот такая форма существования и есть традиционная, а те, кто её поддерживают – самые, что ни на есть, консерваторы, то есть хранители традиции (вот откуда растут ноги у идей господина Веллера и прочих «традиционалЪ-консерваторов»). То есть под себя подминается всё, лишь бы не быть пойманными на лжи, а лишние объективные факты в их идеологических трудах только помогут не быть пойманными на вранье. И там уже не будет важно, что и как на самом деле, ибо сэр Фрэнсис Бэкон был ещё как прав, когда сказал: «Клевещите, клевещите, что-нибудь, да останется». А то, что их имена могут в истории быть отмечены не в самых приятных красках, им всё равно, потому что такие люди не верят в свой бесславный конец, пока он не приходит. Только тогда уже поздно что-то менять.
            
                Послесловие: новый «Анти-Дюринг»?
   
   Что как раз менее всего соответствует истине, хотя автору этих строк не просто глубоко чужда позиция Михаила Веллера и его книги – автор за то, чтобы Веллера самого публично выпороли, а лучше, чтобы повесили. Всё дело-то в том, что людям нужно иногда напоминать, что понятие розы не больше пахнет, чем понятие прыжка прыгает, и не всё то золото, что блестит. Если бы это было не так, то не было бы «Дюринга» в лице Михаила Веллера, поскольку поборники Традиции сразу распознали бы в нём враля, и книга о «последнем шансе» никому не была бы интересной. Веллер – это просто очень скверная пародия на Уэйна Ликёрмэна (Рам-Цзы) в худшей форме. И Рамеш Балсекар здесь рядом не стоял, поскольку такие успешные люди не пишут глупостей для заработка (Рамеш Балсекар до самой своей кончины возглавлял не только общину последователей Адвайты, но и крупный индийский банк). Таких «благодетелей», как Веллер по России – пруд пруди, и то, что он занимается откровенным хамством, делая вид, что он лучше нас знает народ, для России не новость: Иван Сергеевич Тургенев, классик той самой «великой литературы» написал о Евгении Базарове в «Отцах и детях», только Базаров был нигилистом, и для него понятие «консерватизм» было бы просто бранным, да и в своей жизни он сделал для пользы окружающих его людей несоизмеримо больше, нежели Веллер.
   То, что нужно было внести ясность по этому вопросу – сто процентов, что это именно так: уж слишком много желающих объявить очередную версию «народа», «расы» и «нации» тянет на себя одеяло Традиции и консерватизма, на деле призывая к очередному переделу собственности в мире – понятно, для кого они это делают на самом деле. Товарищ (хотя ему тамбовский волк товарищ) Зюганов говорит о социализме, хотя на деле он призывает к тому, чтобы вернуть не только дешёвую колбасу (которую он вечно возит с собой), но и власть партии, в которой находится он. Господин Иванов-Сухаревский на каждом углу пытается орать о «консервативной революции», забывая, что консерватизм и революция несовместимы, а изменения в консервативном обществе происходят эволюционно (это декларируют российские либералы из тех, кого называют «демократами»), поскольку это общество стабильно и пока не находится в состоянии стагнации, когда действительно возникает революционная ситуация.
   Нет у России и своего особого пути. Точнее, он есть, но в отрезке времени и пространства, где она находится – и это только поправки на ветер. Законы природы работают везде одинаково, и ветер в Канаде так же получается от неравномерного нагревания Земли Солнцем, как и в России или Танзании. А если России или Америке наступает крантец, грубо говоря, то можно хоть на целую библиотеку написать советов, но смерть неизбежна, как крах Михаила Веллера (и капитализма). Больше того, России в том самом виде, на который господин Веллер мастурбирует в свободное от графоманских занятий время, уже давно нет – есть государство на распутье, которому уже указал путь ныне покойный Борис Ельцин, что кое-кому не нравится, так как он хочет получить всё сразу и много.
   Тема взаимоотношений социума и личности? Да, и разговор об этом не закончен, так как тонкая книжка не может вместить в себя всего, что касается этого процесса. Есть другие книги об этом, в их числе и то, что написано вашим не самым покорным – читайте и делайте выводы.
   Очередная попытка опровергнуть историческую реальность? Если это так, то не стоило и читать. С другой стороны, историки – тоже люди, и у них есть своё мнение насчёт предмета изучения, либо им надо кормить семью, что их и подвигает переписывать историю время от времени. Отсекатель – это не из области идей, это закон природы. Следовательно, изучение этого явления – не поле деятельности историков, а отрасль естествознания (в физике и химии это – законы сохранения). Но вся история человечества – это вечные попытки доказать Вседержителю, что и мы, то есть человечество, тоже не из бумаги, ну, шут с ним, из красной глины. Всё равно, из чего, главное, что мы тоже все творцы по-своему. И со временем становится понятным, что не стоило это опровергать, так как удобно (и для этого совсем не надо читать Лао-Цзы). А то, что это становится нужным в определённые моменты истории, вам всем и без этой книги ведомо. По большому счёту. А по гамбургскому – в каждом из нас находится частица Божественного, но основная-то масса понимает это так, что они все априори есмь бессмертные и всемогущие боги. И когда их посещает мадам с литовкой, которая уже не к канарейке, это очень обидно, и неохота всё терять – не индейцы же.
   Что же тогда эта книга? Иголка в «филейные части» всем тем, кто всё ещё наивно верит в «народ» и «правильную власть» за пределами Божества, а для тех, кто не совсем понимает, что такое Традиция и консерватизм – введение в суть данных явлений. И, как ни странно, но лучше, чтобы для таких книг не было поводов, то есть люди в массе были умнее, чем часто бывает. На том и завершим пока.
                1. 07. 2007.

   Огромное спасибо Богу и Богине – за то, что всё есть, и эта книга закончена, Kiska 221 – за то, что помогает в работе, хотя и тихо поддерживает «народ» и «правду», Александру Кучуку – за некоторую помощь в работе с компьютером, неформалам на улице и не только – за многолетнюю поддержку в деятельности на поприще искусства и не только.
   Спасибо сети «ТинТо», кофейням «Сибирский Провиант» и «Суши-Терра», кафе «Снедин» и «Золотой Гусь», ресторану «Il Patio» – обслуживание и кухня. Также огромное спасибо сети «МКС» за то, что провели и в наш дом тоже канал «A One», этому каналу – за хорошую музыку и полезную информацию.
   Огромная благодарность магазинам «Логос», «Живые мысли», а также магазину «Comsite» – хорошие книги и диски.