Любовь серой лошади к часовому поясу

               

 Серая в яблоках лошадь проснулась с ощущением мутного осадка в сознании. На ночь она прочитала пару книг популярного мыслителя Кобылянского. Как результат, её мозги, с самого вечера свернувшиеся наподобие улиточной раковины, всё ещё кричали внутри черепа, бессильные перед философским абсурдом. Более того, в ушах царила болезненная сухость, словно голову изнутри выложили ватой. Переднюю часть морды хотелось отрезать, потому что и ноздри заложило сухостью.
- Неужели я заболеваю? – подумала серая лошадь. Усилием воли она попыталась развернуть мозги и расправить их. Однако, они не поддавались и продолжали изнурять её психику нескончаемыми воплями.
- Ничего, само пройдёт, - смирилась лошадь.
 За окнами холодило и гулял ветер, но это мало кого волновало, и серая в яблоках принялась собираться на работу. В хлеву витал запах прелого сена, человеческих ног и её лошадиных собратьев: двух пржевальских, одного гнедого, вороной и низенького пони; спящие тела стояли в ряд у противоположной стенки.
 Серая задержала взгляд на утлом задке пони и замерла, унесённая морем воспоминаний. Когда-то она водила с этим коротышкой любовные шашни. Стыдно вспоминать; та любовь была не просто падение, а настоящий падёж; та любовь заставила её потерять голову и гордость с ней заодно. Сон тоже пропал: она грезила о том, как пойдёт с ним рядом в одной упряжке по усыпанной розами дороге, и как они сольются в страстном экстазе.
- Что я в нём нашла? – спрашивала она теперь, оглядывая его кривые ножки и неказистую фигурку. Кстати, её страсть имела печальный исход: скудный умом пони не пожелал разгадать лошадиную тайну и отвечал на её заигрывания изумлённым молчанием. То ли не верил своему счастью, то ли не захотел ему верить. В общем, не получив признания и вызвав лишь насмешки пржевальских, серая в яблоках начала охладевать к нему. Несчастная любовь послужила импульсом к осознанию собственной никчемности и потихоньку погрузила в тоскливую депрессию. Жизнь текла мимо. Лошадь перестала есть, забросила работу и уже приготовилась отойти в мир иной, когда в её жизни появился он. Часовой пояс.
 К слову сказать, часовой пояс – это пояс, на который прикреплено множество часов, циферблатов, маленьких и средних, счётчиков, спроваживающих секунды в неведомую бездну летающих чисел…
 Так вот. В её жизни появился он и принёс с собой смысл. Смысл лежал на поверхности часовых стрелок.
 Помнится, она сидела в пушистых опилках, на самом деле ехидно коловших серый живот, и к ней подошла вороная  с прижатыми ушами. Прижатые уши у лошадей означают гнев, поэтому страх защекотал гриву.
 - Тебе подарок принёс озёрный селезень. Подарок-талисман, - сказала вороная. – Правда, чтобы получить его, тебе нужно встать. Я смогла принести лишь его отзвуки в своих ушах.
 Она наклонила крепкую чёрную морду к шее серой и подняла уши, разомкнув пленённые отголоски. И серая явственно услышала горячий ритм жизни, подпаливший шерсть: тик-так, тик-так…
 Истощенная долгим голоданием, серая лошадь с трудом встала, потрясла закружившейся головой и поковыляла на улицу.
 Поговаривали, что озёрный селезень умеет воскрешать, крякнув всего два раза. Этому он научился во время своего кругосветного путешествия, которое ограничилось просторами Сибири. Там шаманские куры поделились с ним некоторыми магическим секретами, и селезень вернулся домой заматеревший и сплошь покрытый седыми перьями. После поучительного путешествия он стал практиковать целительство и насильственное переселение душ.
 Лошадь различила его контуры в дальнем углу загона. Селезень вспорхнул и приземлился на её спине, украшенной яблоками, словно рождественская утка. За неделю удрученного лежания в опилках яблоки выцвели, и селезень аккуратно передвинулся к острой лопатке, чтобы случайно не задеть их. Казалось, яблоки сейчас скатятся по ребрам с выпиравшего хребта.
- Серая, как же ты похудела! – он покачал клювом. – Раньше ангелы прилетали к тебе по ночам и разрисовывали тёмными узорами твои бёдра и бока. Но и они покинули тебя на время болезни, а земля выпила из копыт последние силы.
- Так пересели мою душу из этого гиблого тела! - слабо произнесла лошадь.
- К сожалению, врачевание даётся мне лучше, чем нанесение вреда. Поэтому я скорее склонен вывести тебя из душевного кризиса.
 Он взмахнул крыльями, пролетел разок под её впалым брюхом, и снова занял место в районе лопаток. Звонко щёлкнула застёжка, и с тех пор горячий ритм жизни не покидал серую лошадь. С тех пор её тело окольцовывал часовой пояс, напоминая железный обруч, обхвативший бочку. Его чёрная полоска начиналась прямо за передними ногами и изящно подымалась по боку на спину, а затем опять спускалась и впадала в своё начало, замыкая круг. Пояс не перетягивал шкуру; лошадь могла спокойно двигать  чёрное кольцо мордой, повернув голову назад. Всю его поверхность покрывали циферблаты, маленькие и средние, овальные и квадратные, с камушками и без, и каждый циферблат показывал время в одной из двенадцати частей света. Прежде чем застегнуть его, селезень перекрутил полоску пояса в одном месте, образовав одностороннюю поверхность. Таким образом, время не могло сбежать и не стекало с пояса. Несмотря на резвость секунд и невозможность остановить временной поток, всегда вызывающую щемящую тоску, лошадь сразу влюбилась в часовой пояс и не расставалась с ним. Она полагалась на его точность, ведь он никогда не ошибался и дарил ей помимо временных единиц ещё и поразительную уверенность в завтрашнем дне. Серая лошадь никогда не предавала часовой пояс, а часовой пояс, в свою очередь, никогда не изменял ни серой лошади, ни самому себе. С его помощью она быстро окрепла и избавилась от горечи. Жизнь текла не мимо; жизнь текла через неё. Ангелы стали, как и прежде, спускаться с небес и разбрызгивать по мохнатым бокам тёмно-серые краски, приклеивая к шерсти чёткие пятна в форме яблок; глаза с синеватыми белками приобрели здоровый снежный оттенок; брюхо обросло сытостью.
 После обретения часового пояса она ни разу не болела. Поэтому этим холодным утром заложенность ноздрей и сухость ушей слегка смутила серую лошадь. Она решила отогреться на работе; запряжённая в телегу с детишками, она быстро набирала скорость и насыщалась энергией разгорячённых мышц. Также, после обретения часового пояса никто не смел навязывать ей искусственное время и задерживать её сверхурочно, так как её защищал он, часовой пояс, заставлявший её сердце и копыта отстукивать несмолкаемое «тик-так»…
 Серая в яблоках позавтракала овсяным печеньем с тёртой морковью. Затем она вышла на улицу, где холодило и гулял пронизывающий ветер, и зашагала, впечатывая в асфальт чёткий часовой ритм.
 Но на работе её никто не встретил. Пустая телега одиноко стояла в центре площадки, пропитанная разнородным молочным запахом детей. И небо показалось ей темнее обычного.
 В чём же дело? На часах ровно девять, прохладный воздух забирается в подшерсток, мокнут ноздри, и никого нет. Такая тишина; даже слышно дыхание тёмного неба, более тёмного, чем обычно; это дыханье полностью совпадает с биением сердца лошади и с жизненным темпом часового пояса. Внезапно серую осенило.
- Вот навоз! – подумала она. – Часы перевести забыла!
 Мир перешёл на зимнее время, а она затерялась где-то в прошлом. Синхронно с этой мыслью её пронзила едкая горечь и злоба на часовой пояс. Он предал её. Он изменил ей с прошлым. Он потерял свою точность; он более не имел цены. От тяжёлой мысли хотелось бить и плакать, плакать и бить…
 Она расстегнула застёжку зубами и с размаху швырнула пояс в кучу мусора. Он прочертил идеальную дугу, замер на мгновение, и наконец рухнул вниз, смешавшись с отбросами. Так окончилась последняя любовь серой лошади.
 Её сердце сбилось с ритма и ускорилось, не имея опоры; её дыхание ошиблось в расчетах и замедлилось, не поспевая за сердцем, замораживая лёгкие, поскольку ему не хватало минут, чтобы отогреть холодный воздух; её шаги стали неровными, то длинными, то короткими, и идущие вслепую ноги постоянно спотыкались.
 Говорят, часовой пояс так никто и не нашёл, потому что, когда серая в яблоках умерла от переохлаждения в июльскую жару, все стрелки, показывавшие время в двенадцати частях света, остановились, и все циферблаты, маленькие и средние, овальные и квадратные, с камушками и без, разом замолкли. И больше ни одна душа не услышала горячего ритма жизни, обжигающего шерсть… Тик-так, тик-так…
 Тик-так… Тик-так? Что это, новое сердце? - Нет, это дети принесли серой в яблоках маленькие часики на цепочке и повесили их на её сильную шею.
- Бедняжка, - сказал один из курчавых мальчишек, поглаживая тёплую морду. – Говорят, ты потеряла свой часовой пояс.
- Мало ли что говорят, - подумала серая в яблоках.- Недавно ходили слухи, что я ещё и скоропостижно скончалась к тому же…