Незаметно наступил декабрь, но зима вопреки календарю не спешила в южные края. Днем светило солнышко, а ночью по голой земле гуляли морозы. Жухлая трава сиротливо жалась к стылой земле в немой мольбе укрыть ее от ночного холода и ледяного ветра. Снега по-прежнему не было. «Вот беда какая! Хана теперь озимым, все морозом побьет, как жить будем?!» - сетовали колхозники, глядя в не по-зимнему ясное, без единого облачка небо.
Зимой жизнь в колхозе замирала, работы не было вовсе, разве только по мелочи: корма скоту развезти да солому для подстилки. Хозяйство теперь держали небольшое: с десяток коров да столько же свиней, и с ним легко управлялся один, дежурный тракторист, а остальные сидели по домам в вынужденных отпусках. Только по старой своей привычке каждое утро приходили мужики в контору, как в былые времена на пятиминутку. Посудачат, посмеются, последние новости обсудят и разойдутся по домам. Кто виноват, что рабочих рук, хоть отбавляй, а с работой туго?!
А ведь когда-то, всего лет двадцать-двадцать пять назад, все было наоборот. Колхоз гремел: первые места в районе занимал по сдаче хлеба, мяса и молока. Казаков работой не напугаешь, а работы в колхозе было – непочатый край. Трудились люди, учили детей в институтах, лечились бесплатно, отдыхали в санаториях, и никто не думал, что это плохо. Но вот в газетах все чаще стали появляться статьи, что неправильно мы живем, менять надо жизнь, равняться на заграницу. И вскоре повисло над страной громкое и никому непонятное слово – перестройка.
-Ну, это, можа, у них там в городах и надо что переделывать, а у нас-то все в порядке. Нас это никаким боком коснуться не должно, - рассуждали казаки.
Но когда в колхозе по приказу начальства стали резать скот и увозить неизвестно куда, заволновались люди и потребовали к ответу председателя:
-Расскажи ты нам, Иваныч, все как есть, без утайки, потому как мы люди простые, темные, и в нынешней политике ничего не смыслим. Куды же это мы перестраиваемся и как дальше жить будем?
-Не знаю, - развел руками председатель.
-Как это ты не знаешь? А хто знает? Для чего ж тогда скотинку режешь, а молодняк не завозишь? Что в районе-то говорят, когда вся эта катавасия кончится?
-А то и говорят, что я вам сказал. Никто ничего не знает! А скот режем потому, как невыгодно нам больше его содержать, слишком дорого. Говорят, дешевле за границей покупать.
-Это как так, дорого?! Всю жизню водили, не дорого было, а теперь дорого. Да они что там, считать разучились? Мы вот никаких академиев не кончали, а знаем, что наше - оно завсегда лучше.
-Да все я понимаю. Думаете, мне легко такое хозяйство переводить? Да я, чтоб вы знали, уже которую ночь не сплю, душа кровью обливается. Был бы я бабой, ревел бы белугой, но я мужиком родился, и плакать мне по чину не полагается. Вы вот поговорили и разошлись, а у меня приказ. И район тут ни при чем, у районных свое начальство есть. Оно шлет приказы им, а они – мне, а приказы должны исполняться, хоть и неясно никому, что к чему и зачем. А эта петрушка не только у нас, везде сейчас черти что творится.
И за годы активной перестройки добротные комплексы постепенно опустели, а стройматериал растащили домовитые хуторяне. У хорошего хозяина все пригодится: и доски, и шлакоблоки, и шифер, и керамзит, а тут, ничейное, просто сгниет под дождем и снегом. Во дворах выросли новые сенники и сараи. Люди поняли, что надеяться больше не на кого, кроме как на свои натруженные руки. Те, кто поумней да порасторопней, в фермеры подались, а другие - занялись домашним хозяйством. Перестройка – это, может, и хорошо, а жить все же надо.
А тут еще и колбаса с прилавков магазинов пропала, вместо нее появились громадные куриные ноги под названием «окорочка». Сначала хуторяне дивились, но купить никто не решался: разве у нормальных кур такие ноги бывают? Это потом их назовут «ножками Буша», а тогда даже окорочками никто не звал. «Видали, какие булдыжки в магазине продают? Какие ж тогда куры в энтой Америке?» «Ну, что, Зина, пробовал хто эти ляжки али не? Можа они поганые, исть нельзя?» - спрашивали люди. Наконец, продавщица не выдержала – товар лежит, а никто не покупает – взяла один окорочок и сварила, а потом давала каждому покупателю по маленькому кусочку попробовать.
-Обычная курятина вроде. Только по-другому называется: у нас - ножки, а у них – окорочка… Чудно! – смеялись казаки.
Заграничное мясо стали покупать, но хуторяне очень быстро распробовали, что это не совсем обычные куры. С хорошей курятиной бульон получается светлый как слеза и очень ароматный, а от окорочков – одна муть: ни цвета, ни запаха. Мудрено было понять простому человеку: для чего же тогда они нужны.
Лешку Сычева вся эта перестройка и дефицит товаров интересовали мало. В те годы он был еще совсем юным и неприятности в семье, связанные с отъездом отца его волновали гораздо больше. Фактически главой семьи стал он, взвалив на свои худенькие детские плечи отцовские обязанности. Мальчик, как мог, помогал матери по хозяйству, но все равно не справлялся - не хватало сил, умения и сноровки. Летом все соседи заготовили сено для скотины, а Сычевы не смогли, потому что некому было накосить да домой привезти. В колхозе помогли, выписали немного на первое время, но сена хватило ровно до новогодних праздников. И когда кормить коз и корову стало нечем, решено было их продать. Мать очень переживала, ведь жить в хуторе, не имея в хозяйстве коровы, считалось делом неприличным. Только беспробудные пьяницы и отъявленные лодыри жили, как ветер в поле, не имея за душой ни куренка, ни гусенка. В хуторе после отъезда отца всякое болтали, а теперь и вовсе будут смотреть искоса. Так думала мать и часто плакала по этому поводу, хоть и понимала, что сократить хозяйство - наилучший вариант в сложившейся ситуации.
-Да не плачь, мам, будет у тебя корова. Вот вырасту большой, пойду работать и куплю, - говорил Лешка, успокаивая мать.
И слово свое сдержал. После службы в армии он целый год работал в колхозе и откладывал деньги, чтобы набрать нужную сумму. А по осени купил годовалую телку Пеструшку, которая жила у них по сей день, исправно телилась каждый год и давала густое, необыкновенно вкусное молоко.
Долгими зимними месяцами Лешка, как и другие мужики, отсиживался дома. Иногда, правда, выпадала ему очередь дежурить на тракторе. Но это было не часто, а день-два в месяц. Зимой по хозяйству забот немного, и чтобы не скучать на безделке, парень ходил рыбачить на речку.
К рыбалке его приучил отец Кольки Гришанка. Многие мужики ездили на Дон с ночевкой, собираясь компанией по пять-шесть человек, брали с собой много самогона и хорошей закуски. А Гришанков такие посиделки не любил, считал, где самогон течет рекой, там рыбалки нет. Он любил рыбачить один или вдвоем с сынишкой. От этих походов выходила тройная польза: мальчишка был под отцовским присмотром, а не болтался по хутору беспризорный, заодно приучался к хорошему делу и общался с отцом, набираясь ума, а это немаловажно для нормального развития. Лешка Сычев часто бывал у друга и, наблюдая, как отец с сыном увлеченно собираются на рыбалку, обычно уходил, понурив голову. Видя, как мальчишка мается без отцовской ласки, Степан Тимофеевич, добрый и отзывчивый человек, стал брать обоих закадычных друзей на речку.
Для Лешки это был настоящий праздник. Втроем они рыбачили с удочками до темноты, на ночь ставили сети, а потом, разжигали костер, варили уху в котелке и, достав из сумки нехитрые харчи, ужинали. После ужина Степан Тимофеевич долго курил и рассказывал пацанятам забавные истории из жизни, какие знал великое множество. Друзья лежали у костра на старом ватном одеяле, Колька незаметно засыпал, а Лешка долго слушал, затаив дыхание, и втайне завидовал другу, что у него такой хороший отец. Он любил рассказы о волках и храбрых охотниках, о далеких звездах и бабке Миронихе, которую хоть и боялись все, а всё ж обращались за помощью, если приспичит.
Друзья подрастали, стали интересоваться девчонками, и рыбалка постепенно ушла на второй план. Но после армии Лешка снова потянулся к Колькиному отцу, часто приходил поговорить о том – о сем, а потом и коллективные походы на речку возобновились.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ