Вы, наверно, помните яркую фигуру новгородца Васьки Буслаева, озорника и буяна, от лихих проделок которого страдал весь город. Такие персонажи не перевелись и поныне.
Васька Редякин был редким провокатором. То выставит в родном подъезде подозрительно тикающий пакет, и начнется паническая эвакуация соседей с чемоданами наиболее ценных вещей; то намалюет на стене дома своеобразные граффити – собирательный портрет привлекательной в его понимании женщины со всеми анатомическими подробностями.
Вам мало? Продолжаю перечислять. Посеял на дворовых клумбах топинамбур, который разросся до невероятности, заглушив любовно взлелеянные старушками цветы. В скамейках выпилил фигурные отверстия, предназначенные якобы для проветривания седалищ завсегдатаев дворовых посиделок.
Повесил на старой яблоне скворечник в виде кукиша. Со своего балкона удочкой «поймал» парик соседки.
Фантазия у него была неистощима, а руки – золотые. Художник, столяр, слесарь и сапожник, Редякин, дожив до тридцати трех лет, никогда не испытывал сожалений после своих эпатажных проделок и спал, если не маялся бессонницей в поисках новых идей, с младенческой безмятежностью.
Его терпели за всегдашнюю готовность помочь в любом, самом бесперспективном ремонте.
Однажды под Новый год, когда Редякин уже изрядно принял на грудь, но по особенной стойкости организма оставался на ногах и в уме, лишь становясь при этом еще более бесшабашным, он осуществил свой самый смелый проект. В качестве Деда Мороза прошелся по квартирам соседей и виртуозно подменил выставленные под елкой бородатые фигурки с мешком и посохом на собственноручно изготовленные из глины клоны главы города. Сходство было изумительное. Около полуночи народ переключился на местный телеканал, чтобы послушать новогоднее поздравление от мэра, а его уменьшенная копия уже стояла у них под елками.
Радостной и безрассудной жизни Редякина наступил конец, когда он споткнулся на лестнице об ноги сидящей на ступеньках девушки, на вид почти девчонки. На коленях она держала огромную клеенчатую сумку. Глаза девушки мгновенно наполнились слезами, и она запричитала, повиснув у Васьки на шее:
- Дядечко! Здравствуйте! То ж я, Глаша, из деревни, родственница Ваша! Тети Маруси двоюродная племянница.
- Какая еще тетя Маруся? – ошеломленно прогудел Редякин.
- Да та тетя Маруся, у которой кабанчик Борька и сын Федька. Она тети Симы троюродная сестра, а тетя Сима приходится тещей Ивану, а Иван …
- Все-все-все!- замахал на нее руками Васька, словно отгоняя надоедливую муху.
Парень он был деревенских корней, сбежавший в город сразу после окончания десятилетки, и напрочь забывший всю корневую систему, а следом и крону неимоверно разросшегося родословного древа. Деревенские родственники его не слишком беспокоили, являясь иногда перед праздниками с домашними гостинцами. Он, тоскуя, провожал их по магазинам. Предоставлял для ночевки диван в гостиной и радостно махал рукой, похожей на ковш экскаватора, вслед поезду, уносящему гостя в притаившуюся в глубинах Сибири деревню.
Девчонку оказалось не так-то просто угомонить. Она снова и снова порывалась свести концы с концами в длинной повести о родственных связях Редякина. У соседей стали, словно невзначай, приоткрываться двери. Самые любопытные вышли якобы проверить почтовый ящик.
Редякин глубоко вздохнул и, подхватив девчонку вместе с сумкой под мышки, перетащил ее в свою квартиру.
Там, как сказочная Баба-Яга, накормил оголодавшую с дороги родственницу и отправил ее в душ.
Девчонка приехала в город учиться.
- На маникюршу, - радостно оповестила она Редякина. – У Вас, дядечко, поживу пока. Вона, сколько тут места пропадает! – она выразительно повела глазами.
Васька загрустил: прощай дружеские попойки, ночи любви со сговорчивыми подружками, шатанье по квартире в одних трусах с трехсотлетней щетиной на подбородке. Финиш! Его сладкая жизнь лопнула как воздушный шарик.
Из душа послышался голос, выводящий с наивной старательностью песни из репертуара деревенских кумушек: «Виновата ли я, что люблю…»
Редякин, наконец, стряхнул с себя скорбное оцепенение и мужественно сказал самому себе: «Прорвемся, Вася! Два месяца не срок!» Именно столько времени на курсах маникюрш предполагалось приобретать дефицитную для деревни профессию.
После душа разомлевшая и уставшая с дороги Катюша улеглась на гостевом диванчике и сразу перенеслась в мир таинственных грез. То виделись ей угрожающе обступившие ее со всех сторон исполинские многоэтажки, то сверкающий инструмент для маникюра, и она сама, подпиливающая копыта кабанчику Борьке.
Редякин промаялся бессонницей, утром проводил девчонку в старое затхлое здание, где размещались пресловутые курсы.
Ограничения в личной жизни дались ему нелегко. Правда, в доме стало чисто, на плите его всегда поджидала замечательная похлебка – и Васька смирился. Над кроватью он повесил календарь, где красным фломастером радостно отмечал стремительное уменьшение дней своего скорбного воздержания.
По вечерам они играли в карты, и деревенская «дурочка» лихо оставляла его в дураках. Это несмотря на то, что он потихоньку жульничал, сбрасывая себе козырные карты.
Соседи встречали его восторженными приветствиями, как фанаты заморскую кинозвезду.
Никто больше не говорил ему, потрясая кулаками: «Редякин, будь человеком!» И Васька заскучал: нужно было срочно поддержать пошатнувшуюся репутацию.
Но, вдруг оказалось, что его хитроумный мозг, успокоившись в лоне комфортной, почти семейной жизни, напитавшись домашней еды, бессовестно зажирел и не мог выдать ни одной мало-мальски стоящей идеи.
- Вот оно, тупое мещанское счастье, - язвил Редякин, ремонтируя прохудившиеся Катюшины туфельки. Потом внезапно, размахнувшись, отправил их в мусорное ведро.
Вечером Катюшу ждали новенькие туфли. Васька в цветастом фартуке встретил ее с нахмуренными бровями и занудно стал выяснять, почему она задержалась на целых полчаса.
- Стервенею, однако, - сам себе удивлялся Редякин.
На следующий день он неожиданно поменял фломастер с красного на черный и отметил со все возрастающей тоской, что до окончания Катиной учебы осталось три дня.
- И слава Богу, - солгал сам себе Васька, впавший вдруг в меланхолию. Теперь он непрерывно анализировал свои мысли и чувства.- Словно псих или поэт - докатился, значит.
«Поэт» для Редякина было самым скверным ругательным словом.
Через три дня Катюша получила заветное удостоверение об окончании курсов. Она устроила большой парадный ужин.
Объевшийся Васька туча тучей лежал на диване и насвистывал песни из репертуара деревенских матершинников.
Катюша, всхлипывая, мыла посуду.
Редякин зашел на кухню независимой походкой и объявил, как отрезал:
- Так значит: родственница ты мне такая же, как кабану Борьке. Сорок пятая вода на компоте. Завтра пойдем в ЗАГС и закончим эту канитель.
- Слушаюсь, дядечко, - заулыбалась Катюша.