Последняя любовь

Н. К-ой

Весна в том году была ранняя. В конце апреля солнце неожиданно обрушило на землю летний зной, и в первые майские дни стало так тепло, что нежная еще зелень листвы, к своему удивлению, смешалась с цветом вишен и слив. Высокое синее небо благосклонно взирало на этот непорядок в природе. Старый сад оживал. Он так сильно зарос, что местами напоминал джунгли, и скромный садовый домик выглядывал из них маленьким замком. Ствол старой вишни-шпанки у калитки почти переломился, но еще держался, и она встречала весну своим последним цветом.

Две фигуры возникли на ее фоне, и высокий стройный мужчина сказал:
- Вот мы и пришли. Какая прелесть эта вишня! Проходи, моя дорогая.
-  Красиво, как у Чехова. Только в его саду  не было огорода.
-  Но и мы можем поговорить о литературе. Вот Чехов писал, что Толстой не любил Шекспира. Толстой видел в нем соперника.  Мы не соперники, поэтому мы можем любить, - ответил он.   
-  А за что ты любишь меня?
-  Не знаю. Потому и люблю.

Он обнял ее, они замерли в долгом поцелуе. Им обоим было уже за сорок, когда любовь с горчинкой и это придает ей какую-то особую сладость. Когда мир видится по-другому, чем в юности. Более отчетливо. Когда уже знаешь, как он хрупок. Когда дети выросли, а семейное счастье разбилось. Вдребезги. И его осколки разлетелись далеко в разные стороны. Не склеить.

…Земля копалась легко - была мягкая, как пух, – и цветущий сад белым снегом лепестков падал на черную вскопанную землю. Этот странный ковер быстро исчезал, превращаясь в ровные грядки, которые покорно, как бы выполняя свой долг, прятали в своей толще семена цветов и огородной зелени. В шуме листвы колокольчиками рассыпались трели птиц. Садовый замок с еще забитыми после зимы ставнями долго зазывал влюбленных, и, наконец, спрятал их в своем полумраке.   

- У тебя глаза зеленые, как у кошки, и светятся в темноте, - тихо сказал он и привлек ее к себе.
- Тогда ты - мой зеленый крокодил. Говорят, что они умеют летать, только очень низко. Ты умеешь летать?
- Пусть крокодил, но тактильный - любящий, когда его треплют по шее…
- Нет, ты мой король из сказки - Дроздобород…
- На короля не потяну. Лучше я буду крокодилом… А ты – моей маленькой  зеленоглазой птичкой-синичкой, которая любит трепать этого крокодила.

Он замолчал, о чем-то задумавшись, но ей хотелось продолжить этот разговор:
- Я читала, что в древности, в Тибете,  взрослыми считались люди, достигшие тридцати лет - после этого рубикона человек начинает ощущать дыхание смерти, и понимает быстротечность жизни. Что будет с нами?
- Суп с котом. Светлое демократическое будущее ждет нас за поворотом, - сказал он, и усмехнулся.
- Лучше с крокодилом, - она сделала вид, что обиделась и отвернулась, принялась разбирать сумки.

Пиршественный стол состоял из ржаного хлеба, жареного мяса, зелени и черного бальзама. В уголке теснились сладости и чай на травах. Единственным украшением была свеча, которая блестела желтым язычком пламени. Он плеснул чуть-чуть бальзама в рюмки:
- Выпьем за любовь! Нашу. 
- А «что нам остается от любви?» - помнишь эту песню?- спросила она.
- Помню.
- Ну и что же?
- Она же - любовь. Хочешь доказательство? «Пусть отрежут гнусный язык тому, кто говорит, что не бывает любви», - сказал когда-то Михаил Булгаков. И его Воланд всегда находит способ, как это сделать… Если нет любви – нет вообще ни-че-го. Человеческого. Остаются какие-то абстрактные символы людей – холодные, как ледышки, «модели». Их не жалко, им самим себя не жалко.  Для них  князь Тьмы - спаситель. А наше спасение - любовь!
- А если мы расстанемся?
- А вот это совсем не обязательно. Еще посмотрим, как лягут карты судьбы… 
Рюмки со звоном столкнулись, пламя свечи качнулось в такт с их дыханием.    
- Закусывать бальзам мясом, наверное, не совсем правильно. Но что нам  условности света?  Вот поясница что-то стала побаливать… бешеная весна в этом году, - прибавил он.   
- Я тебя вылечу, мой милый. Я ее сейчас поглажу, и все пройдет…

Он обнимал ее и думал: «Всегда есть какие-то дела, они «крадутся тихим шагом день за днем». И отодвигают все дальше и дальше наши мечты. А потом наступает вечность… Простая истина – с милой рай в шалаше. Но она вечна в своей простоте, и мне суждено убедиться в этом. Что бы ни случилось, у нас останется островком необъяснимой надежды этот весенний сад с крокодильими воспоминаниями: ржаным хлебом и терпким бальзамом, и свечой на столе, и этим полумраком и весенней сыростью домика, укрывшегося за старой яблоней…»

 - Ты заметил, что соседский Вульф сорвался с цепи, а это серьезная собачка, какой-то бойцовской породы. Как бы нам не нарваться на него.
- Не бойся, я же с тобой!
Свеча заметно уменьшилась, когда в саду как-то вдруг потемнело, примолкли птицы, темно-синие облака затянуло серой пеленой, и первые капли дождя упали на теплую землю. Пора было возвращаться в город, в уютные квартиры. Они бежали из сада под звонкую дробь капели…