Оторванную вакханками, но еще поющую голову Орфея морской прибой принес к Лесбосу, похожему на раскрытую перламутровую раковину. То ли душа страдающего певца, то ли сам Аполлон, любивший свой храм на этом острове даже более дельфийского, сделали Лесбос средоточием искусств и утонченных занятий, а его женщин – полной противоположностью вакханкам. Тысяча прекрасных жен и дев Лесбоса славились по всей Греции тонким воспитанием, красотой и ученостью. Каждая из них была обучена искусству стихосложения и радующего глаз танца, умела играть на лире и свирели, поддерживать застольные беседы, ударяющие мужчинам в голову более легкого вина, складывать и умножать числа, вычислять площади. Суровые спартанки, превратившиеся в домашних рабынь афинянки, не интересные мужчинам фивянки с замиранием и завистью внимали рассказам о жительницах Лесбоса. Жители всех греческих государств и близлежащих островов посылали на Лесбос своих прекраснейших дочерей обучаться женским искусствам. Греческим мужам вовсе не было нужно, чтобы все женщины были такими, но одна-две, в качестве дорогой и лакомой экзотики – пожалуй. Три года длилось обучение, после чего девушки со слезами покидали чудесный остров и занимали привычные скучные места у домашних очагов.
Лучшей, умнейшей и красивейшей женщиной Лесбоса была Сафо. Выросшая в богатой и славной семье, она не торопилась замуж, пытаясь познать жизнь во всех ее многочисленных проявлениях. Она рано почувствовала свою власть над мужчинами, поняв, что может получить любого, которого пожелает. Многие заморские гости и местные красавцы, силачи, богачи и умники, наделенные всеми мужскими добродетелями, сватались к ней. Она была равнодушна. Скучая, она наблюдала, как мужчины изнемогают от любви к ней. Не понимала женщин, находящихся в любовном угаре. Сама она не смогла бы полюбить даже богоподобного своей мудростью, телесной статью и фантазией Пифагора. Несостоявшиеся женихи, уязвленные непривычным женским равнодушием, обиженные презрением Сафо разносили про нее по всей Греции глупые грязные спетни. Всем была хороша Сафо, но что-то омрачало ей радость существования, не позволяя любить окружающий ее прекрасный мир так, как он был того достоин. Непонятная ей самой тоска заставляла ее скучать, не спать ночами, вопрошая богов о смысле дарованной ей бесценной и неповторимой, но почему-то ненужной жизни.
В чудесный весенний день, тот самый день, когда гармония природы проявлялась в равенстве дневного и ночного, теплого и прохладного, влажного и сухого, Сафо гуляла по берегу моря, пытаясь представить то, что скрывалось за горизонтам и привычного слагая стихи. Все вокруг цвело и благоухал, солнце грело нежно и ласково. Вдруг сладкая истома охватила ее с такой силой, что девушка присела на отполированный морской волной, может быть видевший еще Орфея камень. Струящийся Зефиром, влажный и теплый воздух внезапно сгустился, являя ослепительно прекрасную нагую женщину с длинными шелковыми золотыми воло-сами. Лицо ее нельзя было описать даже лучшими стихами, грудь заставляла зажмуриться. Точеные руки женщины были унизаны бесценными кольца-ми, на запястьях и щиколотках звенели причудливе золотые браслеты. Маленькая родинка чуть левее пупка притягивала взгляд, нарушая божественную симметрию, делая тело женщины живым и теплым. Бедра обвивал нестерпимо сияющий в солнечных лучах кованый пояс с шестью огромными разноцветными камнями непередаваемой красоты.
Смелая Сафо ахнула, умница поняла, что перед ней Афродита. Богиня, улыбаясь, отцепила от пояса черный камень и вложила в руку Сафо. Нестерпимая чернота камня увлекала в неведомые глубин матовый блеск закружил голову, унося сознание. Лишаясь чувств, Сафо думала лишь о том, как прекрасно женское тело.
Очнувшись и разжав влажную ладонь, она поняла, что черный камень не исчез, и взглянула на мир новыми глазами. Мир стал удивительно хорош, хорошне вообще, не для всех, а для нее, Сафо. Непривычная радость пьянила, будоражила, принеся способность различать самые тонкие, едва уловимые весенние запахи и оттенки цвета. Сердце перебивало само себя, сладко обрывалось в предвкушении чего-то необыкновенного. Вернувшись домой, она приказала оправить камень в серебро и стала носить его на шее.
Иврисфея приехала из Спарты. Она была хороша и очень умна. Сафо редко встречала женщину, равную ей самой по способности мыслить. Спартанка была высока, худощава, с тонкими прелестными щиколотками и запястьями. Тяжелый узел каштановых волос часто рассыпался в великолепную шелковистую гриву. Лицо привлекало красивой линией большого яркого рта, серыми спокойными глазами, персиковой кожей. Сафо уважала красавицу, выделяла из прочих приезжих девушек, любила вести с ней догие беседы о богах и людях. Как-то, когда черный камень уже стал медальоном и тяжелил грудь, Сафо своим новым, внимательным к миру взглядом увидела Иврисфею на занятиях гимнастикой. Стройное и сильное тело было обнажено, загорело и влажно, переливалось многочис-ленными мускулами, радостно напрягалось. Сафо почувствовала непреодолимую, неведомую ей прежде тягу к этому телу, желание сжать его в своих объятиях. Сила этих ощущений заставила Сафо в смятении покинуть урок. Дома, спасаясь холодным омовением, Сафо обдумала происшедшее. Ей, не привыкшей лгать себе самой, все было ясно: она желала спартанку.
Ученой Сафо попадались старые манускрипты, привезенные из загадочной неведомой Индии и развращенного излишествами Египта. Там, на потемневших страницах, попадались изображения женщин, предававшихся любви друг с другом. Раньше Сафо холодно и брезгливо разглядывала вопиющие, отталкивающие своей откровенностью картинки, удивляясь странностям человеческой природы. Сейчас она бы, не задумываясь, отдалась презираемым ранее занятиям. Но только как? Прежде, заботясь о своей женской состоятельности, понимая, что самая прекрасная женщина не сможет доставить мужчине желаемого наслаждения, если не будет умела, Сафо как обязательный для любой просвещенной женщины, но скучный предмет изучала искусство плотской любви, но только любви женщины и мужчины. Как доставить удовольствие женщине, она пока только догадывалась, вслушиваясь в призывы своей алчущей плоти. Сложнее было справиться с тем, что подобные отношения между женщинами в ее стране были постыдны, запретны, недопустимы. Мужчины, боги и смертные, занимались подобной любовью повсеместно и откровенно, забывая женщин. Зевс, Посейдон, Аполлон, почитаемый на Лесбосе Орфей, Ганнимед, Геракл, Ахилл, Минос любили себе подобных, сгорали от страсти к ним. В Фивах была создана специальная армия гаттамусов, мальчиков, любимых фиванскими мужами. Женщинам же запрещено было пренебрегать мужской любовью, мужские самолюбие и чувство собственности исключали такую возможность.
Прикоснувшись пылающей рукой к холодному камню богини, Сафо подумала, что ей, именно ей Афродита своим подарком позволила нарушить существующий в ее стране запрет на женскую однополую любовь и изобрести, понять, испытать ее способы. Первая задача была сложнее. Сафо, отрешившись от всех авторитетов, поплыла по волнам собственных путающихся мыслей. Разве женщины не равны мужчинам? Разве олимпийские богини не главнее своих мужей? Разве Афине, Гестии или Артемиде нужны мужчины? Разве Сафо не умнее и прекраснее всех своих женихов? Разве она не достойна любить того, кого хочет? Это были истины, но Сафо понимала, что ступи она на манящий счастьем запретный путь – останется в веках как распущенная и непотребная девка, что любая гетера сможет обвинить ее в разврате. Мужчины не простят ей, если она, как черный камень, подарит миру открывшуюся ей истину о том, как прекрасно женщинам любить друг друга. Сафо решила подождать и терпеть, если боги дадут ей терпения.
Назавтра терпение кончилось. Сафо увидела словно специально соблазняющую ее Иврисфею, склоненную над мраморной чашей для омовения в умопомрачительной запредельной бесстыдной позе.. Плоть, находящаяся так близко, была богоподобна, круглые бедра казались вместилищем божественного счастья. Наклонившаяся Иврисфея быда конгруэтна, да нет, равна, эквивалентна, тождественна Афродите. Сафо облилась жарким потом, все члены ее страждущего тела охватила крупная дрожь, лицо побледнело до зелени, исказилось, стало некрасивым. Забыв все страхи и сомнения, откинув прочь воспитание и благоразумие, думая только об этом, об этом, об этом прекрасном юном нагом теле, Сафо кинулась в него, как с любимой скалы в любимое море. Ради этого мига можно было умереть. Она провела по девственным ягодицам трепещущими пальцами, скользнув руками вперед, нащупала затвердевшие соски и поцеловала сзади в божественную шею. Девушка вскрикнула, повернулась к Сафо и впилась в ее губы. Технику неведомой запретной любви они начали осваивать вместе, тут же, на полу умывальной. А Сафо стало совершенно безразлично, что будут говорить о ней в веках.
Иврисфея уехала с Лесбоса через семь месяцев. За это время девушки познали неведомые до этого никому из смертных глубины любви. Свою тоску по возлюбленной Сафо посмела вылить в стихи, разошедшиеся по всей Греции. Сафо осуждали, кляли, ею восхищались, завидовали ее смелости. Она стала знаменитой.
Иврисфея не вернулась. После нее были красавица-критянка Метида, фивянка Бронтея, афинянки Фетида и Левкиппа. Она страстно и нежно любила всех их, не переставая удивляться гармонии и совершенству, свойственным лишь женщинам. Удар, который она нанесла мужчинам, введя культ сафической любви, был жестоким. Она первая показала миру, что женщины могут прекрасно обходиться без мужской любви. Даже славящиеся своим мужененавистничеством амазонки влюблялись в мужчин, подобно несчастной Пентесилии, отдавшей жестокому Ахиллу свою жизнь. Сафо они в принципе были не нужны.
Двумя веками позже великий Плато, стремясь противостоять распространяющемуся с Лесбоса культу женской самодостаточности и завидуя славе Сафо, основал мужской интеллектуальный союз, в основу которого был положен отказ от женского тела и восхваление мужского начала. Но число последовательниц Сафо было несоизмеримо больше учеников Плато.
Да, этим своим подарком Афродита сильно досадила мужчинам.