Где-то есть другое небо
И другие времена,
И зовет туда, где не был
Неизвестная страна.
ЛИВНЫ
Город детства золотой. Он вспоминается в лучах летнего заката, когда хорошо мечтать: о будущем или несбыточном. Пыль с окрестных полей оседает на всем: на дорогах, на листьях тополей, на крышах домов и сараев, забивается в волосы и скрипит на зубах. Закатное солнце, лето, пыль и мечты – Ливны детства.
Когда ты живешь всего лишь в райцентре, то обособленность этого существования чем-то напоминает жизнь на острове. Вот мы здесь, а где-то там за сотни километров большие города, широкие улицы, высокие здания. Большая жизнь на Большой земле. Поэтому в детстве все мечтают вырваться туда за горизонт. Мечтают все, некоторым удается…
В Ливнах на Рабочем поселке построен целый городок из сараев. Там есть свои улицы, переулки, площади и дворы. Как же было интересно играть там в войну. Сейчас бы сказали - замечательный полигон для пейнтбола. А во времена моего детства даже слова такого не знали. Мы стреляли из игрушечных автоматов и пистолетов, представляли себе Сталинград, взятие Берлина или уличные бои в Сантьяго. В 1973 году в Чили, как известно, случился военный переворот, и еще долго были памятны Альгельде, Пиночет и взятие дворца Ла-Монеда.
Мы играли в войну и доигрались. Кто-то из приятелей детства поступил в военное училище, а кто-то воевал в Афганистане. И как оказалось, таких моих сверстников было очень много, не случайно первый в стране памятник воинам-афганцам поставлен именно в Ливнах.
Мой одноклассник и приятель Серега Яшкин тоже служил в Афгане, дембельнувшись осенью 1986-го года он привез японскую магнитолу Sony, американские джинсы и афганскую травку. Пристрастился. Потом женился на Жанне Гавриковой, тоже нашей однокласснице. Приучил и ее. Говорят, несколько лет назад она умерла от передозировки.
Краеведы утверждают, что в 19 веке Ливны были богатым купеческим городом, центром хлебной торговли. Легендарная Адамова мельница считалась пятой по величине в царской России.
А в советское время из Ливен эшелонами гнали в столицу туши породистых ливенских свиней и колбасную продукцию. Мясокомбинат работал круглосуточно, вонял на весь город, а на прилавках магазинов было шаром покати. В мясном отделе гастронома помнятся суповые наборы говяжьих мослов и горки комбижира, украшенные оранжевыми звездочками из резаной морковки.
Но в холодильниках все равно, что-то было, как-то доставали, покупали на базаре и на праздники столы ломились. Хлебосольство отличительная черта Ливенцев, видимо еще с тех купеческих времен.
Мысленно гуляя по Ливнам нельзя пройти мимо речки. Сосна разделяет город на две неравные части, исторически Ливны сформировались на левом берегу. На правом только район Беломестное, а дальше уже колхозные поля. Жирные черноземы лесостепи. С них то и летит на город и забивается во все щели мелкая противная пыль. Зато у крестьян богатые урожаи.
В раннем детстве Сосна казалась широкой, но уже в девятом классе я спокойно ее переплывал. С железнодорожного моста отчаянные головы ныряли в омуты и выныривали героями, а вот с автомобильного прыгали только намеренные самоубийцы, высота метров двадцать, внизу мелководье, и острые камни.
Дрались район на район. Пацану с Георгиевской опасно было появляться на Гидромаше и наоборот. Как это всегда бывает в такого рода дворовых войнах о выдающихся бойцах ходили легенды, старшие ребята рассказывали, что раньше все было по серьезному, а теперь не то. Раньше колами дрались и кого-то даже убили. А теперь разве что свинчатки в ход идут. Мы младшие мотали на ус и дальше своего микрорайона носа не высовывали. Потом выросли, и бояться перестали, драки, конечно, случались на дискотеке, но это так - дурная энергия и молодая кровь играла…
А потом я уехал. В шестнадцать лет поступил в институт и стал от малой родины отдаляться. По началу приезжал, чуть ли не каждые выходные, потом все реже и реже… Может быть раз в год.
Когда я теперь бываю в Ливнах, то всякий раз происходит одно и тоже: в моих воспоминаниях это один город, в реальности уже другой. Калька памяти накладывается на чертеж действительности, и ясно становятся видны несовпадения. Идешь по знакомой с детства улице, ищешь приметы старого, а их уже и нет, вроде бы все тоже, но в то же время совсем по другому. Хочешь поймать вот это приятное, щемящее чувство ностальгии и не можешь. Не получается. То ларек, какой то нелепый на пути попадется настроение собьет, то на месте любимого пустыря глупый от своей аляповатой помпезности торговый центр окажется. Сплошное разочарование. Жизнь, как говорится, не стоит на месте, сменились поколения, стали взрослыми дети даже у младших сестер прежних друзей. На улице не встретишь знакомого лица. Впрочем, не очень то и хотелось…
Нет, не стоит приезжать в этот город. Но я знаю есть другие Ливны, они отразились где-то в небесах, и в этом отражении можно разглядеть и меня шестилетнего в сером пальтишке в валенках и цигейковой шапке. Я хожу вокруг своего дома, светит яркое зимнее солнце, а под ногами радостно хрустит, выпавший за ночь, первый снег. А потом картинка смениться, и будет уже лето, и пыль повиснет в воздухе и худенький мальчишка, сидя на заборе, будет мечтать о будущем или несбыточном.
ХОЛМСК
Ну что тебе сказать про Сахалин… На острове дождливая погода. Тайфун пришедший с Тихого океана накрыл дождем серые бараки разбросанные на узкой полосе между сопками и морем.
На берегу валяется труп детеныша касатки. Изрублен винтами рыболовецкого сейнера.
РСы и МРСы швартуются в порту рыбзавода, сгружают улов и бочки с селедкой. Под ногами крутится черный пес по кличке Пират, на груди у него медаль из просверленного советского рубля. На дворе 1987 год.
Время засола кеты. В цех по транспортеру поступают тонны рыбы. Работницы завода ловко потрошат ее при помощи хитрого самодельного инструмента, у которого с одной стороны косой нож, а с другой заточенная ложка. Вспарывают брюхо и ложкой выскребают кишки. Интересно, что рыба наполовину потрошеная, то есть икру у нее уже забрали в икорном цехе. Однако работницы умудряются собирать оставшиеся икринки, и к концу смены у каждой скапливается почти пол-литровая банка красных бусинок.
Мы, бойцы стройотряда, складываем кету в огромные бетонные ямы, глубиной в два человеческих роста, и заливает тузлуком – крепким соляным раствором. Кругом соль и сырость. Местные грузчики витиевато ругаются матом и под шумок тырят рыбу. Мы тоже не промах – ночью перебросили через заводской забор целый мешок уже соленой кеты, будет, чем угостить родственников и друзей на материке.
Витька Рогачев вынес под телогрейкой огромного дальневосточного краба. Вечером этого монстра сварили и расковыряли ему клешни с пивом.
На Сахалине мы уже три месяца, сначала строили техническое помещение на железной дороге переправы Холмск-Ванино, потом остались еще на месяц, собирали картошку на полях рыбколхоза, и вот, наконец, работаем в рыбном цеху.
Каждый день у нас – рыбный. На первое уха, на второе картошка с котлетами из кеты, вместо салата кальмары с майонезом. Чай заедаем бутербродами с икрой минтая. Овощи и фрукты по баснословной цене. Чтобы компенсировать недостаток витаминов жрем лук и черемшу.
Когда работали на стройке, Турбин молотком отбил себе пол зуба. Он же скатился с крутого обрыва сопки прямо в речку Лютогу, он же на берегу этой бурной реки, справляя нужду, между прочим, поймал за хвост спешащего на нерест горбыля – самца горбуши. Кругом красота и суровая романтика.
Местные жители тоже отличаются суровой простотой. Строители разговаривают исключительно матом, рыбаки, по рассказам, за месяц спускают в кабаках заработанное за всю путину, а это не много не мало шесть-семь тысяч советских рублей. Жены рыбаков, пока те шесть месяцев в море, изменяют со студентами из стройотрядов. Наш Коля Ульянов в этом преуспел. И Рогачев хотел, но у него что-то там не вышло.
Видели в море нерп. Вынырнут, мордами поводят и опять под воду, а через мгновение выныривают метров за сто. Скорость как у торпеды.
Мы тоже ныряли со старого деревянного причала. Татарский пролив цвета стали, вода в нем даже в тридцатиградусную жару ледяная. Проплывешь метров десять от берега и пулей обратно. Освежает…
Лету до Сахалина девять часов. Обратно с дозаправкой в Хабаровске – десять. На Сахалине я купил себе белые кеды, синие штаны и желтую майку с надписью – Бейсбол. Заработал пятьсот рублей, хотя рассчитывал на тысячу. Ну да ладно, зато впечатлений на всю жизнь.
ОРЕЛ
От «Стрелы» до стрелки трамвайным грохотом… Эта стихотворная строка была написана в 95-м году в память о днях, когда я работал в газете «Орловский вестник» и со съемного жилья на улице Кромской добирался на трамвае до сквера Танкистов, где была редакция.
Трамвай дребезжит, за окнами орловские виды. Вот кинотеатр «Современник», вот трамвай повернул и мимо одноэтажных частных домиков устремляется к Крестительскому кладбищу. Вот кресты остались позади, и вагон трясется по Карачевской бывшей Сакко и Ванцетти. Справа остается выход на Щепную площадь, где в восьмидесятые стояла знаменитая на весь Орел пивнушка, слева проход к улице Васильевской, там, в подвальном помещении мастерская Игоря Лузянина гончара-самоучки. Потом заблестели навстречу купола Михаила Архангела, с другой стороны пустырь, за которым кинотеатр «Октябрь», и сразу после ТЮЗа Красный мост, внизу широкая Ока видна памятная стела на стрелке и рыбаки у берега. А вот и вечный огонь у танка, пора выходить и быстрым шагом на летучку в «Орловский вестник». Примечательно, что в газете с таким названием в свое время работал Иван Бунин, так что начало моей журналистской деятельности ко многому обязывает…
Возрожденный еженедельник был газетой оппозиционной губернатору, поэтому зарплату я получал мизерную, и семья едва сводила концы с концами. Но дело то было интересное!
Я ругался в публикациях с коммунистом Зотиковым, писал пародии на местного маститого, но бездарного поэта Василия Катанова, пытался что-то там расследовать и, конечно же, во всем обвинял власть. Но кто там обращал на меня внимание, разве что кучка «гнилой» интеллигенции, да еще фашисты из РНЕ которые обещали побить, но обещания так и выполнили.
Орел мне нравился еще, когда я был студентом, но пока ты живешь в общежитии ты приезжий, и город вокруг для тебя чужой. Ты не знаешь ни людей, ни улиц. Но стоит тебе снять квартирку и начать жить семьей, ты автоматически становишься местным жителем. Вообще, для того чтобы получше узнать город, в котором ты поселился, надежнее всего пойти работать корреспондентом. Через два года я знал об Орле не меньше коренных его жителей. А со сколькими людьми мне приходилось встречаться, а, сколько с ними было выпито… особенно когда из газетчика я стал телевизионщиком. Знающие жизнь люди говорят: «На телевидении работают печенью!» Совершенно верно. Открытия, презентации, освещение работы предприятия… Бог ты мой! И везде наливают. Шампанское, коньяк и водка рекой. Сам не замечаешь, как становишься пьяницей.
Когда я возвращался домой к полуночи жена по тому, как поворачивается ключ в двери, чувствовала в каком я состоянии.
По главной улице нетрезвый,
Иду из кабака в кабак,
Все неприятности пустяк.
У фонарей дыханье лезвий.
И вырезает тусклый свет,
Тех с кем я выпил очертанья.
Иду, мне чудятся желанья,
Которых, в самом деле, нет.
Спешу, чтобы летать во сне,
Ночь, отравляя перегаром.
Опять пропали сутки даром
И тонет истина в вине.
И все же, пьянка не мешала ни работе, ни творчеству. Я выпускал юмористическую передачу «Осколки», в которой снимались мои друзья, писал стихи. Два сборника теперь отпечатаны в Орловской типографии «Труд».
Точно так же под водочку и самогон Филипп Шияновский он же Флинт писал музыку на мои тексты. Водку приносил я, самогон доставал Филипп, соседка снизу гнала и давала музыканту в долг. Закусывали, чем придется. Одно уникальное блюдо Флинтовской кулинарии стоит отметить особо – плов на шкурках. Экономный Филипп как-то купил свиных шкурок, не знаю, может они как собачий корм продавались, поджарил их на сковородке, потом в кастрюльке смешал с рисом, потушил и получился отличная еда. Очень дешево и очень сердито. И после каждых наших посиделок рождалась новая песня.
Первым значительным итогом совместного творчества стал теперь уже легендарный концерт «Роза Парацельса». Впервые местная рок-группа выступала на большой сцене Орловского Государственного Академического театра. Потом были еще песни и еще концерты, правда, теперь Филипп закодировался, но он по-прежнему пишет песни на мои стихи и также выступает на лучших орловских площадках.
И я, и мои приятели бывали известными и даже популярными. Лузянин и его жена Ольга в народных костюмах, на масленицу и на день города обязательно торговали своими гончарными изделиями под свист собственных глиняных свистулек. Их двойной портрет, снятый фотохудожником Тучниным, даже вошел в фотоальбом «Орел 20-й век». Костик Граматчиков организовал яхт-клуб и устраивал парусные регаты на Оке прямо ввиду города. Андреев совершил путешествие на велосипеде в Париж и даже сидя во Мценской тюрьме-поселении умудрился организовать выставку своей графики, Турбин стал одним из организаторов Товарищества орловских художников, ну и вообще Турбин это Турбин. После прямых эфиров «Ночного экспресса» меня стали узнавать на улице. Достижений и успехов было много. Но это никак не сказывалось на нашем материальном положении. На какой ни будь презентации офиса мобильной связи, я мог, есть икру ложками, а потом вечером этого же дня ужинать дома всего лишь жареной картошкой с кислой капустой. Моя жена из своих старых вещей перешивала сыну штанишки и рубашки, не было денег на ремонт в съемной квартире, и прихожая у нас долгое время была оклеена газетами, на покупку самой необходимой одежды и обуви откладывали месяцами. Впрочем, в Орле многие до сих пор так существуют. Провинция мать её…
Но я благодарен Орлу, здесь меня научили рисовать и писать маслом, здесь я стал журналистом и поэтом. Тут я встретил свою любовь, и в роддоме больницы Сталепрокатного завода родился мой сын. В Орле и теперь живут мои друзья, и может быть… Орел еще, быть может...
КРОМЫ
Кромы – закрома. Тещины закрома. Они полны овощей, солений, варений, топленого сала и солонины. В трудные девяностые мы выжили благодаря кромским поставкам.
Выглядело это примерно так: до зарплаты еще неделя, в кошельке пусто, в холодильнике мышь повесился и тут из Кром приезжает тесть. В багажнике машины два мешка картошки, две банки огурцов, две помидоров, пару банок домашней тушенки, свекла, морковка, яблоки, а еще сало и самодельная кровяная колбаса. Кроме того, теща операционная медсестра значит спирт вольный, так что в сумке полутора литровая баклажка ЕГО САМОГО и неразведенного! Просто праздник какой-то.
Но еще больший праздник, когда режут поросенка. Тут уже мы непременно в Кромы с визитом. Конечно, поначалу хлопоты, надо зарезать, опалить, тушу разделать, зато потом картошка с печенкой. Хватишь стопочку, подцепишь на вилку кусок печенки с поджаренной корочки, а потом еще картошки и соленого огурца… Пишу и слюнки текут. А потом от стола во двор, на улице ноябрь, уже белые мухи летают, воздух морозный ядреный, как у Некрасова усталые силы бодрит… Пройдешься по Кромам в центр до церкви и обратно, кругом тишина, ни души, только собаки бегают и дым из труб к небу столбом. А мы с женой идем, разговариваем и планы на будущее строим…
В Кромах и сейчас хорошо. Летом Мельников пруд прогревается метра на два. Плывешь, как в парном молоке, закроешь глаза и плывешь, плывешь куда-то вперед, нежишься.
А рыбалка с ночевкой. Уха на костре. После Москвы в провинции отдохновенно. Прыгнул на велосипед и катись куда хочешь: на базар, до магазина, или к привокзальному кафе знаменитый кромской квас пить – все рядом. А вечером шашлыки в саду, разговоры за жизнь, и все по-доброму, без конфликтов, потому что дочери, зятю и внуку рады, и все закрома открыты, и фибры души нараспашку, и тесть молодцом держится, не пьяный вовсе, и до возвращения в столицу еще целых три дня.
МОСКВА
Иногда, особенно когда я перемещаюсь на машине среди незнакомых мне кварталов. Я ловлю себя на мысли: «А ведь я в Москве – прикольно».
Действительно странно. Как я хотел попасть в этот город тогда раньше, когда жил в Ливнах и в Орле. В детстве Москва мнилась далеким сказочным городом, в котором такие большие и красивые здания, полным полно шоколадных конфет и колбасы. Потом Москва манила средоточием творческой жизни, из столицы приезжал наш приятель Шамиль и рассказывал фантастические истории о московских тусовках. Затем Москва стала казаться решением финансовых проблем. «Все деньги в Москве крутятся» – так говорили у нас в провинции. Не то чтобы я такой алчный, просто, когда ты десять лет бьешься как рыба об лед, а твоя зарплата ни в коем случае не позволяет тебе даже помыслить о собственном жилье. Приходится лелеять мечту о Москве, как о выходе из замкнутого круга орловской бедности. Ну, действительно в 2003 году я зарабатывал порядка десяти тысяч рублей (для Орла в то время эта сумма считалась вполне приличными деньгами), жена еще три, две платили за съемную квартиру, на оставшуюся сумму вполне можно было жить и даже что-то откладывать. Но вот это «что-то» и убивало. Что бы накопить, таким образом, на квартиру потребовалось бы лет шестьдесят - семьдесят, при этом во многом себе отказывая. Или должно было бы случиться чудо. И оно случилось. Я таки набрался храбрости и отправился «покорять столицу». А Москва даже не заметила очередного «завоевателя». Пробная поездка закончилась ничем. Просто пьянками у московских приятелей и ни к чему не обязывающими разговорами «за жизнь». Но 16 июня 2004 года я поехал второй раз и уже с женой, как в омут с головой. И как-то получилось… Причем сначала не у меня, а у жены, ее первой приняли на работу в цветочный салон флористом, а я еще помыкался две недели прежде чем начал работать на кабельном телевидении. А куда еще может устроиться провинциальный журналист без связей?! Это уже через месяц случился "МК".
С жильем друзья помогли, сначала у себя приютили, а потом и квартирку недорогую подыскали. Некто Дима - журналист «Огонька» сдал ее всего за 150 баксов с условием, что мы съедем, как только он затеет ремонт. Нам выбирать не приходилось, поскольку однокомнатное жилье в столице на тот момент стоило 400 долларов, а для нас и 150 были большие деньги. Ремонт Дима затеял через два месяца после нашего вселения. Мы очистили квартиру от накопившегося в ней бардака (прежде в ней вел холостяцкий образ жизни друг хозяина). С большим трудом устроили сына в местную школу, а 28 августа нам сообщили - халява закончилась! Правда, Дима к его чести предложил нам аналогичный вариант в Бибирево. Тоже 150 долларов за квартиру принадлежавшую бабушке своей коллеги. Старушка, как водится, переселилась в лучший мир, а мы в оставленные, квадратные метры.
29 августа я, еще не видя этой квартиры, поехал в Бибирево и договорился о приеме сына в ближайшую школу.
30 августа Дима на своей машине перевез наш нехитрый к тому времени скарб, а через день мы едва отойдя от истерики, отметили День Знаний, совмещенный с новосельем.
Если отбросить панику и психоз, забавно было наблюдать за сыном, которого мы привезли в Москву как раз накануне 1 сентября. Во-первых, он совершенно справедливо не воспринял Ховрино, как часть столицы.
Так и сказал: «И вот это что Москва?»
Во-вторых, он совершенно спокойно отреагировал на то, что нам придется переезжать.
Прямо как в рекламе: «А мне, зачем волноваться? За меня мама волнуется!»
Новые хозяева, милейшие люди, предупредили, что сдают нам крышу над головой до Нового года, но у них хватило совести не приводить это условие в исполнение и мы прожили до конца учебного года. Квартирка была с уникальной в своем роде мебелью 60-х годов, старенькими обоями и без холодильника. Продукты хранили на балконе, зима выдалась теплая и нам пришлось свинину, привезенную из заКромов малой с родины, есть каждый день. Дабы успеть пока мясо не пропало. Но все неудобства этого жилья компенсировались смешной ценой, именно это обстоятельство и помогло нам выжить в столице на первых порах.
Потом, видя бесперспективность работы в газете, я ушел из «МК» и три месяца был без работы. ТРИ МЕСЯЦА БЕЗ РАБОТЫ В МОСКВЕ.
Жена справилась, одна тянула наш семейный бюджет, а я от безысходности потягивал разбавленный спирт (тещины гостинцы). Помогли опять же друзья. В Москве ведь иногда просто нужно знать, в какую дверь войти или номер телефона. Номер подсказала Ленка Литинская из Орла. Телефонный номер рядового редактора «Доброго утра» Первого канала, но я за эту ниточку ухватился и вытянул счастливый билет. Работа корреспондентом в «Утре» на Первом не сахар. Ты никто, тобой все командуют, тебе могут сказать: «Завтра должно быть готово!». И никакие отмазки не принимаются. Нужно и точка. Как в армии. Ночь-полночь, голова болит, простуда, нет вдохновения – по хрену! Иди, работай! И я работал. Выкручивался из немыслимых ситуаций. Находил невероятных экспертов и специалистов. Вот вам, например, задачка – сюжет о том, как сделать из обычного дверного проема арочный. Ну, так вот, я нашел в Москве фирму по ремонту, которая согласилась сделать такой проем БЕСПЛАТНО и молодую семью, которая дала согласие на эксперименты в своей квартире. Сейчас вспоминаю и сам удивляюсь.
Опять же часто выручали друзья. Ну, где я возьму назавтра для съемок опытного грибника, который смог бы рассказать о первых весенних грибах - сморчках и строчках? Эту роль с успехом выполнил мой бородатый приятель Олег Язовский. Грибник из него вышел колоритный. Нужный текст я ему выписал из умной книжки, а грибы в парке Митино «выросли» при помощи компьютерной анимации.
С другим приятелем Витькой Рогачевым (приехавшим на неделю из Красноярска!) точно так же мы озвучили историю о том, как выбраться из глухого леса (съемки проходили в лесопосадке, в 30-и метрах от МКАД). Подруга жены Оксана Шишканова рассказывала печальную историю, как она потеряла в метро паспорт, и как ей трудно было его восстановить (ее мама, смотревшая сюжет в Орле, была в шоке). Оксанка Турбина вообще «созналась», что стреляла в насильника из газового пистолета (лица ее мы, правда, не показывали). А еще Флинт помогал мне в съемках со скрытой камерой, например, когда нужно было вывести на чистую воду недобросовестных продавцов.
Вот, казалось бы, надо им это все было? А ведь выручали, отпрашивались с работы, приезжали на съемки и выполняли все, что от них требуется. Так что я за своих орловских друзей в Москве тоже всегда готов подписаться.
Как бы там ни было, я отпахал на «Утре» год и ушел к Малышевой в «Здоровье». Выпускающий редактор - «расстрельная» должность. На этом месте редко кто выдерживал едва ли шесть месяцев. Я продержался больше года. С Малышевой расстался по-доброму, без скандала. Конечно, с ней было не просто, но даже занятно, если наблюдать со стороны.
Например, находило вдруг на нее неуемное желание работать, и она кидалась на монтаже перелопачивать уже готовую к эфиру программу, искромсает ее и так и этак, с целью заметного улучшения. Провозится всю ночь (и я, разумеется, рядом с ней), а потом скажет: «Ну, ладно, сам доделывай!». И уйдет в хмурое утро, а мне без сна и отдыха приходилось восстанавливать порушенное в творческом порыве.
Сейчас тьфу-тьфу-тьфу все нормально, относительно спокойная работа и относительно хорошие деньги.
Я наконец-то начал получать удовольствие от своей жизни в столице. Театры, музеи, выставки, концерты встречи с друзьями без мыслей о том, во сколько мне это обойдется, поездки с женой, куда захотим, если есть время. Кафе, бары, рестораны больше не пугают ценами, а бизнес центры своим пафосом.
Раньше, приехав в столицу на два дня, заряда вдохновения и энергии столичной жизни мне хватало на полгода, теперь у меня этой энергии столько, что если дать мне в руку лампочку она начнет светиться.
Я всегда чувствовал себя свободным человеком, но здесь я им по-настоящему стал.
Что еще про Москву? Конечно же я никогда не стану москвичом. Перефразируя известную поговорку: «Мальчика можно вывезти из Орла, а вот Орел из мальчика никогда!».
Так же во мне навсегда останутся и Ливны, и Кромы, и даже далекий Сахалин, в котором я и жил то всего три месяца, а ведь запал в душу. Но Москва это особенное. Место, где сбываются мечты и дороги приводят к цели…
Здесь кончаются пути
Дальше некуда идти.
Подкрадусь к стене Кремля
Напишу три буквы. Бля!
Москва 2009 год