Ну вот и все! Закончилась еще одна история любви. Сезен сидела на краешке кровати, и смотрела впереди себя. На душе было немного больно, немного пусто, и, черт возьми, грустно тоже. Хотелось выкинуть из головы все то, что в ней копошилось непослушным роем. «Весьма некстати», - подумала она, и вздохнула. Память. Эта вечная память. Как услужливый официант, она ставила перед самыми глазами картинки из прошедшей жизни. Все это было навязчиво, непривычно и непрятно. Хотелось от этих картинок спрятаться, но куда? От себя не убежишь…увы… все пути для отступления закрыты, и только эти беспорядочные отрывки воспоминаний кололи, как булавкой, прямо в сердце. Вспоминался его смешной нос – длинный, с острым кончиком, как клюв у мультяшной вороны. Некстати звучал его голос. «Малыш», - говорил он. «Малыш», - неслось по всей душе. Громко. Нежно. Приторно. Как сироп. «И как он мог быть таким жестоким?». Этот вопрос, весьма поднадоевший, опять требовал ответа. Только где ж его взять? Можно было бы спуститься в ближайший магазин и попросить завернуть парочку ответов на вечные вопросы. «Вам какой? О любви? О смерти? Есть ли жизнь на Марсе или кто убил Кеннеди?». «Мне, пожалуйста, про расставанья, но что нибудь посвежее». Ответ был положен в коробочку и перевязан ленточкой траурного цвета. Трясущимися руками, дома, в укромной уголке, коробка вскрывалась, и в воздух, как воздушный шарик, взмывал долгожданный ответ.
«Когда расстаются, виноватых нету», - глумливо улыбаясь, парил он перед самым ее носом. Как это нет? Как это нету?! А я?! А мое разбитое сердце?! Как он мог? Это он, все он, он, он…. Ответ сидел на люстре, и чистил свои яркие перышки. «Малыш», - изрек он, и по коже ее прошел холодок. Как он мог нежно это говорить! Так смотреть глубоко в душу своими большими влажными глазами…. Весь сотканный из нежности…. Память, услужливо извиваясь, поставила перед ней новую картинку: холодные глаза, отстраненность. В голосе сталь и безразличие. «Прости за все (если я тебя обидел), забудь и живи дальше». Сезер поежилась.
Ответ качался на хрустальных подвесках, и весело пел песню. Весело… Им часто было весело вместе. Он умел шутить, рассказывать в лицах разные истории. Его немного скрипучий голос заполнял всю комнату, как солнечный день. В душе ее тихо запел Джордж Майкл «Kowboys and angels». Эту песню она называла песней разочарований. Это было после их первого долгого расставания. Он позвонил, и она еще долго держала в памяти все сказанные им слова. Песня сама собой, незаметно и непонятно для нее, стала обещанием счастья и счастливого продолжения. Сезер купалась в ней, слушая бесконечно. А потом все оборвалось. Счастья не стало. Обещания не исполнились. Обманутые ожидания придали песне горький привкус. Слушать ее было больно и грустно….
Ответ посмотрел на нее, смешно повернув голову, и улыбнулся. Это была его изюминка. Только он мог так смешно поворачивать голову, и с особой, шкодливой физиономией, смотреть ей в глаза. В эти мгновения рука как магнитом тянулась к его густой шевелюре, и утопала в ней. Она любила его гладить, как какое-нибудь пушистое животное. Не котенок, не волченок, а чудо-юдо милый зверь. А звери бывают дикими. Они больно кусаются – прямо в сердце. Их царапины уходят далеко в душу. Сезер закрыла лицо руками и горько заплакала. Слезы были большими, горячими, требующими отомщения. «Его никто не будет любить так, как я. Он будет несчастлив. Ему будут изменять, а потом в лицо бросят – тебя никто не может любить. И тогда он вспомнит обо мне. Он оценит, но поздно… Поймет все, захочет вернуться….».
Ответ порхал перед глазами, и в нем, как в зеркале, она видела себя. Свое перекошенное злобой лицо. Слова, которые бросила ему. Сезер услышала себя со стороны, и задрожала. Слова звучали. Хлестали. Били. Они были в прошлом, и это прошлое нельзя было переписать. «Когда расстаются, виноватых нету?», - как оправдание, вслух сказала она…