- Видишь тропу? Ничего сложного. Всего лишь дойти до выхода. Та самая тропа. Когда-то по ней шла Эвридика. Уже осознав себя, живая, но ещё несвободная. Шла, спотыкалась, ранила ноги о камни, не отводила от него глаз… надеялась. А он обернулся. Представляешь, каково ей было? Взял, и обернулся. На самом пороге. Сам, добровольно, никто не заставлял. А ведь не хотел…
- Зачем ты это говоришь?
- Чтобы знал. Зря ты это затеял, смертный. Выиграть невозможно. Ты не первый, всё равно проиграешь…
- Не запугивай. Дойду. Я не он.
- Такой же. Похож, очень. Даже в мелочах. Он тоже… играл для умирающих… музыкой своей… отгонял смерть… лишал добычи. Обернешься. Найдешь причину, сам придумаешь… Заставить себя – сложней, чем подчинить бога.
- Я выиграл – огрызнулся музыкант.
В темноте засмеялись:
- Спасибо за музыку. Ты хорошо играл. До встречи, смертный. Никуда ты не денешься…
«Я выиграл. Неважно, что там думает… этот… палач-тюремщик, всё равно… отдаст, вернёт. Дойду, не обернусь».
На тропинке было светлее. Чуть-чуть, самую малость, только чтобы не сбиться с пути. И шаги… только свои шаги. Тишина. Никто не шел следом. Хотелось обернуться, проверить… Прощальный, глумливый смех не шел из памяти. «Нет, нельзя. Он того и ждет. А вдруг обманул? Всё равно нельзя. А вдруг…? Нельзя, нельзя!»
Шаг, второй. Ещё. Ещё… Дорога удлинилась, тропка стала бесконечной. «Вот он о чём… Сам придумаю опасность. Я уже… Кто-то дышит в спину. И сбоку шорох… Идти, не отвлекаться... Кто-то за спиной, надо проверить…»
А потом на него набросились. Со всех сторон. Разом. Вцепились, зажали.
Рванулся, бесполезно. Не шелохнуться.
- Не суетись – посоветовали. Спокойно так, дружелюбно. - Всё нормально. Тень рядышком, бредет себе, красивая. Подходы перекрыты. Тихо всё, никто не нападает. Если и сунется кто, встретим… Четыре ствола и огнемёт… подавятся…
- Кто вы? Зачем?!
- Нам долг вернуть надо. Концерт прошлогодний помнишь? В госпитале, для безнадёжных? Потому и пошли следом…
- Пусти.
- Как же, щас! Я тоже книжку читал. Мы все её читали. Так что не дергайся. Сам не пойдешь, на руках потащим. Он один был, потому и обернулся. А ты… Да кто ж тебе позволит…