Глеб Ходорковский. История грачихи

 
             Я забрал её у двух мальчишек. Они отдали мне её безропотно, потому, что не знали, что с ней делать.  О том, что это грачиха, я узнал позднее. Она не умела летать и скрипуче орала, требуя пищи. Поначалу птица занимала много времени – стоило только прекратить совать в ненасытный клюв хлебные шарики, кусочки вареного мяса или червей, появлявшихся после дождя, как взобновлялся этот скрипучий вопль. Замолкала она только ночью. Потом научилась клевать
            Родичи терпели мою новую прихоть, однако через пару месяцев взмолился сосед, живший ниже этажом. Он тяжело болел. Ему казалось, что она накаркивает ему смерть.               
            Воспринимая меня как кормильца, она мне спокойно позволяла брать себя в руки. Пришлось отнести  её на работу в мастерскую.
           Это было в пятницу. Я оставил ей достаточно пищи, навестил в субботу, добавил. Но в понедельник утром возник скандал. Когда уборщица открыла двери мастерской моя питомица, увидев чужую тётку с ведром и шваброй, грозно расправила крылья и закаркала. Бедная женщина, в ужасе уронив ведро и швабру, захлопнула дверь, и с дикими криками выскочила во двор.
           Когда я пришёл на работу, от меня потребовали немедленно удалить страшную птицу. Кто-то посоветовал мне подойти к Кронгаузу. И я удивился, как эта мысль не пришла мне в голову раньше.
         . Я познакомился с ним у соседа, Миши Горецкого – их объединял интерес к какой-то мистике.  Кронгауз – скульптор, брат московского поэта Анисима Кронгауза. Типичное еврейское лицо в очках, моего роста, старше меня, жилистый, рыжеватая с проседью борода, переходящая в кудреватую шевелюру.
          Довольно большой и высокий одноэтажный дом в Стрийском парке, рядом с кинотеатром «Львов», принадлежал Львовскому Союзу художников. В нём располагались мастерские скульпторов. Коридор от входа до противоположной стены делил внутри здание на две части. В коридор выходили двери  мастерских. Мастерская Кронгауза была первой справа от входа. Она была высокой и светлой, а Кронгауз тогда - открытым и весёлым человеком.
           В мастерской смутно запомнился какой-то крупный бюст, в глине. Но главное - было полно всякой живности : хомячки, ёжик, что-то ещё, но главное - две ручные галки, с которыми он иногда даже разгуливал по парку. Галки летали поблизости, порой присаживаясь к нему на плечо. Ему я и принёс своё добро – больше было некуда.
          Кронгауз принял птицу сразу. И это он определил, что это не ворона, а грач, и уточнил – грачиха. Она сразу прижилась, и определила себя как первое лицо в местной животной иерархии.
         Новый хозяин научил её многому: открывать крышки железных банок, перелистывать книги, каркать по жесту, принимать грозный вид по приказу. Я навещал её, но меня она уже забыла. Так прошёл год, может быть даже больше. Кронгауз окольцевал её. Но она не была такой ручной, как галки, и улетела. Говорили, что видели окольцованную ворону в привокзальной стае.
         Я попрежнему иногда заходил к Кронгаузу. С ним было интересно. Запомнился его рассказ о том, как он стал скульптором. Окончив художественное училище, говорил он, я понял, что пора решать свою судьбу. И остановился на скульптуре: материально надёжней, сам хозяин своего времени и работать интересно.
        Порой приходил в мастерскую его сын, парнишка лет 13, и оба соревновались в метании топора в толстую доску, замеряя угол, образованный рукоятью.
        В алие 70х он уехал в Израиль. Перед отъездом в страну обетованную он, побаивавшийся своей русской жены, хвастался мне, что сейчас использует мастерскую на все сто процентов, трахая молодых девок.
        В один из своих приездов в Израиль я раздобыл его телефон. Услышав отчуждённый и настороженный голос, попытался объяснить, что это я. – Ну и что?- ответил Кронгауз.- Что ты хочешь? – Ничего – ответил я и повесил трубку.
                Пожалуй, на этом можно закончить историю грачихи.