«Утро добрым не бывает»
Народная мудрость.
"Чернота. Чернота во весь экран. Ожидание. Никто не свистел, не кричал,
все, затаив дыхание, ждали, когда же будет устранена неисправность. А по
черному экрану ползли белые буквы:
“Наверное, вы уже расстегнули ширинки в ожидании жестокого порева. Можете
их застегнуть, эта сцена вырезана.”
Некоторые еще надеялись, что это – галлюцинация, но следующая надпись
убедила и их:
“Мы сэкономили вам двадцать минут для занятий более достойных, чем
смакование жесткого порно.”"
Сэм Дьюрак. "Рекламнй ход".
http://www.proza.ru/2009/10/14/9
«Что делать и как быть, если…
Извечный вопрос, который волнует многих,
потому что каждый хочет поступать максимально правильно
в каждой ситуации».
Шаман. «Обида».
http://www.proza.ru/2009/05/28/560
Обращение к читателям, впервые заглянувшим в мои креативы.
Данный «эпизод» является главой книги, именуемой «Несколько эпизодов из жизни людей и демонов». Описываемая ситуация будет более объяснима в контексте всей книги. Все предыдущие главы размещены на моей странице на сайте.
«…Ну, вот и сбылась мечта идиота. Точнее, идиотки. То есть, меня.
Хотела ночь – получила ночь.
И что?
- Ох, - сказал Виктор, когда мне, наконец, удалось его растолкать.
- Пора, - сказала я. – Рабочий день. Труба зовёт.
- А может, как-то без меня… а? Хоть один день?
- Искать будут.
- А может, не найдут?
- Тогда потом спросят. Когда появишься.
- А может, я заболел?
- Проведать придут. К тебе домой. А тебя там нет. Возникнет вопрос: где ты заболел? И чем? Если заранее продумать все ответы, тогда, конечно, можно и не ходить. Я сама всегда так делаю.
- М-м-м… Я лучше пойду.
Впрочем, яичница с беконом и свежесваренный кофе довольно скоро настроили его на позитивный лад.
- А знаешь, мне кажется, будто я ещё так и не проснулся, - бодро сообщил он за завтраком. – Будто я всё ещё во сне. Грежу наяву.
- Это хорошо?
- Не знаю.
- Вся наша жизнь – лишь сон, - обронила я туманную фразу.
- Нет, я так не считаю, - прочавкал Виктор, жуя мясо. – Сны – это пустые фантазии. Жить нужно здесь и сейчас, в реальности. Как есть-то охота, однако…
Мне есть совсем не хотелось: я лишь прихлёбывала кофе. Было как-то неспокойно.
- Странное чувство, - снова заговорил Виктор. – Как будто я слегка пьян. Хотя мы ведь вчера даже вина не пили… А ты чего такая мрачная?
- Не выспалась. Знаешь поговорку: утро добрым не бывает?
- Ерунда какая. Очень даже бывает. Например, сегодня: прекрасное утро. Как и ночь…
Я слабо улыбнулась. Чего-то не хватало, чтобы улыбка получилась в полную силу. Виктор утешающе погладил меня по руке:
- Знаешь, что. Я сейчас уйду, а ты ложись-ка спать дальше. Все дела подождут.
- Не знаю, как получится…
Наверное, всё-таки, я суккуб. Жадный и подлый. Вцепляющийся в добычу мёртвой хваткой. Почему, ну почему я не купила тогда его душу?! Ведь сам предлагал! И никаких усилий не требовалось! И был бы сейчас мой – весь, целиком, навеки. Фактически, за бесценок, за пустячную услугу. Раз в жизни даётся такой шанс – даже бессмертному демону, - а я умудрилась его упустить. Добровольно!!! В благородство решила сыграть! Дура.
Я почти физически ощущала, будто на пальцах моих вырастают когти, готовые вонзиться в него, чтобы никогда больше никуда не отпускать. «Всё или ничего», - вот, оказывается, каковы мои запросы. Просила ночь – получила ночь. Почему не попросила большего? Надеялась ли, что дальше как-то само сложится? Верила ли в собственную неотразимость? Рассчитывала, что близость физическая отворит нам врата и к недостижимому ранее душевному слиянию? И мы враз поймём, что мы двое суть одно… Как писано где-то в их Писании…
Только в Писании оно и писано. А жизнь всё расставляет по своим местам, правильно Вик вчера меня поучал. Сколько во мне, оказывается, было романтических бредней. Не мечтать нужно, а хватать – хватать своё и держать покрепче, вот и вся правда. И в порошок стереть любого, кто покусится на мою собственность. Только так ещё можно удержать…
Один раз я уже смирилась с тем, что обречена его потерять. Неужели опять придётся???...
Мы прощались в дверях.
- Ты на службу-то не пойдёшь? – спросил он, на всякий случай.
- Пожалуй, нет…
- Спать будешь?
- Да… спать…
- А я, кажется, уже в норме. Только в голове звон какой-то. У меня лицо сейчас глупое?
- Обычное. Как всегда.
- А, ну ладно… Мы ещё увидимся?
- А ты хочешь?
- Ну, ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть…
- А, ну да, я это знаю… Боюсь, я должна ехать.
- В Индию?
- В Индию. Дорога далёкая. И очень трудная. Меня подстерегают опасности. Возможно, смертельные.
- М-да, - Виктор нахмурился. – Ты уверена, что найдёшь там желаемое?
- Не знаю… Я уже ни в чём не уверена. Везде ищу чего-то, ищу… Можно и там поискать…
- Знаешь, что? Я буду за тебя молиться, - пообещал он, но тут же опомнился. – А, нет, не получится. Всё время забываю, что ты не совсем человек. Будь ты человеком, было бы проще… А так… Даже не знаю, как быть…
Вдруг он просиял от явившейся в голову идеи:
- Давай так: я буду просто – за тебя.
- Как это? – не поняла я.
- Как в песне: «Пусть чёрные ветви ставят нам сети, но я – за тебя».
- Что за песня такая?
- Слышал на ярмарке, когда артисты приезжали. Слова запомнил – понравились.
«Если действительно знаешь вперёд,
Если действительно веришь, что никто не умрёт –
Счастливый полёт!» - напел он, почти не фальшиво.
- А, хорошо… Я согласна. Будь. За меня.
- Угу, - он деловито кивнул. – Ну, я пошёл. Так, стало быть… в шесть здесь никого не будет?
- Ни-ко-го, - заверила я. – Абсолютно.
- Угу… Ладно. До свиданья, - он по-дружески пожал мою руку. – Береги себя. И… по-любому, удачи.
- Спасибо. Пока…
Дверь, наконец-то, закрылась. Я осела, согнувшись в три погибели, как от удара в солнечное сплетение. Почему, ну почему он не сказал: «Останься!»? Ведь хватило бы одного слова!
«Праздник закончится, праздник пройдёт.
Что-то сшибает нас влёт, но никто не умрёт,
Никто не умрёт…».
Наверное, всё-таки я суккуб. Мне нужен он весь, целиком, и душа, и тело, в безраздельное, единоличное владение! Я не смогу его с кем-то делить. Это несправедливо! Неправильно! Он должен был в меня влюбиться. Обязан был! Потому что я – лучшая… даже нет, не так – единственная! Единственная в своём роде. Он должен был умолять меня остаться! Пообещать что угодно, лишь бы я осталась. Позабыть всех прочих, всю свою прошлую жизнь! Потому что я – это я! А он вот так вот запросто ушёл, простившись со мной рукопожатием, как со старинным приятелем. Дескать, езжай в свою Индию, скатертью дорога. И уже нынче вечером готов бежать на свидание с другой! Брюнетки, блондинки… Яркая карусель на празднике жизни!...
Он что-нибудь мне обещал? Нет. Он чем-то мне обязан? Нет. Все взаимные договорённости исполнены и расчёты произведены. И за всю ночь – ни слова о чувствах, ни с его, ни (надо отдать должное!) с моей стороны. Лично я много болтала о своих чувствах во время наших прошлых встреч, а слова, слишком часто сотрясающие воздух, как известно, падают в цене.
У меня нет зацепок. Нет над ним власти!
…Напольные часы в гостиной пробили семь. Семь утра. Уснуть я больше не смогу. Нужно что-то делать. Как-то действовать дальше. Я думала, с сегодняшнего утра для меня всё станет иначе. А как – иначе? Я думала, жизнь совершенно преобразится, перетерпит качественный скачок, окрасится новыми значениями, засияет небывалыми красками, и я буду знать без слов глубинный смысл своего бытия. А смысл непременно должен заключаться в том, чтоб находиться рядом с любимым мужчиной и блаженствовать в волнах его восхищения.
И вот: утро, я подпираю спиной стенку в коридоре, ощущаю кожей её холод сквозь ткань рубашки, и ничего… совершенно ничего иного, чего бы не было вчера, и позавчера, и месяц назад… Что было, то и будет, и ничего нового нет под солнцем…
Впрочем, я знаю одно средство, способное окрасить жизнь смыслами и расцветить красками… Где-то тут, за кучей сапог, у меня припрятано сокровище, с которым не сравнится и мифический философский камень. Початая бутыль Эликсира.
…Как хорошо, что он нашёлся. На середине второго стакана я почувствовала себя существенно лучше. То есть, с физиологической точки зрения - хуже, но в данной ситуации «хуже» и «лучше» выступали понятиями весьма относительными. Я могла уже со всей честностью, на которую способен либо глубоко пьяный, либо глубоко праведный человек, признаться себе, что не желаю никакой Индии, никакого Тибета, никакой левитации и прочих сиддх. И никогда по-настоящему к ним не стремилась. Я поняла, что все последние два месяца продолжала слепо следовать собственной природе, каковая естественным образом и разрушает правильный порядок человеческой жизни, и вовлекает самого демона в состояние, о котором поэт сказал: «Печальный демон, дух изгнанья…». Я считала, что ловко манипулирую окружающими, в то время как некие силы – то ли высшая воля, то ли безличные законы природы - успешно дробили меня в своей мясорубке.
Некий смутный образ зашевелился в воображении, требуя воплощения. Кажется, сейчас я была готова подвести итог всем моим бестолковым метаниям.
Я нашарила на столе перо и кусок относительно чистой бумаги. В чернильнице, по счастью, что-то ещё плескалось на донышке, не успев засохнуть.
«Как липкий кошмарный сон», - криво выцарапало перо, подрагивая в неверной от воздействия алкоголя деснице. Почерк выходил неровный, но покуда ещё вполне читабельный. Тоска бурлила в душе… в том, что у демонов вместо души… готовая излиться на бумагу длинной волной океанского прибоя.
Как липкий кошмарный сон,
Как в череп бьющая трель,
Возник в моей жизни ОН –
Величье весны, Апрель.
Размеренный жизни ход –
Под взмах смертельной косы.
Отравленный древа плод
Не прячет своей красы.
Вкусивший – станет, как бог.
Хозяином станет гость.
На перекрестье дорог
Мне предуготован погост.
Зачем в этой шкуре я?
Жжёт истина – горячо!
Князь мира сего стоял
За левым моим плечом:
Заботами хмур и хвор,
Рукой водил по судьбе…
Подписывала приговор.
Как выяснилось – себе.
Блуждала – слепым вождём.
К обрыву вела слепцов.
Но, светочем возрождён,
Мир выжил в конце концов!
И май – Воскресенья суть –
В мир явлен был, как итог.
… Прощайте. Лежит мой путь
На перекрестье дорог.
…Перечитав творение по пятому или шестому разу, я вновь убедилась в своей гениальности. Это была настоящая Прощальная Записка, которую я вымучивала из себя уже не один день. После такой записки оставалось только обрубить последние концы, дабы умчаться в дрейф… А главное, в ней предельно ясно и красноречиво была изложена вся суть тех бесплодных исканий, что наполняли моё жалкое существование в прошедшие два месяца.
Теперь никому ничего не нужно объяснять. Всё и так очевидно. Фламмель, конечно же, поймёт, ведь у него семь пядей во лбу. И, кстати, не будет особо доискиваться, куда пропал его запас эликсира.
Я оставила записку на каминной полке, придавив для верности тем самым булыжником, что Фламмель так бережно хранил среди прочих реликвий.
Дольше находиться в доме не было никаких сил. Каждая деталь обстановки напоминала о сегодняшней… нет, уже вчерашней ночи, а сразу вслед за тем – ядовито намекала на грядущий вечер.
Я уходила навсегда. Я ещё не добралась до моря, а меня уже основательно пошатывало. Баллов, эдак, на пять. Из двенадцати. Но горлышко заветной бутыли моя кисть сжимала по-прежнему крепко…
…Напиваться с утра – удел социально и морально деградировавших личностей. Спать на голой земле, под открытым небом – удел опустившихся бродяг и вольных трубадуров.
В тот день я опустилась на самое дно.
Как-то так получилось…
Сначала я, было, решила немедля отправиться в задуманное путешествие. Отправиться назло себе, в наказание за дурь, уже зная, что я туда вовсе не хочу. Но сразу определить, в какой из сторон находится Тибет, оказалось затруднительно. В поисках единственно верного пути ноги занесли меня в пару давно знакомых кабаков.
В одном из них культурно проводил время освободившийся после ночного дежурства стражник по имени Поль. Тот самый, с которым судьба сводила меня на самой заре моего нынешнего земного турне.
Естественно, он не мог узнать меня. И я беспрепятственно наблюдала за ним из-за соседнего стола. С ним была юная дева - полагаю, из местных шлюшек, - весьма эффектной цыганской наружности. Поль угощал её вином, а дева одаривала его сладострастными улыбками. Потом они куда-то удалились в обнимку. Их поведение показалось мне вызывающе аморальным. В топку, всех в топку! Дрова! Я мрачно прожгла их спины самым осуждающим из своих взглядов. Спины предательски двоились, никак не желая входить в фокус. По сдвоенной спине беспутной цыганки колыхалась волна чёрных вьющихся волос.
Отчего-то вспомнился детский стишок про маленького Люцифера, над которым любил жестоко подшутить и сам Создатель, и вся ангельская верхушка.
«О нём об одном не подумал никто!
И дали ему совершенно не то!
А то, что совсем не любил он…».
Над этими словами в детстве я всегда плакала. Мне было смертельно жаль маленького беззащитного Люци, хотелось как-то утешить его, разогнать толпу насмешников и поделиться с отверженным малышом всеми своими нехитрыми сокровищами, собранными на помойках. С возрастом я поняла, что Люци отнюдь не столь бел и пушист, каким рисуют его средства пропаганды, но чувство негодования по отношению к толпе, которая с наслаждением травит не вписавшегося в формат одиночку, осталось. Даже если одиночка порой ведёт себя, как редкостная свинья.
«Когда был Люци маленький, с кудрявой головой…».
К чему это я?...
…Потом помню себя уже как-то отрывочно. Несколько переулков. Парковые ворота. Возле них – пьяненький нищий с бельмом на глазу. Завидев меня (чем уж он там завидел?), он демонстративно перекрестился и смачно сплюнул. В ответ я показала язык и потрясла бутылкой с остатками алкогольного напитка. Нищий засуетился, попытался оторваться от земли, но я не стала дожидаться – проследовала в парк.
К тому времени меня штормило уже не менее, чем на восемь-девять баллов. Остатки понятий о достоинстве подсказывали, что завалиться на скамью будет неприлично. О том, чтобы вернуться в дом, не могло быть и речи: всё моё существо восставало против того, чтобы снова оказаться средь предметов, ставших свидетелями моей пирровой победы.
И тут свои объятья распахнул гостеприимный куст. Попросту, я ввалилась в него, слишком сильно накренившись на правый борт. Куст расступился, любезно пропустив меня на ровную круглую площадку, сокрытую в самой его сердцевине. Напоследок я успела подумать, что растения подчиняются моей слабенькой остаточной магии, видоизменяя конфигурацию сообразно моим потребностям…».
* * *
Человек сидел на скамье под каштаном, посреди площади, перед церковью, где уже четвёртый год служил в сане пресвитера. По отсутствующему выражению его лица легко было догадаться, что он целиком поглощён размышлениями. К счастью, людям не дано заглянуть в деятельность чужого ума. Если бы какой-нибудь пролетающий мимо демон из любопытства подключился к его мыслительным импульсам… то, скорей всего, очень быстро отбросил бы это занятие и, презрительно фыркнув, умчался прочь. Ибо основная национальная черта в характере демонов – презрение.
«…А может, стоило попросить её остаться? Ну, так: задержаться ещё на пару дней? Она бы всё равно, конечно, уехала, раз уж приняла решение. Ведь она так хотела вернуть свободу, а там у неё будет шанс. Там, в далёких жарких странах, где всё – не как у нас… У нас, если честно, на демонов принято валить вину за всяческую беду, приключающуюся с человеком. Раньше люди использовали для этих целей козла отпущения: отправляли бедное животное в пустыню, гружёное всеми мирскими скорбями. Теперь традиция сия канула в прошлое. Но сам принцип сохранился. Только «козла» избирают уже из человеческой среды.
То ли дело – Индия. Или даже земли, ещё более дальние. Там демоны в почёте. Всякие: кровожадные и незлобивые, распутные и воздержанные, созидающие и разрушающие, уродливые и приятные глазу. Понятно, что демон в любом случае опасен для человека, ибо стремится искусить душу. И тело…»…
Память охотно выдала целый всплеск свежепережитых искушений, и мысли на время утратили связность. А ведь ещё вчера вечером, выходя из дома, чтобы повидаться с этой особой, он совершенно не предполагал, чем завершится их встреча – если вообще состоится. Как-то так всё само получилось… Впрочем, не стоит грезить о подобном посреди людной площади на скамейке. Человек усилием воли вернулся к прежним, менее компрометирующим думам.
«…Итак, демоны несут человеку опасные соблазны. Такова уж их природа. Однажды они сделали выбор, какими им быть, и теперь обречены оставаться таковыми до скончания веков. Люди их проклинают, а стоило бы – пожалеть. Нам, счастливым обладателям свободной воли, трудно вообразить себе положение существа, чья судьба абсолютно предопределена до самого Судного Дня. И после, кстати, тоже… М-да…
Индийцы относятся к ним терпимее. Стараются жить с ними в ладу, со всякими. Душу, конечно, губят при этом… Но ведь и язычникам интуитивно понятны Божеские законы – а значит, и для них должны быть шансы на спасение…
Речь сейчас не об этом. А о том, что демону, попавшему в мир людей, в тех странах будет однозначно уютнее, чем среди нас, просвещённых христиан. Может быть, ей даже выстроят дворец и станут ходить к ней на поклон. Попросят покарать подлого соседа или помочь разбогатеть. А что, она придумает способ…
Господи, о чём я думаю?!
Наверно, по сравнению с парением в воздушных высях, жизнь на земле кажется кошмаром. Она и хочет бежать туда, где кошмар менее тягостен, где легче дожидаться освобождения. Не стоит мешать. Она так хотела уехать.
А если б она уехала вчера утром, как и собиралась? И мы, скорее всего, никогда бы больше не увиделись… Ах, извечное: «что было бы, если бы?»! А я ведь предчувствовал, что мы не сможем просто так расстаться навсегда. От судьбы не уйдёшь. Как с самого начала дорожки наши пересеклись, так и пошло…
Забавно всё начиналось. Раньше было жутковато, а теперь вспоминаю – и становится смешно. Боялся её до ужаса, аж душа в пятки уходила. Никому не скажу, но себе-то можно признаться. Самое странное в другом: я до сих пор её боюсь. Вроде бы – милая, безобидная, ничего плохого не сделала… Это как чёрный колодец, где ни камень, ни эхо, ни свет не долетают до дна. Вроде бы, ничего дурного не сулит, но: подойдёшь к краю, глянешь в глубину – голова закружится, дыхание перехватит, и хочется бежать прочь без оглядки. Да, я ещё, кстати, высоты боюсь… Слава Богу, живём не в горах.
Иногда она рассуждает, совсем как человек. И я на время забываю о её «инаковости». Но иногда.. Ну, вот сегодня утром, например. Любая нормальная женщина сказала бы что-нибудь вроде: «Давай будем вместе, на что тебе другие?». И я бы не знал, что ответить… К счастью, у неё иные приоритеты. Она сама себе ставит цели и всегда получает желаемое. Меня, например… Никому не скажу, но себе-то можно признаться. А ведь поначалу я не давал ей ни малейшего повода… И что в итоге? Явился сам. Да ещё поначалу выставил себя круглым дураком…
А ведь если бы захотела – она бы уже стала мне полновластной хозяйкой. Ведь я же сам, сам предлагал ей заключить договор! И отдавал отчёт своим действиям! И никто за язык не тянул! Ох, я ли то был…
Почему она отказалась? Замышляла более изощрённую интригу? Или в силу благородства характера? Ведь даже Фома Аквинский писал, что некоторые демоны менее склонны к гнусностям, в силу большего благородства своей натуры, чем прочие. Кстати, он-то откуда знал?...
Может, будет и лучше, если она уедет, а я – не стану этому препятствовать. Спокойнее станет. Сегодня ей, предположим, не нужна моя душа… а завтра? И где гарантия, что я сам не брошусь ей в ноги, преподнося сей дар на блюдечке с голубой каёмочкой? И она примет его – дар – так же мило и естественно, как вчера – меня самого…
Ох, сложно-то как жить на свете.
Пожалуй, я не стану ей мешать. Мы оба получили желаемое и боле ничем не связаны. Словно расплатились по каким-то невидимым счетам.
Вот только… Сколько, интересно, времени? Солнце стоит высоко – должно быть, часа три. Она собралась уехать до вечера. Успела или нет? Надо бы увидеться напоследок. Проститься окончательно. Пожелать доброго пути. Нет, ну просто увидеться… Всего на пару минут… В конце концов, столько вместе пережили… Было бы невежливо… Может, она ещё дома… Вдруг успею?
…А не прихватить ли с собой блюдечко с голубой каёмочкой? Нет, конечно. Шутка».
Человек порывисто вскакивает со скамьи и быстрыми шагами покидает площадь.
«Конечно, она уже уехала, - сказал он себе часом позже, вдоволь набродившись вокруг пустого – абсолютно пустого! – дома. Он даже не поленился и, воспользовавшись ключами, обошёл его изнутри. Никого, действительно, не было. – Сказала – и сделала. Вот верность своему слову, достойная всяческого уважения. Что ж, демоны – они такой народ: утром – здесь, а к вечеру – уже за тысячу миль отсюда. Они замечают нас, когда мы попадаем в сферу их интересов, и тотчас забывают, как только мы перестаём быть нужны… Такова их природа, ничего не поделаешь…
Всё кончилось так, как должно было быть.
Что ж, доброго пути. Я желаю ей всяческих благ. Но если эти блага достанутся ей подальше отсюда… Так будет лучше. Спокойнее. Всем. Каждому – своё…».
Он испытывал странную смесь разочарования и облегчения. Жизнь снова приобретала прогнозируемые контуры. Фактор неопределённости укатил в сторону Индии. Демоны проносятся сквозь человеческие судьбы, подобно кометам, и исчезают в им одним известных пространствах. То ли дело – люди: они остаются рядом. Не все, конечно, но – самые близкие, те, что входят в нашу жизнь и становятся её частью.
Через пару часов его будет ждать девушка. Нормальная человеческая девушка! И она – само совершенство….
* * *
«…Пробуждение оказалось мучительным. Ныло всё тело, несколько часов пролежавшее в скрюченном состоянии на сырой земле. Не помогло даже тёплое майское солнышко. На платье налип мелкий растительный мусор. Во рту сделалось сухо и шершаво. Голова, как ни странно, почти не болела, только стала очень тяжёлой.
Какое-то время я сидела, обхватив руками колени. Солнце маячило в западной части неба, тени ложились длинные, вечерние. До заката ещё часа три-четыре. Ночевать в гостеприимном кусте не хотелось. Кроме же куста, для меня приютов в этом городе более не существовало. И, коль скоро я всё ещё жива, выход один… Умереть!... Шутка.
Провести ночь в дороге. Авось, встретятся в пути разбойники с топорами да порубают на куски… Они, конечно же, сначала выдадут коронную фразу: «Жизнь – или кошелёк!». А я им в ответ брошу что-нибудь очень дерзкое, оскорбительное, и тогда они набросятся на меня всей толпой, и прольётся кровь. Там, на перекрёстке дорог! Бывает же, что поэты пророчествуют в своих стихах.
Морщась, я поднялась на ноги. Окинула взглядом местность в поисках своих вещей. Мой дорожный мешок! Тощая заплечная котомка с жалкими пожитками. Он остался в доме! И плащ тоже там. А какая дорога без плаща?
Придётся идти в дом. Я успею. Быстренько. Только заберу мешок. И плащ. Солнце ещё высоко.
…В дом, в дом. Я почти бежала. Двигаться и дышать было трудно.
В чём я хотела убедиться? Что проверить?
…А вдруг он всё же послушался моих вчерашних предупреждений? Вдруг – внял? Зачем ему это? Ужели человек действительно настолько слаб, что готов ринуться за инстинктами, позабыв про дело всей своей жизни? А она, Мария, на что ей лишние заботы? Тайный роман, двойная жизнь, ложь, бесчестие, тоска по несбыточному? «Наша с ней основная задача – не застуканными быть на месте…». Зачем затевать дело, изначально сулящее одни проблемы?!
А вдруг… в них обоих… или в хоть ком-то одном… проснулся-таки здравый смысл? Вдруг Фламмель ошибался, и у людей всё же осталась хоть капля логики?
А может, просто случилось нечто, помешавшее… Ну, мало ли: родители не пустили её на улицу…
И тогда у меня останется шанс. Малюсенький шанс. Один на сотню. На тысячу. На миллион. Шанс развернуть, наконец, к себе лицом собственную фортуну.
…С домом что-то было не так. Это «что-то» помешало мне влететь в дверь на всех парах. Какая-то деталь изменилась с момента моего отбытия. И перемена была не из разряда тех, что можно списать на случайность, запамятование или воздействие стихий.
Цветок в окне! Что-то он должен означать, этот цветок в окне. Окно на втором этаже распахнуто, занавеси задвинуты, но не плотно, а на подоконнике торчит из посудины свеженький белый нарцисс. Мне даже показалось, что я различаю запах.
Я привстала на цыпочки, вытянулась и разглядела, что нарцисс – не один, их целых три, а стоят они в прозрачной стеклянной колбе. В этот миг шторы шелохнулись, меж ними показалась изящная рука, мелькнул голубой рукав платья. Женщина забрала сосуд с цветами в комнату.
Будь я проклята, если мне не знакомо это платье. Впрочем, я и так уже проклята, и не единожды.
Так я и осталась стоять посередь улицы – встрёпанная, помятая, оглушённая.
…Ну почему? Ну почему всё это происходит именно со мной?! Вот так всегда: одним – всё, а другим – жалкие крохи с барского стола. «И лишь обо мне не подумал никто…». Да, она красивее. Моложе. Намного. И… как бы это сказать? Беззащитнее, что ли. Все сильные мира сего вращаются вокруг горстки тех якобы слабых, которые, по их мнению, постоянно нуждаются в защите и опеке. «Куда же она без меня? Она без меня пропадёт! Я должен быть с ней, чтобы в любой момент помочь и защитить!» - вот их логика. Их общая логика.
А такие, как я, пригодны только для грубой тяжёлой работы. Для выполнения невыполнимых поручений. «Ты – единственная, с кем я могу поговорить откровенно... Ведь должна же ты была откликнуться на мои мысли, потому что ты мне очень нужна… Ты ведь была и остаёшься демоном, хоть и в человеческом обличье… Ты – единственная, кому я могу довериться… Ведь это же так просто! Для тебя… Всего одна простенькая услуга…».
А для иных – хрупких ангелоподобных дев с невинными глазищами – уготована и доля иная. Им – цветы. Им – вздохи под луной. Им – сонеты и конфеты. Им посвящаются подвиги рыцарей, с них пишут картины, им под ноги швыряют шубы из соболей и колье из бриллиантов…
Я почувствовала, как во рту скапливается горечь. Она была даже на вкус ядовитая: ежели плюнуть в кого – глядишь, помрёт. Кстати, есть такие змеи, что вовсе не кусают, а просто плюются ядом. До глаз достать норовят. Через глаза он вернее в кровь всасывается, яд-то.
…А ведь выход есть – внезапно осенило меня. Всё очень просто. Мари была нужна на определённом этапе, без неё невозможно было обойтись. И она полностью выполнила своё предназначение в моей жизни. Но теперь она уже лишняя, она превратилась в помеху. Значит – что? Правильно: помеху следует устранить.
Как говорится: нет человека – нет проблемы. Всего лишь очередное жалкое полешко для нашей Топки.
Всё должно выглядеть, как несчастный случай. Или смерть от естественных причин. Кирпич на голову? Падение с лошади? Мари не работает на стройке и не ездит верхом… Тогда – яд? Медленное угасание от неизвестной болезни… Или внезапная остановка сердца… Да, а что? Моё лицо ей знакомо: она не раз видела меня в церкви. Вряд ли Мари откажет мне в беседе, если я изобрету веский повод. А беседа двух милых дам вполне может протекать за чашечкой чая. А в чашечку чая может угодить что угодно…
Где-то среди книг Фламмеля я видела справочник по лекарственным и ядовитым растениям. Вот, предположим, наперстянка: прекрасное средство для лечения сердечной слабости. В смысле, для улучшения работы сердца. Но: в случае превышения дозы – лекарство обращается в страшный яд. Вызывает остановку сердца в фазу его расслабления. Смерть довольно быстрая и не слишком мучительная. Наверное.
Виктор, конечно, погорюет сначала. Может быть, даже примется обвинять себя: дескать, не уберёг; дескать, навлёк на её голову гнев Господень. А я буду рядом. Ненавязчиво. Как тень. Как надёжное плечо, на которое всегда можно опереться. Или как жилетка, в которую всегда можно всплакнуть.
И вот, когда я стану для него незаменима… Когда однажды он, наконец, поймёт, что я – единственная женщина, которую он желает видеть подле себя… Вот тогда!... Наступит миг моего истинного триумфа.
…Что-то мелкое летит мне под ноги, несколько раз со звоном подскакивает на камне и затихает. Я растерянно озираюсь. Прохожий, задержавшийся на мгновение подле меня, солидно кивает: да, мол, ты не ошиблась, это действительно тебе. После чего продолжает свой путь. Передо мной поблёскивает на мостовой маленький железный кружок. Монетка! Монетка? Я, стало быть, похожа на нищенку. Ну да, с похмелья, да проспав полдня в кустах.
Монетку я всё-таки подняла и сложила в карман. Лучше уж пусть считают обычной нищенкой, чем общественно опасной сумасшедшей.
…Так вот, когда Марии не станет, и Виктор смирится с её смертью, а я всегда буду рядом, и он убедится, что я – единственная…
Как же всё, оказывается, просто. Путь к счастью краток и гладок! Неужто нет совсем никаких помех?
А как же это: «не убий» - и так далее? А что – «не убий»? Заповеди писаны для людей. У демонов существует лишь Должностная Инструкция, на неё они и молятся в служебное время. А во внеслужебное – и вовсе трава не расти. Неужто кто-то всерьёз поверил, будто я – воздушный демон одиннадцатого ранга!!! – по-настоящему прониклась всем этим религиозным мракобесием, которым попы дурманят мозги легковерной пастве?! Для меня вообще, по определению, не существует ничего святого! Кроме отпуска, да и тот боком вышел…
…Интересно, что там сейчас творится, в доме? Можно вообразить во всех деталях, в красках. И я воображаю, насколько позволяет фантазия, тренированная регулярными визитами в Отдел Похоти… Картинки в мыслях вырисовываются столь яркие, что я невольно жмурюсь и трясу головой.
Этого невозможно допустить! Ненавижу! Ненавижу обоих. Только смерть избавит меня от мучений. Причём, не обязательно моя. Нужно убить обоих! Да, именно так: тогда одна из них никогда больше не встанет у меня на пути, а второй – останется моим навсегда. Хотя бы в моей памяти.
…А ведь если сейчас их качественно убить… То есть, дождаться, чтобы они наверняка согрешили, а возможно – и не по разу… Если дождаться и убить, то не исключено… ах, даже не верится! Но это вполне реально… Тогда Департамент, благодаря моим самоотверженным действиям, получит сразу две тёпленькие души, только что сознательно отдавшие предпочтение пороку вместо добродетели. И тогда Администрация, возможно, смилостивится… нет, не так: зачтёт моё деяние. И скостит срок! А то и вовсе амнистирует.
Я вырвусь, наконец, из этого отвратительного каземата! К небу! К звёздам! К ветрам!
Ах, как я, оказывается, устала. От всего: надежд - и разочарований, попыток воспарить - и сшибания влёт, жажды тепла - и отчуждения в ответ; и от откровений ближнего, который в одночасье вдруг решает открыться как-то сразу и весь.
Устала от постоянного чувства скованности и тяжести, порождаемого плотью. От непонятных обязательств, которые зачем-то на себя регулярно взваливаю, а потом не знаю, как от них отделаться. От поисков счастья и истины, не существующих в природе. От бестолковых метаний, водящих по кругу. От духовных озарений вперемешку с алкоголем. От жажды сбросить тесный панцирь из норм, приличий, ритуалов, необходимости соответствовать чужим ожиданиям – и от страха оказаться безо всякой защиты, если я вдруг этого панциря лишусь.
Я смертельно стосковалась по единственному в мире предмету: моему родному, старенькому облачному дивану. Он один преданно служил мне с незапамятных времён, в горе и в радости, в болезни и в здравии… Разделял со мной все мои удачи, выдерживал бешеные прыжки радостных порывов, мягко и деликатно сочувствовал в минуты скорби… И никогда не обронил ни слова упрёка. Он вообще не способен ронять слова. И ни разу не подвёл. Вот предмет, на который всегда, в любых обстоятельствах, можно ПОЛОЖИТЬСЯ!
За что бы я сейчас по-настоящему продала душу, так это – за возможность снова оказаться на родном диване, в тепле и покое. Взбить подушку помягче, натянуть на голову чистое одеяло – и ничего, и никого больше не видеть. Только темнота, тишина и тепло.
…А ведь между мной и свободой остаётся какая-то ерунда: всего лишь два жалких, нелепых существа, мнящих себя образом и подобием Творца. Их кости так хрупки. Их плоть так уязвима – рвётся, крошится, горит. Особенно тонка в черепе височная кость. Понадобится всего лишь пара толковых ударов в висок – по одному на каждого. Возле камина валяется тигель: идеальное орудие убийства. Он тяжёл и компактен, и один его конец заострён, словно наконечник копья.
Злость придаст мне сил. Я удержу железяку в руке. Самое главное: действовать быстро, не дать им опомниться и разбежаться. Дождаться момента, когда их тела переплетутся особенно тесно, и они перестанут замечать окружающее. Нужно только неслышно пробраться в дом и подобраться к дивану, где они рано или поздно окажутся. Для этого придётся припомнить умение отводить глаза. Но ведь Бафомет обещал, что кое-какие демонические способности останутся при мне. Надеюсь, и эта тоже…
…Как зомби, заворожённо глядя на окно второго этажа, я делаю неловкий шаг к дому. Под ногой опять что-то звякает. Отступаю назад. На мостовой, поблизости друг от друга, валяются ещё три или четыре денежки. Когда мне их успели накидать? А я даже не заметила! Впрочем, когда я погружаюсь в задумчивость, то частенько перестаю обращать внимание на происходящее вокруг.
Присев на корточки, аккуратно выбираю монетки из пыли. Пожалуй, их – вместе с той, что уже в кармане – должно хватить на чарку дешёвого вина. А то и на две…
«Так почему нам не напиться?» - весело подмигивает кто-то за краем поля моего зрения, внутри головы.
Так сходят с ума. Но я не удивляюсь, даже не расстраиваюсь. Добротное помешательство сейчас могло бы спасти меня от невыносимого гнёта реальности…
Ноги сами находят дорогу в ближайший кабак…
Окно второго этажа остаётся за спиной, но я и спиной ощущаю, как колышется на нём занавеска…».