А начиналось всё великолепно!
Форточки закрыты, краны завёрнуты, цветы отданы в хорошие руки, кошка – в аренду, почта оставлена на коллег, ключ – соседям…
На волю! К морю! Прочь, от работы, трясиной тянущей на дно, от «любимых», требующих соков, от вытягивающих жилы друзей, и начальства, мотающего нервы… Хватит вялого отдыха у телевизора с кружевом попсы, патокой любви, искрами спорта. Долой лампочки новостей, резину политики, фонари шоу! Месяц без правил, одёжных этикетов и даже благородной процедуры чистки зубов. Три недели отдыха без удобств и цивилизаторов. От всего. Я люблю тебя, жизнь! Встречай, Алушта!
В троллейбусе Сергей оскорбил кондуктора крупной купюрой и к вокзалу проехал бесплатно. Штурм кассы занял пять минут, столько же на туалет, и не более – на газетный киоск. Севастопольский ожидался вовремя, на глаза попался буфет, вещей при нём – минимум, а деньги жмут… Тут и поехало.
* * *
Когда она позвонила и сказала: «танцуй!» он понял, что и в этом отпуске с одиночеством не выйдет…
Рисковыми видами спорта Ирка заболела давно и на правах бывшей супруги включала его во все мыслимые авантюры. Сергей затеи бывшей половины почитал дурью, и относился с особым цинизмом: «водка, мак и онанизм – укрепляют организм». Единственным подобием экстрима полагал бритьё чужим станком да секс по телефону, и тот – по части оплаты… Тем не менее за прошедшую с развода пятилетку они культурно обкладывали в Полесье рысь, «чарябались» на Говерлу и «крутили педали» из Одессы… «Попрыгать с парашютом» в Болграде не удалось: десантники люд служивый и подневольный, а начальство строго-настрого запретило «баб ещё и в небе». И вот в преддверии отпуска очередной «сигнал». Кстати, в Крым. Плавать Сергей не умел, на что Ирка успокоила «аквалангом». Подводный мир Черноморья обещал сказочные впечатления, и группа ждала его в Алуште, «по нашему старому адресу». Факт, что дайверы круче дигеров, а те – маунтенбайкеров и прочих экстримадуров – оспаривать не рекомендовалось. О джипинге, каньониге и спортивном змееводстве Сергей помалкивал, и также втайне надеялся, что о трейсерах с их обезьяньими кувырками на светофорах и прыжками по крышам – на работу и обратно – она пока не слышала…
С Иркой он прожил три года, потерял добрый шмат мяса, сжёг приличный пук нервов, нарастил отличной толщины броню цинизма и с треском развёлся. Случившемуся всплеску в отношениях радовался безмерно, подобно сорвавшемуся окуню: молча и всеобъемлюще напился. Досвадебные надежды, что зеленоглазая Ирэн будет любить до гроба, скоро приобрели пугливые очертания зловещего пророчества. В семейную лодку кирпичи «покоя» и «долготерпения» эта ведьма брать не собиралась, а ему пять часов сна для восстановления сил после воплощения очередного проекта супруги явно не хватало… Однако, как многие знания не означают наличие мудрости, так и полная свобода не приносит счастья. От праздников нырял в работу, Новый год старался переспать и в добрые чудеса не верил. Но деньги вскоре стало некуда девать, появились сомнительные друзья, обилие доступных женщин, следом – мешки под глазами, и новые рецепты терапевта. Со времён студенчества в своём посудостроительном он себе такого не позволял… Но вскоре вернулась Ирка. Не то чтобы полностью и насовсем, но появляться стала регулярно, объясняя визиты исключительно заботой о его здоровье и щедростью женского сердца. Что характерно, найти себе замену не торопилась… Как, впрочем, и ему. Отсюда и пошёл есть «активный отдых».
* * *
Компанию в буфете заметил сразу. Колоритная была компания – в стиле станционного буфета. Растрёпанный долговязый молодой мужчина с нервными движениями верхних конечностей, крупная бальзаковская дама со взбитой прической, неприлично одетая, с красными бусами на шее и запястьях, и старый еврей в шевиотовом костюме. Троица расположилась в удобном месте – за дальним угловым столиком, под выцветшей вывеской советского юмора: «пальцы и яйца в солонки не совать!»
– Вы позволите?
– Рады приветствовать.
За отъезд он взял килограмм водочки, восемь беляшей и первой увиденной колбаски…
Дёрганый Алёха везде был, всё знал, а чего и слышал впервые, – в два счёта разбирался. Нигде более полугода не задерживался, что позволило иметь непредвзятое мнение и чувствовать свободу. И золото он мыл шесть месяцев, и мебель делал, и поваром служил, и цехом командовал, и в театре играл – тоже шесть месяцев.
– А после Туркмении пришлось на что-то жить, – записался прапорщиком…
Дама представилась певицей контрреволюции Анжелой:
– Не прощает презрения женщина,
Как поверженный враг доброты…
И свято полагала себя обладательницей могучего потока сексуальных флюидов.
Нахимович когда-то не терпел музыки, мечтал писать, но стал гравёром и часовщиком, что по количеству историй даст фору многим литераторам. Водку любил, – дай Бог всякому русскому, рассказчиком и дегустатором выяснился бывалым и с первого укуса определил отсутствие мяса в беляшах:
– Выскочило, мама-бля! Нет, чтобы двойная порция вскочила…- аппетитно жующий беляши еврей – зрелище, на которое можно смотреть бесконечно.
Сергей в ответ представился экспертом-строителем и сообщил об отпуске. Компания порадовалась за него и выпила за море:
– Ходил в Атлантику и Тихий, а в Ледовитом и нырял…
– Лучшие курортные романы в Судаке и Ялте. В Ялте и Судаке…
– А потому и не плаваю, что – не дегьмо!..
Часы не врали, взятого, как всегда – не хватило, а новые знакомые душевно располагали. Сергей не поскупился на молдавский коньяк, кто-то поставил белорусской водки, кто-то – финской. Жирнела срезом «искусственная колбаса с химически чистым салом», желтела «Дружба» в серебряной фольге, нарядно алел томатный сок – неизменный антураж дорожного застолья. В сутолоке и гаме железнодорожного общепита вился сигаретный дым и паутина беседы: пили за вечное, оценивали мысли, тщились на экспромты.
– Шатается история,
Грядущее – сокрыто…
От Бреста до Монголии
Опять звенят копыта.
– Экспегтиза – тгахомудия и шигокое поле твогчества. Можно мне объяснить? Пгедставьте спальню. Вечег, состоявшийся интим, взаимные комплименты, и тут из шкафа – ггуппа товагищей! Деловых, увегенных в себе и, конечно, – в лучших пгезегвативах… С кгиком: «конгольный заёб!» они быстго и умело имеют вашу супгугу: кто – куда, затем обнадёживающе хлопают вас по плечу: «ничё мужик», «всё путём», «так дегжать!», показывают большой палец и сваливают, аккугатно опгеделив пгезегвативы «куда надо». А жена невинно сообщает, что: «да, всё ногмально, он – таки молодец, а она – пгосто хотела почувствовать газницу».
– Папа говорил, экипаж расформировали после случая с Владимиром Семёновичем… Похищение с Москвы-реки. Они его споили от набережной и до Магадана: ящик водки на пятерых. Туда-назад им сам Высоцкий музицировал…
– Пристыдили у нас драматурга. Герой им нерешителен, действие растянуто, судьба героини не ясна, а второстепенные персонажи – бледные… Люди, дескать, не поймут. К новому сезону автор сделал вывод и в театре более не появлялся: с прилавков разметали каждый его новый авантюрный боевик – очень близкий подавляющему большинству, где герои насилуют министров, героини убивают королей, походя шпигуют рельефных монстров из спецназа, грабят олигархов, косят мафию, спасают Ватикан и катаются на скутерах. Всё нафаршировано, всё перемешано и сдобрено. Динамично, сжато, современно – сто страниц с картинками. Финалы неизменны: он гибнет, она становится президентом. И наоборот…
Иногда лучше наблюдать, чем участвовать…
После «третьего прилива» ему какое-то время удавалось барахтаться в русле беседы, улавливать лекцию на тему: «Вальтер Скот – английский жид», и отрицать рекламу Судака…
Затем немного озираться из колеи:
– Таки что – поезда по асфальту не ходят?
– Это был трамвай.
– Если бы я кололся – возможно, но я видел поезд!
А потом всё поглотила тьма…
* * *
В себя пришел утром. Без обуви, без денег, без часов, без документов, истёрханный, с жуткой головной болью и ноющей от деревянной скамьи спиной – в незнакомом парке. В кармане пиджака нашлась пустая бутылка с выгравированными главами: «десять часов – выпито изумительно», «одиннадцать – выпито отлично», «полдень – выпито удачно», «час дня – двое пяных». Без мягкого знака…
Спина ныла нешуточно, чего раньше не случалось. И хотелось блевать, с чем сталкиваться приходилось. Никогда не думал, что в спине полно костей. А ещё – что подобное похмелье когда-нибудь произойдет и с ним. А ещё – что делала в станционном буфете финская водка?..
Однако пора было что-то думать и предпринимать. В детстве он никуда не спешил, в молодости – успевал, в зрелости, так даже и в последний вагон, на ходу. Догонит ли этот поезд? В шаге от парка, на стихийном мини-рынке у подозрительного прыща он решительно сменял новый пиджак на туфли и двести граммов ханжи. Тут же объявился цыганёнок.
– Делись! Моя территория.
Наглость – второе счастье, но сейчас было не до юмора, и Сергей погрозил кулаком.
– Налей, – не отставал попрошайка. – А я станцую.
– Уйди!
– На пузе станцую!
Из любопытства плохо соображавший Сергей оставил граммов пятьдесят, на что не дождался и благодарности.
– А танец?
– Ложись! – белозубо блеснул пройдоха.
В станционных местах только любовь дешёвая…
Вскоре мир просветлел, стал доступен рецепторам, а голова взялась соображать. Порой и вспышками, но всё-таки. Связки нейронов щупали действительность, советовались с чувствами и выстраивали логические запросы, в результате чего ответ либо находился, либо нет: а небо рычало, как при рождении гения… А спрятаться негде… А надо в Крым: и ждут, и деньги плачены… За экстрим! И кстати – где он?
* * *
В последующие два часа дождь отшумел, вменяемость окончательно победила, он полностью пришёл в силу и вышел на рекогносцировку. Таксисты били почтальона, небо рвали птеродактили чьих-то ВВС, а на вывесках торговых заведений распузилась кириллица, что ровным счётом ничего ещё не значило.
Маленький асфальтовый город, с единственной троллейбусной линией и малоразговорчивыми людьми обошёл в полчаса. Углублять беседу в нужном направлении, однако, не рискнул, – кто её знает, реакцию местных на дурацкое: «где я?» В городе преобладал частный сектор, что позволило острословам назвать единственную девятиэтажку на отшибе кварталом «Шанхай». Россыпь сталинских трёхэтажек, да хрущобы элитного квартала в центре и составили весь жилфонд городка. На другой окраине свистели тепловозы, шумел элеватор, тянуло копченостями от завода продтоваров.
Подрядившись грузчиком, оголодавший Сергей обслужил два грузовика с копченой рыбой и салями, чем поправил своё теперешнее физическое состояние, и заимел припас на будущее. Радость оказалось преждевременной. Отняв кусок у местных соискателей хлеба насущного, чужак обрёк себя на неминуемое выяснение отношений с превосходящими силами обиженной стороны. Группа воинственно настроенных оборванцев атаковала новичка, нанесла ему поражение и потребовала ответить. В процессе избиения Сергей узнал много нового о себе и родителях, о душе и Родине, а также о людях в целом и беспредельщиках в частности. Со стороны виднее… Особенно, если одна сторона имеет преимущества. Ситуация складывалась не в его пользу, надо было спасаться, и путем логических построений и вычурной лексике Сергею пришлось усыпить бдительность победителей, вслед за чем удалось достичь взаимопонимания: сошлись на интересах. Аборигенов заинтересовала добыча пришельца, пришельца – бег с препятствиями и прогулка налегке…
Город подавлял безысходностью. Административные здания попадалось редко, а и случившиеся указателями не баловали. Единственная встреченная школа могла похвастаться зарешеченными окнами, мрачными чугунными воротами, да кованой оградой с нанизанной на прут кукольной безглазой головой…
От всего пережитого аппетит пропал, и хотелось домой – на своё место, или какой-либо определённости. Сергей проник на территорию товарной горки, где прочёл название железнодорожной станции и выяснил, что Крым – ближе.
– Триста километров…
Ехать лучше, чем идти, и он попытался расположить к себе работников локомотивных бригад. Всю жизнь не замечал тех, кто мчал локомотивы сквозь стрелки и громко гудел, – Сергей уважал собравших механизм, ставивших его на рельсы и знавших мельчайшие детали, а тут – пришлось… Ребята в черно-синей униформе равнодушно послушали сбивчивость бродяги и отправили говорить с Валерой. Валера отличился краткостью:
– «Локомотив» или «Динамо»?
Сам не зная – зачем, ляпнул: «Черноморец!», за что ещё раз получил в зубы и решил ехать автостопом…
* * *
Говорить: «лето распорядилось» и «жизнь забросила» – не стоило. Сам виноват! Сколько раз давал себе слово – не слушать Ирку. А в крайнем случае оставлять свободу выбора… Выбрал.
Трассу нашёл быстро. Автодорога протянулась с севера на юг, дышала пеклом летнего асфальта, но обещала какую никакую определённость. Как раньше перед иностранцами нужно было хвалиться, теперь не стыдно предстать в лохмотьях: авось помогут…
«Авось» случился не ахти. Вопреки распространённому мнению о дорожном братстве диалоги разнообразностью не баловали:
– Чё надо?
– Просьбишка у меня будет…
– Салон не пачкай!
– Извините…
Повезло с дальнобойщиком. И то – ненадолго.
– В Крым?
– До Армянска подкину.
– Денег нет…
– Так садись.
В его положении взаимная вежливость ни к чему, и он благоразумно смолчал, дав водителю проявить свою щедрость.
– Дверь сильнее хлопни.
Добряк-водитель с габаритами холодильника оказался словоохотливым и немедленно взялся хвастать доходами, московской пропиской и возрождением русского духа.
– Видел, как мы защищали Югославию? Колонны добровольцев тянулись на вокзал! НТВ два дня крутило.
Сергей знал, за что бомбили зарвавшийся Белград, развязавший четыре позорные войны: европейская демократия урок Адольфа Гитлера усвоила прекрасно и терпеть массовые казни на захваченных «Великой Сербией» территориях не собиралась.
Комфорт советовал кивать, но он отлично помнил тот режиссированный марш, – к ближайшему кабаку, откуда любители халявы тихо разбрелись по домам, не дожидаясь пока НАТО ногой топнет.
– А утром друг от друга в булочной отворачивались…
Дальнейшее сравнение Хорватии с Украиной, а Сербии с Россией, причём в худшем варианте диктатуры, равно, как напоминание, что «Югославия», давно распалась, водителю не понравилось. За въедливость и тягу к истине Сергей получил в ухо и на ходу, импровизируя каскадёрский трюк, кувыркнулся в кювет.
Следующий хозяин баранки – такой же тёртый шоферюга, но сутулый и рябой показал себя блатным романтиком.
– Вчера двух фраеров подкидывал – один песни всю дорогу надрывался, а кореш ему червонцы отстёгивал – карманы от хрустов раздутые.
– Повезло…
Дорога укачивала, день выдался тяжёлый, и скоро зверски захотелось спать. Вздремнул недолго – пока не клюнул носом. Снился снег – белая мошка в окна, но было лето, и попутчиком его взяли не дрёму навевать. Борясь с зевотой, шофер оживил магнитолу, и кривая настроения Сергея резко упала. Кассетные записи имели такое качество, что лучше ему молчать в предыдущей фуре. Смысл хамских текстов заключался в извечной несправедливости: караси жиреют, а честный вор – пацан с понятиями и благородный ангел – за «колючкой». Водитель ёрзал на сидении в такт музыке и по всему ожидал одобрения эстетическому вкусу, но, усилив бдение, пассажир ощетинился. «Чемодан-Магадан», «нары-Канары», «кенты-скоты», «цветы-понты», «менты-кранты» и формулы уголовного кодекса удовольствия не доставляли.
Ситуацию могла спасти остановка в дорожном кафе, где поклонник примитивного шансона взял себе борщ, а попутчику чаю, но – не спасла. Музыкальная культура кафе ничем от автомобильной не отличалась: «ништяк-бардак», «скорей-налей», «друзья-не я» и «мусора-до утра», что сыграло не последнюю роль в случившемся позже. Видно мало его били – не впрок пошло учение, не привили терпимости, не вынес Сергей чужого характера. За соседним столиком расположились пара немцев – вероятно туристов. Взяв дорогой колбасы и не обнаружив в ней мяса, иностранцы возмущённо удалились, чем немедленно воспользовался проныра-дальнобойщик. Щербато ухмыляясь, он вернулся обратно, и поровну поделил добычу.
– Питайся!
Лимон в стынущем чае убил танины, отчего тот принял обманчивую видимость цейлонского. Сергей сузил глаза и, неожиданно для себя от души врезал ногой по столу, перевернув его со всем содержимым. Водитель фигурно выругался и выхватил отвертку, на шум выбежали хозяева, пришлось спасаться бегством…
Бежал по посадке, не замечая колючего подлеска, спотыкаясь и падая, бежал изо всех сил, и, совершенно выдохшись, рухнул в густоте молодого клёна, где долго приходил в себя а, придя и отметив наступающий вечер, тревожно уснул.
* * *
Проснулся ночью. Дико озираясь, он вспомнил, кем является, и что здесь делает, отчего совершенно угас духом. Решив сменить дислокацию и дождаться утра, в потёмках споткнулся о неизвестный предмет и завёл ссадину на руке. Находку вынес из посадки и рассмотрел в свете полярной звезды: каска. Военная каска второй мировой, с непонятной целью занесённая в дорожную посадку. Немного поразмышляв, решил взять с собой: пригодится. Но голод и холод пронзительно напоминали о его плачевном положении и он, урбанистический в третьем поколении человек, вскарабкался на первое попавшееся дерево. Более-менее сносно устроившись в его ветвях, Сергей сократил площадь обогреваемого собой пространства и снова уснул.
* * *
С рассветом двинулся на юг. Во избежание эксцессов шёл иной стороной посадки, держа трассу ошуюю. Наскоро выработанный план подразумевал разжиться в ближайшем селе съестным, а повезёт – и транспортной услугой.
Но везение не зря среднего рода, муки людские ему нипочём. В первом селе его облаяли собаки, и мужичок-хозяин недобро посоветовал «продёргивать». Пожалел и хлеба.
– А воды?
– Три вершка от бороды!
Но фортуна подмигнула – и на противоположной окраине села, он удачно отловил курицу, вынес за черту населённого пункта, камнем отбил ей голову, разложил костёр и вскипевшей водой ошпарил труп. Ощипал, наколол тушку на выломанную ветку, осмолил «пиджачок». Кушанье вышло на славу. Первый кусок отъел – словно поцелуй сорвал… Вскоре осталась горстка косточек, а сытость подвигла на сон. Однако атаки комаров особо разоспаться не позволили и следующую ночь он проворочался в маленькой копне прошлогоднего сена.
Освоенный трюк удалось провернуть на следующее утро. С той лишь разницей, что воду греть не стал, – умерщвлённую птицу, обмазанную глиной, запёк в костре: в одиночке всё стерильно. После завтрака решил выкупаться, – лежавшее в километре от села озеро тянуло освежиться. В воду не заходил – нырнул сразу, с кладки. Выскочил на середине, проорал, размял руки широкими гребками. Заодно устроил постирушку. К обеду одежда не высохла и, надев её влажной, он снова запылил.
* * *
Помощи ждать было неоткуда. Это он быстро понял. Идти тоже не хотелось, но иного на ум не приходило – делать было нечего. Вопрос с провиантом в следующие два дня решал на фермерских полях и садовых товариществах, смело игнорируя охранявших территорию собак и угрожающего вида шрифты «за жизнь вора ответственности не несём». Дважды его обстреливали, к счастью – неудачно. Конечно, тянуло и к жилью. Из соображений безопасности. Ночевал в пустых дворах и сеновалах, скрадывал нехитрые продукты, спички, однажды потянул иголку.
Это в родных краях с околицы одного населенного пункта видно окраину соседнего, здесь приходилось шагать. Хожалому человеку потом исходить – в обыденность. Не в новинку и ноги бить. Но туфли скоро разлезлись, и в ход пошли выброшенные кем-то самодельные тракторные чуни. Очень неплохие чуни…
Швейную иглу раскалил на огне, согнул в крючок и пытался ловить рыбу, но успехов не достиг. От голода вспоминал всяческие рецепты и забавные истории. Например, пойманного в детстве вьюна – длинного, с локоть, и круглого, как сосиска. Бабка удивилась: «чи змею поймал?», и жарить отказалась наотрез: «она мне противная!»
Сельская тема то и дело толкала на разбой, отчего приходилось сворачивать с направления и углубляться в ближайшую долину.
* * *
К исходу четвёртых суток одичал совсем. Оборванный, с красноречивой щетиной, в немецкой каске и самодельных чунях, Сергей чувствовал себя байкером, беглым психом и робинзоном атомной эпохи. Скоро нашел топор, диетический и ржавый, но всё, какое никакое – оружие. Находка добавила колоритности, и усилила экономическую независимость, – найденным инструментом валил деревья, и ел гнездовых грачат. Однако встреч с людьми пришлось избегать: чёрт их знает – обычаи местных кишлаков, да и вряд ли где снежного человека хлебом-солью встретят…
А встречи случались интересные! Окраина одного брошенного села показалась необитаемой, что расположило на безнаказанность. Населённый пункт использовался, как дачный поселок, где в будний полдень встречи представлялись маловероятными.
В огороде привычно нарыл картошки, сорвал петрушки, укропа, лука, в болоте выловил тритона, натаскал валежника и кирпичей, разложил костёр, набрал каску колодезной воды и сварил ухи. Во время сбора дров столкнулся с аборигеном, похоже – умалишённым. Пришельцем тот не заинтересовался, всё внимание уделял козе, привязанной к старой, одичавшей алыче, в зарослях крапивы и лопухов. Козу, зачем-то обутую в резиновые сапоги, обнажённый сельчанин пользовал на коленях и не по назначению. Животное взмекивало: «Нэ мэ-нэ-э!», на что получало кулаком по почкам: «Тэбэ, тэбэ!» и новый круг экзекуции. На ягодицах его шевелилась татуировка, где кочегары подкидывали уголька… Темпераментный мужик заметил соглядатая и щедро предложил составить дуэт:
– А чего, водку – на завтра, а еблю – на старость?..
Уха, между прочим, удалась на славу и, разомлев от горячего, Сергей на месте вздремнул, сквозь сон подумав о более безопасных ночных передвижениях.
* * *
На широкую европейского вида трассу вышел к исходу шестого дня. В отсутствии светила шагать было легче. Для большего удобства срубил крепкую палку, зазебрил её, и от всего происходящего стал получать какое-то удовольствие.
Повезло. Неслыханно повезло. Свободен. Свободен и одинок. Это не празднование мёртвых дат в заплёванной ленинской столовой, не борьба за славу, болтающуюся в проруби, не фальшь денежных знаков, от судорожных поисков которых мигрень и язва. Когда ещё утром проснешься под голубиное урчание? И розовый туман, обещающий жаркий день, и утки вроссыпь по небу, и аисты – парами. А стрёкот кузнечиков в заливных лугах? А воздух, где зыбко дрожит обесценившийся гривенник луны.
В пути вспоминал различные эпизоды жизни, осмысливая заново её и своё в ней место. Вспоминал детство с его кумирами и особенным восприятием, безалаберную юность, армейский секс с молодой корреспонденткой «Красной Звезды»… Из тумана грёз выплыл голос Румянцевой, озвучивавшей мультяшного зайца:
– А ну-ка, давай-ка, плясать выходи! – и свои надежды, хоть одним глазком увидеть, какая из себя эта загадочная «Давайка»…
* * *
С рассветом его нагнала армейская колонна. С головной БРДМ окликнули:
– Сиволапов, мать твою, где ты шляешься?! – и подобрали на броню.
Обознавшимся перечить не стал, сказался «пострадавшим», но чутко прислушивался к разговорам, исподволь вникая в ситуацию. А ситуация складывалась благоприятная: учения. Вернее переподготовка. Она же «партизанщина».
Кто такие «партизаны» и как себя вести в данном случае Сергей отлично представлял. Закоренелые холостяки и семейные мужики, разбалованные жёнами, разболтавшиеся гражданской вольницей, хлебнувшие нужного опыта к армейской службе благоговения более не испытывали, зато испытывали радость взаимного общения, удовольствие возможностью «гульнуть», чему, собственно, и предавались. Обменивая казённое бельё на вино, «зипы» – на водку, а всё, что глянулось местным – на самогон, упившиеся, небритые, заматеревшие, закованные в боевую технику, силу они являли собой грозную и, одновременно, безобразно неуправляемую. Танки грохочут, бронетранспортёры пылят, тяжёлые грузовики тянут орудия и реактивные установки, – земля гудит. Армия наша и сама по себе – злая да оборванная, а на переподготовке, во время марш-бросков – и вовсе: грязная, дурная, озверелая от голода, спиртного и неразберихи. И совсем не обязательно иметь лишнюю пядь во лбу, чтобы сообразить, – главная военная тайна бронированной этой орды, гордо именуемой «вооруженные силы» заключается в большей её свирепости к своим, чем к вероятному противнику… Но долг есть долг, потому прёт железная армада за горизонт, по широкой жадной до солнца украинской степи, громыхая амуницией, рыча моторами, плюясь просроченными снарядами и свистя окрест ракетами бесконтрольного радиуса действия из года в год – как заведено.
От греха подальше пристроился на кухне. Помогал по рубке, ходил в наряд, стоял на часах, прочёсывал лес в цепи себе подобных, выполнял мелкие поручения… И ел. Никто ничего не заподозрил. Земляков не нашлось…
Однажды харьковчане из комендантского взвода принесли какую-то жидкость и долго пили. Пригласили и его – за пару банок тушёнки. Сергею происходящее нравилось всё меньше, но вопросов вызвать не хотелось, пришлось пить. На утро, когда пролившаяся жидкость, растворив полировку походного стола, стекла на клеёнку, служившую полом армейской палатки, и без труда её разъела, – пришло понимание: пора и честь знать. Слава Богу, – добрую сотню километров отмахали в нужном направлении. Спасибо. Двигалась армия к побережью, – шёл в ногу, повернула в горы – дезертировал.
* * *
Последний отрезок осилил ровно за сутки. Его внезапное появление никого не взволновало. К чудачествам компания привыкла, а Ирочка в его отсутствие сблизилась с Олегом Лебедевым – его очень бывшим другом. В снимаемом доме он наелся котлет из микроволновки, привёл себя в порядок и впервые за десять суток выспался. Бывшая супруга быстро утолила любопытство, после чего в его присутствии повадилась вслух размышлять о браке, всяко подчёркивая перстень с бесформенным камнем.
– Ревнуешь?
– Прощаю…
– А он, представляешь, кровь кабанью пьёт! И вообще, мы тут такое вытворяем… Типа шоу! Как в «Крутом герое». Поныряем?
Море свежо окатило брызгами, губы почувствовали знакомый солоноватый привкус, гортанно кричали чайки, и в уходившем прочь баркасе закачался каменистый берег. Снизошедшее умиротворение не могла нарушить даже гусиная болтовня бывшей супруги.
– Нам всем очень нравится, жуть как нервы на пределе. Ощущения – не передать! Прелесть, как страшно. Эта волнующая глубина… Вот увидишь.
Не переставая тарахтеть, Ира облачила Сергея, проверила надёжность и толкнула за борт:
– Пробуй!
Дышать было неудобно, звуки отсутствовали, маска сузила обзор, вода, обволакивая, пеленала и мешала двигаться, сдавливала виски, искажала вид и уродовала даль…
* * *
На судно решил не возвращаться, дал знак, после чего взял к берегу. На баркасе поняли манёвр и завели мотор. Причала достигли одновременно. Сверкая голыми ногами, первой к нему скатилась Ирочка. Обветренное, шелушащееся лицо горело детским восторгом и неутолимой жаждой.
– Ну, как тебе? Скажи – реалити?..
Баллоны с плеч, ласты с ног, маску на камни.
– Нас с Олегом это так заводит! А вечером сегодня – ты не представляешь…
Шаг обратно к морю, плавки вниз и – струёй.
Отдохнул. Отвёл душу. Сполна.