1.
- Расскажите мне что-нибудь…- попросила я.
( Так я заканчиваю каждую встречу с читателями: « Расскажите свою историю…»)
В небольшом северном городе, неподалеку от Гамбурга, ко мне подошёл мужчина средних лет. У него были чуткие глаза и светская улыбка.
- Доктор Кляйнер, Исаак Нахумович – представился он по-русски. – У меня есть кое-что для вас…
«Кое-что» звучало многообещающе. Словно предвещало выгодную сделку. Однако доктор Кляйнер пришел не по делу. Он подошёл ко мне со своей жизнью.- Это действительно нечто интересное, мадам…
« Нечто действительно интересное…»
Таким образом, он давал мне понять, что история, которую я прочла на авторском вечере, это ещё не то. ( История польки, спасавшей евреев, и застреленной влюбленным в неё немецким полицейским). По настоящему захватывающую историю поведать мог мне он сам, Исаак Нахумович Кляйнер.
2.
- Мой отец, Нахум, был коммунистом. Он жил в Риге, в бедной многодетной семье. В бедной еврейской семье старший сын должен был быть коммунистом, а отец был старшим сыном.
(Это не звучало захватывающе. Я уже писала о еврейских коммунистах из бедных семей, и не думаю, что могла бы узнать о них что-нибудь новое. Более того: у меня не было охоты узнавать. Я разочарованно слушала, не трогая авторучку.)
Грянула война. Литва стала советской республикой. Нахума Кляйнера назначили министром.
В сорок первом Литву заняли немцы. Русские, евреи и коммунисты уезжали в Россию. Поезда были переполнены. Нахум Кляйнер узнал, что в Москву уходит последний поезд. Он добыл семь мест: для матери и всего семейства. В спешке завёз их на вокзал, разместил в вагоне и попрощался. Он не мог ждать отправления поезда – уходил на фронт.
Поезд стоял на перроне рижского вокзала.
Бабка Ноэми, мать Нахума сидела в вагоне и собиралась с мыслями.
« Едем неизвестно куда – думала она – в белый свет, а она не успела ничего взять с собой. Ладно, не взяли постель. Ладно, чайник. Пусть даже не взяли три серебряных чайных ложечки, которые она получила в приданое от своей мамы. Но она не забрала самое важное: серебряные свтильнички, в которых её мать, а потом и она сама, зажигали свечи каждую субботу.
Она встала.
Сказала: - Все выходим.
Они сошли. Все: бабка и шестеро детей.
Пошли домой.
Завернули в белую льняную тряпочку два светильничка и три чайных ложечки.
Вернулись на вокзал.
Перрон был пуст.
От рижского вокзала в Россию ушёл последний поезд.
3.
- И что дальше? – догадываясь, прервала я доктора Кляйнера. – Поезд разбомбили, пассажиры погибли. Ноэми и дети выжили. Не так ли?
- Нет, мадам. Поезд доехал до Москвы. Бабка Ноэми и шестеро её детей погибли, как и десятки тысяч других литовских евреев.
4.
Нахум Кляйнер вернулся с войны с самыми высокими боевыми наградами и шрамами от ранений. В его доме жили чужие люди. Они не знали ни его матери, ни братьев и сестёр.
Он пошёл к своим литовским соседям, они тоже ничего не знали.
Он хотел вернуться на фронт, но фронта не было. Был лес. Его направили в части, которые по лесам искали немцев и их пособников-латышей.
У латышей проверяли плечи. Если долго ходить с карабином на плече от ремня остаётся заметный след.
Латышей со следами на плече посылали в расход: в лагерь или к ближнему дереву.
Немцев выводили из леса. Их брили, чистили им обувь, пришивали пуговицы к мундирам и вешали на телеграфных столбах, на базарной площади, в центре города.
5.
Война закончилась. Немцы были повешены, латыши пущены в расход, наступила
обычная мирная жизнь.
Нахум Кляйнер вернулся в Ригу. Женился, работал, воспитывал сыновей.
После шестидневной арабо-израильской войны решил эмигрировать. Разрешения на выезд ждали сравнительно недолго, четыре года.
Запаковали вещи, сдали в багаж и купили красные гвоздики.
Не знали, где лежит бабка Ноэми: в Саласпилском лесу, в Рамбульском лесу или в лесу Бикерниеки.
Решили посетить все эти леса, где были уничтожены евреи. Вязанку гвоздик разделили на несколько связок.
Но накануне кто-то постучал в двери. Старая чужая женщина в чёрном платке, с чёрной клеёнчатой сумкой в руках, хотела поговорить с Нахумом Кляйнером.
Представилась: во время войны, прежде чем возникло рижское гетто, она была соседкой Ноэми Кляйнер.
Однажды вечером Ноэми выскользнула из гетто и пришла к прежним соседям.
Она сказала: « Завтра нас убьют. Мы погибнем, но Нахум, мой сын, переживёт войну. Пожалуйста, передайте ему…»
Старая чужая женщина достала из клеёнчатой сумки и положила перед Нахумом Клянером узелок из льняной тряпицы.
- На следующий день – сказала она – их погнали в Рамбульский лес, пешком, по снегу. Снег в ноябре был по колено… Больше я их не видела.
Нахум развязал узелок.
Прикоснулся к субботним светильничкам и чайным ложечкам, и спросил женщину, зачем она их принесла. Его не интересовало, почему она так долго медлила. Это было просто: пользовалась ложечками, забыла, чьи они. Мелочь, три чайных ложечки…Он хотел знать, почему через тридцать лет она их принесла - - Мне снится ангел – объяснила женщина .- Он говорит « Отдай это. Не пустим тебя в рай, если не отдашь». Теперь уже ничего не говорит, только смотрит, но я-то знаю, в чём дело. Я сказала ему: не смотри на меня так, я попробую его найти… Ну вот, я вас нашла и отдаю – закончила она. – Отдаю, правда?
- Вы отдаёте – засвидетельствовал Нахум Кляйнер. – Теперь по поводу рая можете не беспокоиться.
6.
- А Бога нет – улыбнулся вдруг доктор Кляйнер. – Хоть и снятся сны об ангелах и серебре в сервантах.
( В Израиле отец купил маленький сервант, положил в него три чайных ложечки и два субботних светильника. Сообщил доктору Кляйнеру, что завещает ему семейное серебро. Просил только, чтобы его протирали чем-нибудь мягким. И никакой химии. Лучше всего зубным порошком, который ещё можно достать в бывшем СССР. Старые боевые товарищи присылают ему этот порошок про запас в большом количестве.)
- Бога нет – повторил доктор Кляйнер. – Я это говорю как хирург-онколог, привыкший к смерти. Нет Бога.
Я достала авторучку и блокнот.
Записала: «Бога нет» - и возвратилась к началу рассказа доктора К.:
«В бедной еврейской семье старший сын должен был быть коммунистом….»
7.
Теперь они знали, где лежит бабка Ноэми.
Им уже не нужно было делить гвоздики. Теперь могли положить в Рамбульском лесу все.
Они знали этот лес. Этот лес был местом семейных воскресных прогулок жителей Риги. Обычно снег лежал в нём до поздней весны. Когда он таял, из земли вымывались человеческие кости. Дети собирали их как грибы, а родители закапывали их в двух больших общих могилах. В одной могиле – большие кости взрослых, в другой – маленькие детские. Пытались сосчитать черепа. Насчитали десять тысяч маленьких черепов, при подсчёте больших сбились и потеряли счёт.
Над могилами поместили таблицы: «Тут лежат евреи».
Милиция убрала таблицы, но кто-то поставил новые: «Тут лежат евреи».
Милиция убрала – и так далее.
Когда борьбу за таблицы описала американская газета, власти согласились поставить небольшой камень с информацией: «Здесь лежат жертвы фашизма». Рядом с камнем, который напоминал о гибели нескольких десятков тысяч евреев Голландии и Литвы, установили обелиск: «Слава танкистам». Отсюда в 1945 году танки Красной Армии начали штурм Риги.
8.
Итак:
Они должны были завезти цветы в Рамбульский лес,
из леса отправиться в находящийся неподалеку аэропорт,
из аэропорта уехать /из Риги/ навсегда.
Цветы вёз доктор Кляйнер. Родители с младшим братом должны были приехать отдельно.
Доктор оставил автомашину у дороги и пошел лесом, между деревьями. Был январь. Как и тридцать лет тому назад снег был по колено. После нескольких дней оттепели прихватил мороз, и наст лежал на снегу гладким блестящим стеклом.
Доктор добрёл до места.
Остановился у большей, «взрослой» могилы с охапкой красных гвоздик в пустом, белом лесу.
Семья опаздывала. Он начал беспокоиться. Не стал ждать дольше и положил цветы на краю могилы.
Произнёс вполголоса:
- Прощай, бабушка. Прощайте, дяди и тёти, которых я так и не успел узнать. Мы больше никогда уже не проведаем вас.
Подумал, что следовало бы произнести кадиш, но он не умел молиться.
Пошёл назад и увидел родителей. Отец велел вернуться к могилам. Пошли гуськом, по снежному ущелью, которое протоптал доктор Кляйнер
.- Где цветы? – спросил Нахум.
Цветов не было.
Но был виден отчётливый след от цветов на снегу
.- Люди украли? – возмутилась мать.
Людей не было.
- Сдул ветер?
Ветра не было.
- Унесли птицы?
Не было птиц. Да и какая птица сможет унести целую охапку гвоздик?
Нахум произнёс кадиш. В отличие от сына эти слова он знал. Этому его научили в хедере, задолго до того, как он стал коммунистом.
Они вернулись к машине и поехали в аэропорт.
9.
- А Бога нет – сказал доктор Кляйнер. – Есть ангелы, серебро и следы от цветов, а Бога нет. Вы это записали?
-Записала, естественно: Бога нет.
10.
Из Израиля переехали в Германию. Знакомый виолончелист, который был евреем, но был очень похож на турка, и вынужден был бежать из Узбекистана во время погрома турок-месхетинцев, теперь играл в оркестре над Северным морем. Он написал им о пособиях и морских отливах. Пособия были выше, чем в Израиле, а при отливе море уходит за горизонт. Открывается дно – писал виолончелист – волнистое и беспредельное, как музыка Малера.
Должность онколога неподалеку, в Гамбурге, оказалась весьма привлекательной. В отличие от дна моря, которое было скучным и илистым.
Доктор вызвал к себе свою семью и они поселились в северном городке.
-Поезжай в Берлин – сказал он однажды виолончелисту. – Привези из лагеря для эмигрантов семерых евреев.(семь евреев). Нас будет десять, будет миньян, создадим общину. Постарайся, чтобы эти евреи были молодые, здоровые и образованные.
Бургомистр подготовил коммунальные квартиры.
Во времена нацизма северный городок прославился тем, что в нём с большим энтузиазмом сжигали книги, и бургомистр был заинтересован в репутации жителей города: толерантных и гостеприимных.
Виолончелист отправился в лагерь для эмигрантов.
Привёз пятнадцать евреев, старых и больных. Никто из них не знал немецкого
.- Что же, я должен был проводить селекцию? – оправдываясь, спрашивал он.
- Не переживайте – утешил их бургомистр. – В нашем городе есть еврейское кладбище. Последние похороны на нём состоялись в 1939 году.
11.
Оказалось, что герой второй мировой войны Нахум Кляйнер, боится немцев.
- Они узнают меня…- говорил он шёпотом. Выяснят, что я убивал их на фронте. Что вешал их на базарной площади…
Он перестал выходить из дома. Не хотел смотреть на морские отливы.
- Они узнают меня – шептал он.
На рассвете сын уходил с ним в лес. Час они гуляли, потом возвращались домой, и доктор уезжал в больницу.
Однажды утром они вышли как обычно. Присели на пнях. Было жарко. Нахум снял рубашку, и обнажилась грудь – бледная, худая, покрытая переплетением шрамов, как фронтовая карта.
Из-за деревьев выбежал пёс. За псом спешил старый человек. Увидев Нахума, он остановился, всматриваясь в израненное тело.
- Der Krieg? – показал он пальцем на шрамы. -Война – покорно подтвердил Нахум.
Немец расстегнул рубашку и показал свою карту-грудь
- Война? – спросил Нахум.Der Krieg – подтвердил немец. Он стал что-то искать под левой грудью и нащупал красно-синий след.
- Орша – сообщил он.-
- Смоленск – на этот раз Нахум нашёл шрам под грудью длиннее Орши.
- Курск - назвал немец живописный вертикальный шрам через грудину. -Брянск – восклицал Нахум…
Доктор поехал на работу. Ветераны пошли на пиво. На следующий день стало ясно, что Нахум Кляйнер снова стал героем войны.
12.
- Человек, который так яростно кричал: Alles Luge, когда вы читали о женщине, укрывавшей евреев и которую застрелил гамбургский полицейский – это наш местный фашист.
Женщина, которая так энергично выпроводила егоиз зала, это наша антифашистка.
Старички, которые тихонько сидели на последнем ряду, это наши евреи. Они вообще не к вам пришли. Они пришли ко мне. У одного из них умерла жена, и они хотят получить деньги на памятник.
А остальная публика, которая так вежливо слушала ваш репортаж, это наши обычные немцы.
Культурные любители литературы факта.
Гамбург.