Прошло месяца полтора. Шестого мая так затянуло дымом лесных пожаров все окрестности, затемнило небо, что опустились сумерки, а солнце превратилось в кровавое размытое пятно. Младший боялся выходить на улицу.
- Если и завтра будет дым – никуда не едем, - сказал ты.
Но когда стемнело, подул резкий холодный ветер, гарь разнесло. Мальчишек мы решили с собой не брать, а обернуться в один день: проведаем маму – и обратно.
- Купите чего-нибудь, - напутствовал старший сын и отвернулся к стене досматривать утренние сны.
Забежала к соседке: присмотри, пожалуйста, незаменимая наша! И – поехали.
Дымы то там, то тут, но восходящее солнышко явилось ясное, умытое, и дорогу превратило в олово, ослепительно засверкали зеркальца озер. Мириады серебряных чешуек заплескались на синей воде забывшей зимние сны речки. Замелькали зеленые низины. Березы развесили желто-сиреневые ветки. Через неделю будут в зеленой дымке новорожденной листвы… Топорщились по-весеннему гибкими изумрудно-хвойными ветками сосны. По сопкам катилось малиновое зарево багула…В низинах, покачиваясь на тонких ногах, бродили журавли. Свистя крыльями, летели к озерам утки, а в сумрачных лесных коридорах перелетали рябчики и сизые голуби…
…Мама спала в затемненной спаленке. Папа ее разбудил, усадил, угнездив за спиной подушки.
Мама поправилась, потяжелела, лицо приобрело землистый оттенок. Смотрела на нас отрешенно.
- Знаешь, когда мне было плохо, ну в тот день, когда увезли в больницу, меня ведь не было дома. Тело мое было здесь, а души-то не было. Где она была – я не знаю, - мама посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.
Я не могла придумать, что ей ответить. Не скажешь же, что, по-моему, ее по-настоящему здесь и сейчас нет. Прежняя мама всплеснула бы руками, заплакала бы, может быть…. Начала бы меня тормошить, о детях расспрашивать…
И папа, и Алеша с Мариной были подавлены, но делали вид, что ничего не происходит. Одна маленькая Леночка не умела притворяться: ни за что не шла в комнату к бабушке.
Я рассказывала, что видела по дороге, а мама сердито, почти гневно, махнула в сторону окна:
- Я теперь туда не смотрю. Там ничего нет!
И я вдруг на секунду увидела ее прежней, в чьих глазах часто жили решимость и протест. Мне показалось вдруг, что она сознательно отгородилась от реальности и, как и я в последнее время, сосредоточенно решает что-то чрезвычайно важное для себя.
Но взгляд ее снова погас, а я говорила, говорила, гладила ее по руке, не давая ей уйти в мертвенную отрешенность. Рассказывала о мальчишках, и она, слыша знакомые имена, немного приходила в себя. Ее взгляд становился чуть осмысленнее и только.
Появился папа, и она сразу изменилась. Так слепой котенок начинает беспокоиться, учуяв кошку. Мама вдруг заприговаривала, запричитала быстро, бессвязно, застонала, жалуясь. Он поставил столик, вздохнул обреченно, вышел, и она затихла.
Я уже была в дверях, когда взгляд ее снова прояснился, стал пронзительно-чистым, и она сказала с ужасом и радостью:
- Не моя очередь!
Я замерла на месте, а она два раза повторила эту фразу и добавила:
- Смотри, кто за последнее время: Никишин, Гоха и Володька Кочергин! Мужики идут. Не моя очередь.
В машине ты пояснил:
- За последнее время умерли в селе те, кого она назвала.
… Мы едем домой. Багровое вечернее солнце плавает в сизой мгле. Младший, наверное, глядит в окно и боится сгущающегося дыма. А может включили с Андрюшкой телевизор и смотрят, и не страшно им вовсе. Скорее бы доехать…