Маленькие черные овечки нахально разбрелись по белоснежным полям. Танькин сонный взгляд безуспешно пытался их поймать, но они шустро разбегались, лихо запутывали следы и не давали себя прочесть.
Были там и большие толстые овечки – выделенные жирным шрифтом слова, которые бедной Таньке следовало выучить наизусть. Подперев рукой сползающую с плеч голову, она тупо смотрела в учебник.
За стеной мама и бабушка бурно разыгрывали очередную семейную баталию. Причиной явился Танькин дневник, небрежно оставленный на столе.
- У ребенка плохая память!
- Мама сегодня выступает в роли адвоката, - удовлетворенно отметила Танька. – Сейчас прокурор ей задаст!
- Про дискотеки она никогда не забывает!
- Слабый выпад, бабушка бездарно повторяется, - прокомментировал ребенок с плохой памятью.
Разом разогнав всех овец, Танька живо перевернула страницу. Перед ней на иллюстрации к уроку закачалась длинная шея-стебелек. Прекрасная Нефертити в высокой короне в виде перевернутой башни пристально глядела на Таньку.
Танька подняла к губам короткопалую ладонь и задумалась, ожесточенно вгрызаясь в неровные ногти, наспех заляпанные лаком.
Тяжело застонали половицы. С трудом вписавшись в дверной проем, вошла мать.
На вялых щеках блестели островки невпитавшегося ночного крема. Из теплого халата выплывало и пузырилось, как перестоявшая квашня, ее огромное тело. В этой семье габариты надежно передавались по наследству, и в недалеком Танькином будущем уже маячил такой же безразмерный халат.
Мать обняла дочку за плечи и заглянула в учебник. Длинношее существо устремлялось миндалевидными глазами куда-то в Бесконечность.
Снова загрохотали половицы. Бабушка, еще не остывшая от спора, однако успевшая надкусить по дороге ватрушку, приближалась, как гигантская матрешка, из которой вынули сначала мать, а вместе с ней и Таньку.
Сильная, выносливая, бабушка знала только самые простые вещи и умела говорить только самые простые слова. Ежедневную вахту на кухне она несла со страстью, гремя одновременно тремя кастрюльками и двумя сковородками.
Монументальная бабушка еще раз куснула ватрушку и замерла с непроглоченным куском.
Несбывшейся мечтой перед ними парила изувеченная типографией хрупкая красота Нефертити.
Мать «отмерла» первой. Она велела Таньке идти спать и резко захлопнула учебник. Черные овечки едва успели забежать в стойла, то есть вернуться на отведенные им страницы и строчки.
Ватрушка с космической скоростью пронеслась по пищеводу. Она мягко приземлилась в недрах гигантской матрешки, потеснив парочку котлет и стопку блинов.
Мать долго возилась в постели, высовывая то руку, то ногу из-под душного одеяла. Почему-то вспомнился белый свитер с оленями. Тогда такие орнаменты только входили в моду. Ей было четырнадцать лет, и этот свитер ее совсем не полнил.
Бабушка и во сне, шевеля губами, вела счет недокупленным окорочкам и сарделькам. Тосковала по жирным сардинкам. Нарезала круглые, как солнце, сыры.
Танька не спала. Она лежала с открытыми глазами и улыбалась.