Как измерить глубину иллюзий? Я думаю об этом постоянно.
Что есть мир и что есть мы. Где найти грань. Болит голова -
это как, по-настоящему? Или просто причина для того, чтобы
меня пожалели? Ведь я могу и не знать этого - открой учебник
по нейрофизиологии и найдёшь тому массу примеров.
За окном дождь - это как - по настоящему? А если это обои
на рабочем столе и файл rain.wmv? И даже если окно
самое настоящее - где гарантии? - я не выхожу на улицу и
разница с обоями на столе и файлом - неразличима.
Я хочу счастья, я думаю, что я знаю, что для этого нужно -
но где гарантия того, что я буду счастлива, когда получу это?
Сколько раз я получала желаемое? Мне грех жаловаться.
Грех живёт во мне - но почему бы не назвать это "коллективное
бессознательное греха", как мудро сделал Юнг и не отбросить
это с улыбкой? А где мои принципы? А, вот же они - старые и
немного поношенные, потёртые, но начищенные до блеска,
как значок и пистолет полицейского, старого седого полицейского,
который видел многое и теперь стреляет - не раздумывая. Пуля,
под действием пороховых газов разгоняется в стволе, приобретая
вращательное движение вдоль оси полёта - и облегчённо вырывается
из металлических объятий ствола, за её спиной упорные газы,
бессильно рассеиваются в воздухе, теряя скорость и создавая
характерный звук выстрела. Пуля преодолевает звуковой барьер,
разрывая воздух хлопком - и устремляется к цели. Мои слова,
создающие мои иллюзии - это та же пуля.
Хлопок - и они устремляются к цели.
Кто эта цель? Не ты ли зайчик, не ты ли?
***
Эта история начинается намного раньше,
в далёких степях, по которым бродили стада коз и которые
были раем для пастухов и их отар. Но пришли римляне,
коварные, хорошо вооружённые - и уж конечно им
ничего не стоило захватить всё, что они только пожелали.
В том числе и нас - молодых девушек. Меня незадолго до
этого выдали замуж - но и меня тоже схватили, связали и
с такими же как я - отправили в Рим. Добыча, кажется так
это называется, да? Под строгими взглядами надсмотрщиков
нас разделили на две группы - рабыни и гладиаторы. В первую
попали девственницы и те из нас, чья грудь была больше -
говорили, что такие пользуются успехом у римлян. Остальных,
в том числе и меня - отделили и отправили в казармы -
мы должны были драться и умирать на потеху публики.
Но это было гораздо лучше, чем то, что было уготовано рабыням,
так мне казалось, по крайней мере тогда. Я видела, как
новых рабынь учили покорности - те, кому не повезло остаться
невинной - были вынуждены покоряться по первому знаку или
взгляду. Такого унижения я не могла принять или понять - и потому
под руководством озверевшей одноглазой наставницы круглые
сутки поводила, тренируясь в обращении с трезубцем и сетью -
одними из самых безобидных, на первый взгляд, оружий. То ли
дело меч или пика. Другие выбирали их и жестоко платили за
самонадеянность - запутавшиеся в сети - они уже не могли ни колоть
ни рубить, а трезубец.. Ну вы же понимаете, что в этом зрелище
не было места снисхождению или жалости. День за днём я
выходила на арену, закаляясь в жестокости и мастерстве.
В дни праздников это было по два раза - с утра это были животные
и после полдня, когда солнце клонилось ко сну и окрашивало
стены арены в красное - это были такие же воины, как и я - они
приходили и большинство из них оказывалось либо разделанными
либо нанизанными. Кровь так пропитала песок площадки, что под вечер
неопытные новички поскальзывались и уже не поднимались с колен.
Это был очень жестокий способ сохранить жизнь. Настолько страшный,
что по ночам ко мне приходил не сон, а вереницы и толпы тех, кто ощутил
в себе холод моего трезубца, чьи ноги запутались в ловко брошенной
сети, те, кто уже никогда не увидит рассвета. Я хотела умереть, но не
позорной смертью, а в битве, в битве с теми, кто захватил нас и сделал
нас игрушкой. С этими жестокими зазнайками - легионерами.
И этот шанс мне представился. Один за одним выходили провинившиеся
в чём-то воины, чтобы отстоять свою честь в битве с гладиаторами.
Один за другими они платили свои долги - кровью и внутренностями,
размазанными и втоптанными в песок. И когда солнце уже коснулось
своей палящей кромкой земли - только тогда я осмотрелась. Из десяти
гладиаторов, встретивших полдень на арене - осталось двое. Я и гибкий
юноша, столь ловкий и сильный, что один раз смог спасти мне жизнь -
что было странно и удивительно, если знать что здесь - каждый за себя.
В этот день полилось столько римской крови, что мне уже стало всё равно -
я понимала, что этот путь ни к чему не ведёт - всё, что можно было сделать -
я сделала и сделала это хорошо. За всю свою родню, за сожжённые
кибитки, даже за убитого безбородого мужа - я заплатила сполна - может
быть поэтому, когда прозвучал горн к последнему бою - я не успела
развернуться и петля этого не в меру шустрого гладиатора захлестнула
мою шею -но мне уже было всё равно. Мой шлем слетел и покатился
по песку - и я смотрела на это равнодушно и устало. Рывок - и я упала
на колени. Так вот, как это происходит? Мне было всё равно, чем
этот прекрасный юноша прервёт мою и так растянувшуюся и полную боли
жизнь - меч, копьё, мой же трезубец? Всё равно. Но он захотел шоу. Или
просто пожалел меня? Откинув бесполезный трезубец ударом ноги - он
подошёл вплотную. Я стояла не шелохнувшись - и коротким мечом он обрезал
кожанные лямки моей брони. Помяты пластины соскользнули на землю.
Следом за ними скользнула разрезанная туника. Зрители замерли.
никогда ранее они не видели такого - я стояла перед победителем на
коленях, обнажённая - и ждала завершающего удара. Куда уж большее
унижение для меня, но он жестом приказал мне встать и повёл меня
вокруг арены. Голая, я шла на верёвке, чувствуя взгляды стольких людей,
что для их счёта я не знала чисел. Всё тело беззащитно и открыто.
И нет желания сопротивляться или бежать - но эти взгляды пробудили во
мне что-то новое, давно дремавшее. Поэтому, когда мы остановились
перед ложей цезаря, который мог одним жестом казнить или помиловать -
я не удивилась тому, что этот гибкий юноша, победивший всех и даже меня -
положил руку мне на плечо. Известный жест. И под взглядами всех этих людей -
я медленно опустилась на колени - как признание покорности и подчинение
силе, которую я признаю своим хозяином. Та секунда, что потребовалась
на то, чтобы принять это решение - изменила всю меня. На коленях перед
победителем стояла уже рабыня и мои колени с наслаждением чувствовали
приветливую мягкость песка. И мне не нужно было поднимать глаз, чтобы
понять, что меня не убьют. Рабынь не убивают, они нужны для другого.
Но именно этого "другого" - я сейчас и хотела больше всего. Хотела этого
с восхитительной бессильной покорностью рабыни.
***
*Большая часть описанных событий могла иметь место. Оружие и методы
борьбы описывались современниками именно так. Персонаж, одержавший победу
вполне мог оказаться сыном если не цезаря, то одного из знатных горожан -
в то время подобные фокусы были в духе "современной молодёжи". Практика
порабощения, столь нормальная в то время - в наше время приобрела форму
эпидемии, причём рабами, если не буквальными, то косвенными, являемся
так или иначе - мы все. Не верите? Тогда скажите мне - сколько дел из тех, что
вы делаете - вы действительно хотите делать? И кто после этого Вы?
С уважением, я.